Происходящие сейчас в США массовые протесты против полицейского произвола, вдохновленные движением Black Lives Matter, стали широко известны по всему миру. Читая комментарии русскоязычных пользователей в сети Интернет, приходится признать, что значительная часть наших соотечественников разделяет расистские предрассудки по отношению к чернокожим людям, в том числе афроамериканцам. Подобная ситуация во многом происходит из–за плохого знакомства русскоязычной аудитории с историей и культурой афроамериканцев. Между тем, в ней есть много вызывающего интерес и достойного уважения — как, например, история борьбы за свободу и равноправие, начавшейся уже в эпоху рабства.

История рабства в США была хорошо документирована уже в XIX веке, в первую очередь в записках бывших рабов, которые часто выделяют в особый жанр документальной прозы, известный в американской литературе как slave narratives. Очень небольшая часть подобных текстов переведена на русский язык. Это «Повествование о жизни Фредерика Дугласа, американского невольника», написанное наиболее известным афроамериканским общественным деятелем XIX столетия, и «12 лет рабства» Соломона Нортапа, произведение, вызвавшее интерес у читателей благодаря недавней экранизации.

К сожалению, на русский язык никогда не переводилось одно из немногих повествований бывших рабов, написанных женщиной — мемуары Гарриет Джейкобс Incidents in the Life of Slave Girl («Случаи из жизни девушки-рабыни»). Читая это произведение можно узнать много интересного и поучительного и относительно Америки XIX века, и относительно человеческой психологии и жизненного выбора в принципе.

Семейная история

Гарриет начинает свои записки с рассказа о своей семье. Ее бабушка, Молли Хорниблоу, была дочерью плантатора из Южной Каролины и рабыни. Как неуверенно сообщает Гарриет (по той причине, что ее источником здесь были только детские воспоминания бабушки), после смерти хозяина ее мать с детьми получила свободу, но из–за Американской революции и последовавших военных действий они вновь оказались в рабстве. Далее бабушка Гарриет «пережила много трудностей, но показала себя столь умной и добросовестной», что это обратило на себя внимание хозяев и, как следует понимать, дало ей статус главной домоправительницы. Затем она попросила у хозяев разрешения начать свой собственный бизнес и по ночам, когда вся домашняя работа была закончена, печь печенье и пироги на продажу. В результате она постепенно стала известным и уважаемым человеком в своем городе, благодаря чему ей в конце концов, уже в довольно зрелом возрасте, удалось получить свободу и стать хозяйкой собственного дома и пекарни.

Модель поведения бабушки Гарриет — это поведение человека, который всеми силами хочет добиться добра для своей семьи, полагаясь, однако, на принятые в обществе методы. Можно сказать, что она своего рода носительница «пуританской этики», глубоко религиозная женщина, готовая непрерывно трудиться для того, чтобы чего-то добиться в жизни — а в ее ситуации главное это добиться свободы для своих детей и внуков. Она вынуждена строить свою жизнь в соответствии с реалиями рабовладельческого общества и не пытается открыто бунтовать против них — при том, что она говорит, что изначально была гордым и независимым человеком, но «невзгоды и невозможность ни на кого опереться научили ее полагаться только на Бога».

Сама Гарриет, как ни странно, до семи лет не знала, что она рабыня — ее отец был плотником и, как русские крепостные крестьяне на оброке, платил хозяевам каждый год известную сумму и вел свое хозяйство. Только после смерти матери Гарриет отправили жить в доме у ее хозяйки, Маргарет Хорниблоу. Детство она вспоминала как очень счастливый период, хозяйка относилась к ней почти как к своему ребенку, научила читать и писать, и Гарриет была даже рада, когда ей что-нибудь поручали по дому (по ее рассказу похоже, что это тогда давало ей возможность почувствовать себя взрослой). Когда Гарриет было 12 лет, ее хозяйка умерла, и все знакомые были уверены, что по завещанию она получит свободу — однако оказалось, что она завещала ее своей племяннице. Как пишет сама Гарриет, этот поступок ее доброй хозяйки был единственным, что омрачает ее память о ней, и она даже старалась не вспоминать об этом.

