В честь праздников Высшая школа равноправия подготовила для вас коллаборацию с пабликом pretty eerie про гендерные праздники.

Поздравляем!

Текст: David Kammerer

Я веду блог феминистической направленности pretty eerie. Между поддерживающими заметками и фото котиков мы постим разные остросоциальные тексты и картинки, и накануне 23-го февраля мы опубликовали запись, которая набрала больше девяноста репостов — очень много по меркам паблика на полторы тысячи человек. В pretty eerie достаточно однородная аудитория, дискуссии возникают редко и не особо приветствуются. Но наш пост позаимствовал крупный паблик с немодерируемыми комментариями, и так мне удалось познакомиться с адскими безднами общественного мнения о гендерных праздниках, войне, предназначении мужчин и пропащих юных либералах-пацифистах.

Два главных гендерных праздника России, 23 февраля и 8 марта, давно утратили свой изначальный смысл и воспринимаются просто как день мужчин и день женщин. Или, если более точно — день стереотипной мужественности и день стереотипной женственности.

Если с восьмым марта — днём женщин— ещё все как-то понятно, то с днем защитника отечества ситуация выглядит более щекотливой. Защитниками отечества были и остаются не только мужчины, не только мужчины-военные — разве санитарки на фронте не защищают родину? 23-е февраля в идеале должно быть гендерно-нейтральным профессиональным праздником всех, кто как-то связан с армией и военными действиями, но сейчас в массовом сознании это исключительно маскулинный гендерный праздник, часть культа «настоящего мужика».

Восприятие дня военных в качестве «главного праздника настоящего мужчины» поддерживает три грустных тенденции: закрепление стереотипных представлений о «правильном русском мужике», исключение женщин из группы защитников отечества и, в целом, милитаризацию общественного сознания. Когда заходит речь про милитаризацию, я всегда вспоминаю, что одним из самых престижных учебных заведений в моём городе считается кадетский корпус: отправить туда учиться сына — не только честь, но и гарантия, что ребёнок будет заниматься в красивых светлых кабинетах, изучать языки (два из четырех на выбор) в группах по семь-десять человек и иметь дело с сытыми и довольными учительницами, получающими приличную зарплату — кадетский корпус очень и очень хорошо финансируют. И тут важно отметить, что это удовольствие только для мальчиков — девочкам в «вопрос-ответ» на сайте заведения советовали рассмотреть Пансион воспитанниц Министерства обороны РФ в Москве, полторы тысячи километров от родного города. Девушкам, всё-таки выбившимся в защитницы отечества, вообще приходится сложно — они стираются и из 23-го февраля, и из 8-го марта.

Фем-сообщество много говорило о 23-м февраля. Феминистки высказывались не только о дискриминации женщин-военных в традиционно мужской профессии, но и о положении обычных женщин — и во время войны, и в обществе с явной тенденцией к романтизации войны и поощрению токсичной маскулинности.

Нельзя сказать, что о токсичной маскулинности задумываются только феминистки — многие мужчины так или иначе занимаются рефлексией своей гендерной роли. Оппозиционеры активно критикуют обязательную армию и более высокий пенсионный возраст; молодые парни, столкнувшиеся с массой требований к «настоящему мужчине», выступают против роли добытчика, запрета на проявление эмоций и жёстких ограничений во внешнем виде. В среде парней-подростков популярен такой мем — дихотомия «Сычёв– Ерохин»: первый — обычный парень со своими слабостями, с которым ассоциирует себя читатель, второй — воплощение социальных стереотипов о настоящем мужчине, «успешном альфа-самце». Это, очевидно, некая попытка осмысления юношами культурного стандарта маскулинности. Мужчины видят проблемы, вытекающие из этого стандарта, но часто уходят не туда в поисках решений: например, винят в сложившемся положении женщин, утверждая, что в обществе давно царит матриархат, — и кооперируются в различные антиженские движения, которые, конечно, не могут решить эти проблемы. Очень небольшое количество мужчин приходит в итоге к фем-теории и начинает рассматривать культ «настоящего мужика» как часть системы патриархата, ведь для этого требуется рефлексия не только неприятных сторон своей гендерной роли, но и осознание наличия у себя набора привилегий, — а это часто сопряжено с чувством вины и бессилия. Антиженские движения подобного эмоционального вклада не требуют.

В России маскулинность всё ещё очень консервативна и традиционна, но на западе ситуация постепенно меняется. Одним из хороших примеров, как расширяются границы мужского, мне кажется номинация на Оскар за лучшую мужскую роль Тимоти Шаламэ — молодого актёра с достаточно мягкой внешностью, сыгравшего в гей-драме «Зови меня своим именем». Финальная сцена фильма, которую даже называли самой сильной, — герой Шаламэ несколько минут молча плачет перед камином, его лицо показано крупным планом. Достаточно нетипичное проявление мужского, которое, однако, было отмечено и кинокритиками, и простыми зрителями. Кроме этого, в рамках gender studies выделяют masculinity studies. Существует дискуссия о «новой мужественности» — мужественности, включающей в себя не агрессию, брутальность и доминирование, а ответственное отцовство, уважительное отношение к женщинам, эмоциональную открытость и прочие замечательные качества.

А в постсоветских реалиях есть достаточно популярный проект «Безымянная коммуна», продвигающий маскулизм — движение в защиту и поддержку мужчин, признающее корнем проблемы патриархат. Конечно, пока нельзя сравнивать масштабы Безымянной коммуны со всеобъемлющим культом токсичной мужественности, особенно ярко видимым в преддверии 23-го февраля, но радует хотя бы наличие альтернативного взгляда.

И если бы День защитника отечества остался профессиональным праздником военных, то был бы нам нужен просто день мужчин — всех, не только сильных, брутальных и служивших в армии? Не знаю. Но знаю, что нам нужно точно — постепенно двигаться от токсичной маскулинности к новой.