Create post
Music and Sound

Дрот метать и угождать богам

Юрий Виноградов
Joachim Kaieser, 2008. © Isolde Ohlbaum (isolde@ohlbaum.de)

Joachim Kaieser, 2008. © Isolde Ohlbaum (isolde@ohlbaum.de)

11 мая 2017 года в Мюнхене умер один из старейших европейских критиков и, может быть, самый авторитетный из них — Йоахим Кайзер.

Его тройная специализация в музыкальной, театральной и литературной критике сформировалась под влиянием университетских штудий в Гёттингене, Тюбингене и Франкфурте-на-Майне, где он осваивал музыковедение, германистику и философию.

В 23 года Кайзер вошёл в профессиональную жизнь с рецензией на «Философию новой музыки» своего учителя Теодора В. Адорно. И вскоре присоединился к знаменитой «Группе 47», сообществу немецкоязычных писателей, среди которых были Генрих Бёлль, Мартин Вальзер, Ингеборг Бахман, Гюнтер Грасс, Эрих Кестнер, Ханс Вернер Рихтер…

В 1959 г. началось почти полувековое сотрудничество Кайзера с «Зюддойче Цайтунг». За эти годы он стал не только ведущим автором, но и своего рода символом газеты. Его публикации исчислялись тысячами. Он получал за них престижные профессиональные награды, регулярно появлялся на радио и на телевидении, преподавал в Высшей школе музыки и исполнительских искусств в Штутгарте и вёл общедоступные лекции. Журналист Анастасия Буцко писала: «Посетив одно из его выступлений… в местной филармонии “Гастайг”, можно убедиться, что таких людей, как он, в природе больше не существует. Никто, как он, не будет виртуозно жонглировать именами приблизительно двадцати пианистов, сравнивая их интерпретации 32-й фортепианной сонаты Бетховена, чтобы походя обронить: эта соната является для пианистов “тестом на тип характера”».

Кайзер умел быть заметным. И не только благодаря обширной эрудиции, которая символически воплотилась в его доме, до отказа наполненном книгами, нотами и пластинками. В память врезàлась экспансивная манера речи, неизменные пиджачные тройки с щегольскими шёлковыми жилетами и ещё, казалось бы, не соответствующая внешней респектабельности, любовь к велосипедной езде — иным видам транспорта Кайзер предпочитал двухколёсный.

На велосипеде, в смокинге и с победоносным пером в седых кудрях он запечатлён на фотографии, сделанной по случаю публикации его мемуаров, объём которых значителен, а название, «Я — последний из могикан», не отличается скромностью. Впрочем, и самоирония не была ему чужда. Он с удовольствием рассказывал забавную историю. Однажды в ответ на реплику жены: «Послушай, как красиво поют в саду птицы!», он принялся их немедленно рецензировать: «Знаешь ли, птичка с левого дерева выводит трели гораздо лучше той, что сидит на правом».

«Я — последний из могикан» — ни эта ни другие книги Кайзера (даже бестселлеры — «Великие пианисты нашего времени» и «32 сонаты Бетховена и их исполнители») не переведены на русский язык. В нашей стране имя Кайзера знают только специалисты, да и то понаслышке. Пианист Андрей Гаврилов, например, ошибочно приписал критику прегрешение, — дескать, «свёл в могилу Караяна». И хотя эпохальный конфликт связывал Кайзера не с Караяном, а с его антиподом Серджу Челибидаке, упомянуть о Караяне всё же стоит.

Герберт фон Караян

Герберт фон Караян

Кайзер:

— В пожилом возрасте Караян иногда дирижировал мистически. Я вспоминаю, что за два-три года до смерти он дирижировал «Реквиемом» Верди. Было такое ощущение, что играют в раю. Всё буйство, которое есть в «Реквиеме» Верди он превратил в мечту о красоте и мелодии.

Эта цитата (превосходная!) из документального фильма о Караяне «Красота, как я её вижу». Кайзер говорит о разных сторонах личности дирижёра — честолюбии и целеустремлённости, изнурительной работоспособности, увлечении «красивостью», «эстетством» как способе выразить замысел «через особую форму звучания». И ещё вспоминает, что буквально не мог усидеть на месте под воздействием энергии Караяна, оказавшись однажды в первом ряду партера — прямо за дирижёром.

Крупнейший критик за спиной крупнейшего художника — это, надо сказать, сильная метафора.

Когда Кайзеру задали вопрос, не замечает ли он внешнего сходства с Караяном, он ответил, что был бы польщён подобным сравнением, потому что в своей жизни знал трёх безоговорочно гениальных музыкантов — Вильгельма Фуртвенглера, Леонарда Бернстайна и Артура Рубинштейна — и двух практически гениальных — Карла Рихтера и Герберта фон Караяна.

Среди тех, кому он дарил свои симпатии, имена самые разнообразные: Жинетт Невё и Анне-Софи Муттер, Фриц Вундерлих и Криста Людвиг, Кристиан Тилеман и Лорин Маазель. Известно, что Святославу Рихтеру Кайзер предпочитал Эмиля Гилельса, что не помешало ему подрядить сотрудников немецкого посольства в Москве на поиски редких записей обоих пианистов.