Харассмент и любовь

В семье новых хозяев положение Гарриет оказалось совершенно иным — они не проявляли по отношению к ней никаких теплых чувств, а вскоре ее жизнь стала невыносимой из–за домогательств со стороны ее хозяина, доктора Норкома. Систематический харассмент начался, когда ей было только 15 лет. Как она пишет, ее хозяин «старался всеми силами испортить чистые принципы, которые воспитала во мне бабушка. Он заполнял мой юный ум нечистыми образами, такими, до которых могло додуматься только отвратительное чудовище». Систематические домогательства замечаются и окружающими, у других рабов они вызывают сочувствие, у хозяйки только ревность и жалось к себе, а своей бабушке Гарриет, как это часто бывает с жертвами сексуальных домогательств, стесняется рассказывать о том, что с ней происходит.

Можно сказать, что Гарриет еще повезло: если почитать ее воспоминания и другую аболиционистскую литературу, то складывается впечатление, что такой человек, как ее хозяин, в принципе мог бы не церемониться с ней и не добиваться ее расположения только с помощью домогательств, посул, угроз и психологического давления. Он постоянно подчеркивает, что он никогда не обращался с ней как с простой негритянкой, что он крайне добр к ней, что она неблагодарна и не ценит его доброе и терпеливое отношение… Ведь по идее он мог бы высечь Гарриет, отправить ее работать на плантацию (подобные угрозы Гарриет также неоднократно слышала) и даже изнасиловать ее без всякой угрозы как-то ответить за это. Можно только предполагать, что его останавливало — то ли то, что Гарриет была воспитанной и грамотной мулаткой, расположение которой он в конечном счете надеялся завоевать, то ли боязнь пересудов и скандала (как пишет Гарриет, «как бы ни дурны были законы и обычаи рабовладельческого общества, врач, как профессионал, считал необходимым хотя бы внешне выглядеть приличным человеком»), то ли, что кажется главным — авторитет ее бабушки, которая была довольно известным человеком в городе и которой мистер Норком даже побаивался.

Когда хозяин не разрешает Гарриет выйти замуж за ее первую и целомудренную любовь, свободного черного плотника, заявляя, что если он еще увидит их вместе, то он застрелит «этого негра как собаку», она уступает ухаживаниям Сэмюэла Сойера, молодого человека из белой аристократической семьи: история, вероятно, вполне обычная для рабыни, но скандальная для автора мемуаров, как она воспринимает себя на момент их написания, для ее аудитории и для ее бабушки с ее глубокой пуританской религиозностью. Собственно, Гарриет сама укоряет себя, считая эти отношения неправильными с христианской точки зрения и продиктованными не такими возвышенными чувствами, как ее первая любовь. Она пишет, что «знала о непреодолимом барьере между нами; но быть предметом интереса неженатого мужчины, который не является твоим хозяином, льстит самолюбию рабыни… Кажется менее унизительным отдаться самой, чем уступить принуждению. Есть что-то подобное свободе в том, чтобы иметь любовника, который не имеет над тобой никакой власти, кроме той, которую он получает с помощью доброты и привязанности».

Современным читателям переживания Гарриет сложно понять, и они кажутся преувеличенными и едва ли не продиктованными пуританской моралью XIX века. Но ее правильность и целомудрие были предметом ее гордости и гордости ее семьи, какой-то моральной опорой, и такое отступление от этих правил несомненно было ударом и для нее, и особенно для ее бабушки, и ее реакция кажется аналогичной тому, как бы среагировала на новость о «падении» своей внучки какая-нибудь белая американка, воспитанная в пуританских традициях.

