КАК ПОСТРОЕН МИР

Летом на сцене театра «Мастерская Петра Фоменко» состоялась премьера. В афише появилось новое название — «Мастер и Маргарита», спектакль по роману Михаила Булгакова. Работали над ним Федор Малышев и Полина Агуреева, одна из самых ярких семейных пар театра, бережно сохраняющая «легкое дыхание» — завет мастера Петра Фоменко.

Заходя в театр, мы сразу обращаем внимание на группу музыкантов, играющих в фойе. И, сами того не подозревая, параллельно вводимся в действие. Осознаем же свою роль только в антракте, вновь встречаясь с музыкантами. Теперь мы узнаем в них слуг сатаны, несколько мгновений назад сопровождавших Воланда. Осознание усиливается, когда на экранах, расположенных по периметру фойе, где традиционно мелькают эпизоды из других спектаклей «Мастерской», во всю их ширину внезапно возникает лицо Воланда. Он, насмешливо улыбаясь, наблюдает за гостями, а затем произносит свой знаменитый монолог. «Москва изменилась, а люди все те же», — вот венчающая его фраза. Грань между спектаклем, искусством и реальной жизнью истончается и окончательно, с дребезгом разрушается. Равно как и граница, разделяющая прошлое и настоящее.

Уже с первой секунды спектакль погружает в ту самую тьму, которая пришла со Средиземного моря и накрыла ненавидимый прокуратором Иудеи город. Все действие распластывается на просторах этой тьмы. Ключевые сцены из нее выхватывает концентрированный свет одной лампы, напоминающий фонарик хищной рыбы, которая замерла в напряженном оцепенении при виде своей жертвы. Создается ощущение игры, строящейся на обмане, и в то же время прямого вызова на суд истинный через этот обман. Лампочка словно пытается осветить «темный захламленный чулан, душу человеческую», чтобы найти ответ на один вопрос, ради которого, по сути, все и затевалось: люди какие? «Все те же»?

На заднем же плане, среди тьмы, не прекращает звучать музыка и, задрапированные в черные одежды (должна заметить, вполне себе современные), мерно раскачиваются фигуры. Это — свита Воланда. Она — фон, та самая тьма, материализовавшаяся в сценической жизни (как выясняется в фойе — не только сценической). Оттеняя сверхъестественным всю «игру», она поможет высветить (или высветиться?) человеческой сущности.

Образ Воланда, связующего звена эпох, в этой постановке отличается особой обаятельной естественностью. Есть в нем что-то отцовское, народное. Впервые на сцене князь тьмы появляется в просторной русской шубе и шапке, века эдак 16-18. Затем, словно быстро адаптируясь к эпохе, меняет свой внешний вид на более соответствующий веку 20: одну условность — на другую. Играет.

Неизменность самой человеческой сути Федор Малышев и Полина Агуреева подтверждают, пытаясь приблизить практически всех персонажей к типажам, которые живут и действуют непосредственно в наше время. Например, Берлиоз. Председатель МАССОЛИТа, образованный, творческий человек. Он предстает перед нами в элегантно повязанном шарфе (вполне узнаваемый маркер представителя творческой специальности, интеллигента), говорит чуть небрежно, нараспев, играючи обнаруживая особую внутреннюю свободу наравне со столь же особой свободой суждения. Жесты его утонченны, претенциозны. Настоящий литератор, подлинный художник слова.

На уровне системы персонажей режиссеры обнаруживают и много других, оригинальных, на мой взгляд, находок. Одной из них стала интерпретация образов Азазелло и Геллы. Две карающие силы воплотились в одной сущности — огненно-рыжей женщине (актриса — Галина Кашковская). Одна ее нога скрыта черной брючиной, другая же —облачена в чулок, увенчанный кроваво-красным каблуком.

Режиссерский подход к интерпретации делает работу крайне динамичной, дышащей. Воздух в ней — субстанция, отличающая все спектакли фоменок — способен закрутиться в ураган. За каждым героем закреплен его особый ритм, уникальная пластика, уникальный характер — метод ведения игры.

Смерчеподобны сцены с Маргаритой в исполнении Полины Агуреевой. Стремящаяся к своему заслуженному счастью, чувственная до изнеможения, в квартире критика Латунского она высказывает себя ударными инструментами, выколачивая на них свою ненависть, свою боль, свою тоску, обнажая при этом неимоверную внутреннюю силу.

Завораживает возникновение в свете одинокой лампы по-кошачьи любящего охотиться и, разумеется, предрасположенного от природы к обману Бегемота, столь же гибкого, сколь грузного (актер — Игорь Войнаровский). Или же Коровьева (сам Федор Малышев), ловкого, скользящего, с бегущей и в конце концов убегающей, уводя за собой и нас, слушателей, и своего собеседника, речью.

Воздух работы может, замирая, накаляться. Напряженным ожиданием наполнены эпизоды, в которых воплощен роман Мастера о Понтии Пилате. Здесь воздух сгущается, наэлектризовывается, готовится разрешиться громом, молнией. Карой небесной. Эти эпизоды прорезываются сквозь темные фигуры свиты Воланда, становясь лейтмотивными. Понтий Пилат несет на своем плече изможденное тело Иешуа, тяжело волоча за собой деревянное корыто с водой. Затем — неизменная мизансцена, диалог о царстве истины, которая замыкается той же тяжелой шаркающей походкой прокуратора иудеи. Он уносит на своем плече Иешуа. Уносит свой крест. Чтобы через какое-то время вновь возникнуть на сцене светлым охристым пятном.

Вольный ветер, мы чувствуем только в царстве покоя. Свобода. Только свобода этого царства — в уединении у маленькой красной лампадки — огня своей души.

Правдоподобные или же, напротив, гипербализированно-театральные, но выстреливающие своей яркостью герои, простая сценография, позволяющая сделать акцент на психологичности, неочевидное вовлечение зрителя — все это ставит спектакль в один ряд с сильнейшими работами театра. «Мастер и Маргарита» — вторая совместная постановка Федора Малышева и Полины Агуреевой. Первый их спектакль, «Души…», был посвящен работе над текстом Гоголя. Результатом стал лубочный, почти кукольный карнавал очень точно схваченных русских характеров. В этих, казалось бы, совершенно разных спектаклях уже можно различить почерк двух художников. Большое внимание к пластике, укрупненному жесту, речевой характеристике, использование масок как выразительного средства и, главное, — музыкальность. Музыка — главный путь к усилению эмпатии. В «Душах…» звук становится каркасом всего действия, а сущность самой России воплощается в заунывной народной песне. В «Мастере и Маргарите» музыка «The tiger lilies», Тома Уэйтса, Игоря Стравинского, Софии Губайдулиной, Иоганна Себастьяна Баха говорит в унисон с событийным рядом. Она достраивает синусоиду нашего эмоционального состояния на протяжении действия. Определяет воздушное пространство спектакля.

И мы полностью погружаемся в это пространство.

«Все будет правильно. На этом построен мир».