«Можно критиковать лишь то, что любишь», — писал Кайзер. Но добавлял: «Главное для критика — обрести мужество и пойти против собственных вкусовых пристрастий».

Как рецензент, он был и придирчив, и въедлив. Для его отзывов характерно скрупулёзное сопоставление интерпретации с произведением как таковым — его формой, пропорциями, стилем. Кайзер предостерегал молодых критиков от стремления показать, что они умнее предмета, о котором пишут, и при этом ратовал за право пафоса сосуществовать в тексте на равных с рациональной взвешенностью. Он был страстным интеллектуалом.

Страсть к тому, что мы называем высокой культурой, и осознание своей задачи — совершать первичный отбор явлений, достойных представить время на ленте культурной памяти, была основана на парадоксе:

— Критик, — заявлял Кайзер, — вообще-то нужен не больше, чем автомобилю — пятое колесо… наша планета веками, даже тысячелетиями вращалась без музыкальных критиков. Мир не нуждался также ни в машинах, ни в газетах, ни в теледебатах. Гомер, Гораций и Шекспир весьма успешно сочиняли без критического аккомпанемента. И Монтеверди был рад тому, что его не преследовали газеты. И хотя истина в искусстве недоказуема и невозможно её вывести из точного расчёта или удостоверить с помощью документа, как в математике или юриспруденции, — можно лишь с убедительностью и страстью выразить субъективное мнение (отчего все критики неизбежно честолюбивы), — миссия критика важна. Он представляет граждан, общественность, третье сословие и помогает им обрести ориентиры в неохватном информационном пространстве. Он обосновывает своё суждение, сражается с другими критиками и добывает истину или… не добывает её. Но прекращение подобных дискуссий наносит урон культуре.

Если уж говорить о спорах, то следует упомянуть амбициозного и темпераментного литературного эксперта, телеведущего и полемиста Марселя Райх-Раницкого, который утверждал, что тот, кто боится упрощений, критиком быть не может. Кайзер парировал: «Есть вещи, которые заслуживают того, чтобы о них говорили сложно». И чаще всего подтверждал собственные слова: писал и говорил замысловато. Однако на его счету и лаконичные афоризмы, к примеру:

«У каждой неудачи — свои причины, у каждого успеха — своя тайна».

Так в чём же тайна успеха Йоахима Кайзера?

Сам он отвечал — в сверхчеловеческом умении концентрироваться. А в иной раз резюмировал: «Писать о музыке — не дело техники, которую можно освоить, а то, что вырастает из всей жизни, из чуткого и продуктивного отношения к творчеству…»

Марсель Райх-Раницкий

Марсель Райх-Раницкий

Тот же Марсель Райх-Раницкий, который знал Кайзера с молодых лет, в книге «Моя жизнь» вспоминал далёкие годы: «Уже тогда Кайзер пользовался дурной репутацией. Как предупреждал меня один коллега, он необычайно тщеславен, крайне подозрителен и к тому же ужасно умничает. “Типичный критик, — подумал я, — наверняка особенно влиятельный”… Кайзеру ещё не было тридцати, и тем не менее у него уже имелся опыт, в соответствии с которым успех порождает зависть, а слава — сомнение. Годами и десятилетиями Кайзер вызывал всё большую зависть и всё большее неодобрение. Но на его долю выпало и щедрое признание: он — музыкальный критик Центральной Европы, которого чаще всего плагиируют.

В конце 70-х годов в Лондоне меня пригласил на ужин Альфред Брендель. Сначала подали суп. Прежде чем я успел съесть первую ложку, хозяин заявил решительным тоном: “А всё-таки Кайзер плохой критик”. — “Ну и как, — спросил я несколько иронически — оценил он последний мюнхенский концерт Бренделя?” Оказалось, не слишком положительно.

Вечер был долог, мы много говорили о музыке, но хозяин дома не упомянул никакого другого музыкального критика. Несколько лет спустя я увидел Бренделя во Франкфурте. Снова был долгий вечер, и снова он, давший тем временем концерт в Мюнхене, за весь вечер упомянул, на этот раз очень уважительно, имя единственного немецкого музыкального критика — Йоахима Кайзера»*.

«Необходимо пробуждать в людях любопытство, способствовать их любознательности. Во всяком случае, лучшее, что я могу сделать, — это представить то, что заслуживает уважения, доставляет удовольствие, и в сфере Духа, Литературы, Музыки в состоянии помочь нам, бедным жителям Земли, легче справиться с бременем бытия».

Так миролюбиво рассуждал Кайзер о профессиональной миссии критика. Однако он никогда не забывал и о том, что поругание задевает эго сильнее, чем похвала. Он метко направлял стрелы, он находил общий язык с великими. «Дрот метать и угождать богам…» Говорят, эту строку из «Прощания Гектора» Шиллера Йоахим Кайзер избрал чем-то вроде девиза. За долгую жизнь он научился виртуозно делать и то и другое. И вошёл в историю.


* Райх-Раницкий М. Моя жизнь. М., 2002. С. 348-349.

Статья опубликована на портале Belcanto.ru

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Юрий Виноградов

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About