К сожалению, Гарриет фактически не раскрывает своих истинных отношений с Сэмюэлом Сойером. Она лишь вскользь говорит о благодарности и даже о «более нежных чувствах», но далее нигде подробно не обращается к этой теме — при том, что ее отношения с бабушкой и с ее хозяином описываются довольно подробно, с пересказом происходивших между ними разговоров, описанием ее чувств и т.д. Такое впечатление, что эта тема по каким-то причинам казалась ей неприличной или неуместной. Тем не менее их отношения выглядят достаточно серьезными: они продолжаются несколько лет, Сэмюэл несколько раз пытается купить ее, Гарриет рожает двоих детей, которых Сойер даже предлагает при крещении записать под своей фамилией. Другие источники доносят до нас более любопытную информацию об их отношениях. Так, их дочь Луиза Джейкобс вспоминала, что мать «горячо любила Сэмюэла Сойера, говорила, что он добрый и хороший человек, и у нее никогда не было другого мужчины». А после его смерти в 1865 году, в переписях населения Гарриет даже называла себя вдовой Сэмюэла. Судя по всему, их отношения представляли собой довольно серьезный роман, насколько на довоенном Юге могли быть серьезны отношения белого аристократа и девушки-мулатки.

Почему Гарриет умалчивает об этом в мемуарах? Возможно, она считала это нескромным. Гражданские браки между молодыми людьми из богатых белых семей и девушками-мулатками и квартеронками были обычным явлением во французской Луизиане, где они рассматривались как вполне приемлемая форма отношений самими девушками и их семьями. Однако в англоязычных штатах с более пуританскими представлениями подобные отношения не имели никакой санкции и, вероятно, рассматривались как предосудительные, что очевидно из мемуаров Гарриет. Художественная литература, созданная аболиционистами, доносит до нас две возможные трактовки любовных отношений хозяина и рабыни — это либо гражданский брак, заканчивающийся охлаждением мужчины к своей подруге, что в конечном счете приводит к трагедии, либо чистая любовь, результатом которой становится получение женщиной свободы и заключение законного брака. Реальная история Гарриет, очевидно являющаяся вполне жизненной и не уникальной, оказывается где-то между этими крайностями — Сэмюэл Сойер показывает себя добрым и заботливым человеком, готовым помочь Гарриет и своим внебрачным детям (вплоть до того, что впоследствии это будет вызывать недовольство родственников его законной жены), но не переходящим границы понятий и приличий своего круга и, вероятно, рассматривающим свои отношения с ней только как увлечение молодости. Наконец, для Гарриет, ставшей писательницей и «просвещенной» свободной женщиной, воспоминания о покровительстве со стороны Сойера, покупать которое пришлось согласием на положение любовницы, вероятно, казались несколько унизительными.

Примечательно и то, что Гарриет после своего «падения» считает, что лишилась самого сильного оружия в борьбе со своим хозяином даже в своих глазах. Как человек патриархальной культуры, она ощущала свою полную моральную правоту, чтобы противостоять домогательствам хозяина, когда она была «хорошей» женщиной, но теперь, когда она стала «плохой», делать это было уже гораздо сложнее. Подобное восприятие поддерживал и хозяин Гарриет — после рождения ее второго ребенка он остригает ей волосы, что являлось традиционной формой публичного унижения, приравнивающего его жертву к женщине «легкого поведения». Разумеется, подобный поступок со стороны доктора Норкома, равно как и его упреки, адресованные бабушке Гарриет, в том, что она позволяет своей внучке вести подобный образ жизни, были продиктованы только ревностью — в устах мужчины, который несколько лет преследует девушку, добиваясь от нее согласия стать его сожительницей, обвинения в нецеломудренности звучат совершенно нелепо и неискренне.

Семь лет в добровольном заточении

После того, как Гарриет еще раз решительно отвергает все предложения доктора Норкома, он отправляет ее работать домашней служанкой его сына и невестки на плантацию, обещая, что ее дети также будут жить на плантации, с ними теперь будут обращаться как со всеми детьми рабов, а когда они повзрослеют, они будут проданы. Угроза вполне реальная — продажа детей рабов на другие плантации и в другие штаты была достаточно распространенным явлением и воспринималась их семьями весьма драматически, часто даже трагически, т.к. она обычно означала пожизненное расставание. Гарриет, говоря о своей дочери, также пишет, что «я знала, какая судьба ожидает моего белого ребенка в рабстве и решила спасти ее от этого или погибнуть» — девушки-квартеронки считались красавицами и часто приобретались специально для того, чтобы стать наложницами своих хозяев (fancy trade). Все это побуждает Гарриет бежать и скрыться — сначала у своей подруги, затем у приютившей ее белой леди, наконец — на чердаке дома ее бабушки.

У многих американских читателей эта часть истории Гарриет вызывает воспоминания об истории Анны Франк. Что-то общее действительно есть — примечательно, что параллель между положением негров в США и евреев в гитлеровской Германии проводилась давно, и вопрос о репарациях за рабство был поднят афроамериканскими активистами именно на основе прецедента выплаты Германией репараций за Холокост. Конечно, можно сказать, что Франки защищали свою жизнь, а Гарриет — свободу и достоинство себя и своих детей, однако поскольку информация о массовом уничтожении не была достоверно известна в Голландии до конца войны, то психологическая аналогия оказывается еще более правдоподобной.

Гарриет находилась на чердаке, в тесной каморке под крышей, где было даже невозможно встать в полный рост, летом страдая от жары, а зимой от холода, фактически в течение семи лет! По ее словам, она могла слышать голоса своих детей (после побега Гарриет они были куплены у доктора Норкома их отцом и жили у своей бабушки), что было для нее радостно и грустно одновременно. В своем заключении Гарриет начинает размышлять об экзистенциальном смысле происходящего с ней: «Иногда я думала, что Бог — сострадательный отец, который простит мне мои грехи ради моих страданий. В другие моменты мне казалось, что нет справедливости и милосердия в божественном управлении миром. Я задавалась вопросом о том, почему проклятью рабства было дозволено существовать, и почему меня так преследовали и притесняли начиная с моей юности. Эти вещи принимали форму тайны, которая до настоящего времени не настолько ясна моей душе, насколько, я верю, это будет в загробном мире».

Долгожданная свобода

Наконец, через семь лет, Гарриет удается вырваться из своего заточения и добраться до свободных штатов. С одной стороны, ее искренне радует то, как другие люди ведут себя по отношению к ней. О капитане судна, доставившего ее и ее подругу, другую беглую рабыню, на Север, Гарриет говорит, что он, белый южанин, «даже если бы мы с Фанни были белыми леди, а наша поездка совершенно законна, не мог бы вести себя с нами более уважительно». В Филадельфии она беседует с местными активистами движения аболиционистов. Гарриет говорит, что «в разговоре с ними я видела, как аккуратны они были, чтобы не сказать чего-либо, что могло бы ранить мои чувства. Как это благодатно может понять только тот, с кем до этого обращались так, как будто бы он не является человеческим существом».

Тем не менее расовая сегрегация и расовые предрассудки существуют и на Севере, поэтому Гарриет продолжает сохранять определенную отстраненность от белого общества и недоверие по отношению к белым людям. Оно усиливается после того, как она понимает, что ее дочь Луиза живет в Нью-Йорке у кузины Сойера в качестве служанки, которую она, по-видимому, рассчитывает и в будущем видеть своей рабыней.

Подобное отношение меняется после того, как Гарриет устраивается работать няней к одной англичанке. Она пишет: «Я мечтала о человеке, которому могла бы довериться, но меня так часто обманывали белые люди, что я потеряла всякое доверие к ним. Я вошла в эту семью с чувством недоверия, которое принесла из рабства; но через шесть месяцев милые манеры миссис Брюс (Уиллис) и улыбки ее прелестного ребенка растопили мое холодное сердце». Когда Гарриет узнает, о том, что ее бывший хозяин собирается отправиться на ее поиски в Нью-Йорк, она рассказывает миссис Уиллис свою историю, на что она отреагировала «с женским сочувствием и обещала защитить меня». Вскоре после этих событий миссис Уиллис умерла; возможно, именно поэтому Гарриет говорит о ней, что «такие души, как ее, есть царствие небесное».

Еще более самоотверженно по отношения к Гарриет ведет ее следующая работодательница, вторая жена мистера Уиллиса, американка «из аристократической семьи». Когда Гарриет была вынуждена на время уехать из Нью-Йорка, скрываясь от разыскивающих ее бывших хозяев, она предполагает, что Гарриет лучше уехать вместе с ее ребенком, так как «если они выйдут на твой след, они будут обязаны привезти мне ребенка и тогда, если будет возможно что-то сделать, ты будешь спасена».

Вскоре Гарриет из письма своей бабушки узнает о смерти доктора Норкома, которая пишет о нем: «Бедный старик! Надеюсь, что он умер в мире с Богом». Гарриет замечает, что она подумала, что бабушка «была более хорошей христианкой, чем я, если она могла полностью простить его <…> Я помнила, как он обманом лишил мою бабушку ее тяжело заработанных денег и пытался лишить ее свободы, которую ей обещала ее госпожа, как он преследовал ее детей. Есть зло, которое не покрывает даже могила. Этот человек был отвратителен мне при жизни, и сейчас мне также отвратительна его память». В этом отношении позиция Гарриет скорее напоминает бескомпромиссных правозащитников XX-XXI веков, чем христианскую позицию человека XIX века. Вероятно, современные люди также разделятся во мнениях относительно того, чья позиция — бабушки или Гарриет — правильнее с этической точки зрения.

Однако преследования продолжаются — сразу же после смерти доктора Норкома на Север приезжают его дочь с мужем, в надежде захватить Гарриет и ее детей, чью продажу они считают незаконной (по словам Гарриет, «это подняло настоящую бурю в моей душе. Бенджамин с дядей Уильямом был в Калифорнии, но моя невинная юная дочка приехала, чтобы провести со мной каникулы. Я думала о том, что испытала в рабстве в ее возрасте, и мое сердце было как сердце тигрицы, у которой охотник хочет захватить ее детеныша»).

На этот раз все разрешается благополучно, опять-таки благодаря заботам работодателя, «благодетеля и подруги» Гарриет, миссис Уиллис. Она вступает в переговоры с ее хозяевами и покупает свободу для Гарриет и ее детей. Примечательно, что она делает это фактически вопреки желанию Гарриет. По ее словам, «чем более просвещенным становился мой ум, тем более сложным было для меня рассматривать себя как объект собственности; платить деньги тем, кто так тяжко притеснял меня, казалось отнимало у моих страданий их славу». Она повторяет, что не может думать о себе, как о собственности, что было бы несправедливо платить деньги за свою свободу, поскольку она много лет бесплатно работала на своих хозяев, при этом получая еду и одежду от своей бабушки, что продажа ее детей также принесла ее бывшим хозяевам приличную сумму. Тем не менее при известии о том, что ее преследования закончились и она и ее дети юридически свободны, стало для Гарриет источником огромного облегчения и благодарности. Заканчивая свои мемуары, она остроумно замечает, что «мое повествование заканчивается свободой, а не как обычно свадьбой» — очевидно, чувствуя одновременное сходство и контраст своей истории с сюжетом сентиментального романа XIX века.

Психология рабства и свободы

Воспоминания Гарриет, скорее всего, производили сильное впечатление на ее читателей, и производят впечатление даже сегодня, через полтора века — нормализацией и обыденностью насилия на довоенном американском Юге. Во вполне цивилизованном и благополучном обществе в полном соответствии с законом постоянно происходит многократно описываемое Гарриет насильственное разлучение семей, сексуальные домогательства и изнасилования рабынь и даже самоубийства рабов, доведенных до отчаяния жестоким обращением со стороны своих хозяев. Причем совершают все это не полубезумные политические фанатики или карьеристы из политической полиции, как это происходило в случае тоталитарных режимов XX века, а вполне заурядные и в общем-то рационально мыслящие люди, представители среднего класса, исходящие из своих меркантильных интересов, мелкого тщеславия, неудовлетворенной сексуальности и т.д. Причем нередко это системное насилие прикрывается флером патриархальной заботы о рабах и фарисейской религиозности (чего стоит постановление духовенства Юга о признании расторгнутыми браков насильственно разлученных при продаже рабов по той причине, что их расставание является вечным и может быть приравнено к смерти). Разумеется, в подобные вещи были вовлечены далеко не все рабовладельцы, вероятно даже не большинство, однако угроза оказаться в подобной ситуации и собственная беспомощность были постоянной психологической травмой для американских рабов, а законность и обыденность подобных явлений — шокирующей для многих выходцев из северных штатов.

Тем не менее нельзя не отметить, что отношения между черными и белыми в эпоху рабства были достаточно сложными и противоречивыми. Наряду с рассказами о жестокости и произволе рабовладельцев мы встречаем примеры добрых и справедливых хозяев. Личные отношения между черными и белыми также представляются довольно неоднозначными и допускающими отношения, которые могут быть названы дружескими, как между бабушкой Гарриет и выкупившей ее белой леди, сестрой ее умершей хозяйки, и даже подобие любовных отношений, как между самой Гарриет и Cэмюэлом Сойером. Точно так же, плохое отношение к своим слугам вызывало бы в городе всеобщее осуждение, что отчасти удерживало доктора Норкома от прямого принуждения Гарриет к сексуальным отношениям.

Тем не менее в целом Гарриет очень далека от сколько-нибудь позитивной оценки южного общества и поведения большинства рабовладельцев по отношению к своим слугам. Примечательно, что Гарриет, в отличие от некоторых бывших рабов, не проявляет никаких черт «стокгольмского синдрома», идентификации с агрессором или желания получить от него теплоту, любовь или признание. Такое нездоровое отношение, являющееся свидетельством душевной травмы, заметно не только в мемуарах Элизабет Кекли, рабыни, впоследствии ставшей модисткой миссис Линкольн, но даже в поведении Фредерика Дугласа, после Гражданской войны посетившего своего бывшего хозяина, которого он в своих мемуарах характеризовал как «одного из подлейших людей». Гарриет вспоминает только один случай подобного рода. Однажды, еще в детстве, она получила в подарок от бабушки новые ботинки. Ее хозяйка, миссис Норком, велела ей снять их и больше не одевать, потому что они ужасно скрипят, в результате чего Гарриет пришлось весь день ходить по ее поручениям босиком, по уже успевшему выпасть снегу. Вечером чувствуя, что она простужена, Гарриет начинает думать, что теперь заболеет и умрет — и хозяйку потом будет мучить совесть. Проснувшись утром совершенно здоровой, Гарриет даже была разочарована! Как она отмечает, «только мое незнание моей хозяйки дало основания для столь неправдоподобных ожиданий». Гарриет быстро научается понимать истинную цену человеческих поступков и отношения окружающих людей, по-видимому, сознательно искоренив в себе типичные для рабов комплексы.

С другой стороны Гарриет глубоко ценит бескорыстную помощь со стороны белых людей и с начала своего пребывания на Севере уже не испытывает к ним недоверия или неприязни. Первым таким человеком оказывается южанка, некоторое время прятавшая Гарриет после побега (этот поступок выглядит смелым еще и потому, что он идет вразрез не только с законом, но и с предрассудками ее общества). На Севере Гарриет постоянно помогают ее работодательницы; миссис Уиллис ведет себя особенно самоотверженно: она постоянно отсылает скрывающуюся от охотников за рабами Гарриет в более безопасные штаты вместе со своим ребенком, а на предупреждения родственника об ответственности за укрывательство беглой рабыни отвечает, что «я готова понести наказание за это. Я лучше пойду в тюрьму, чем позволю любой бедной жертве быть похищенной из моего дома, чтобы вновь вернуться в рабство». Все это является вдохновляющим примером человеческой солидарности, которая преодолевает расовые и национальные барьеры, побуждая людей поступать по велению совести вопреки государственным законам. Примечательно и то, что в данном случае можно отдельно говорить о женской солидарности: тема взаимопонимания между женщинами, принадлежащими к разным расам и социальным слоям, но объединенными общим женским опытом, постоянно звучит в воспоминаниях Гарриет.

Интересно сказать несколько слов о религиозности Гарриет. С одной стороны, ее нельзя назвать человеком, специально заинтересованным в религиозной проблематике, с другой — религиозные размышления и мистические эпизоды постоянно появляются в ее воспоминаниях. Периодически ее мысли обращаются к вопросу о том, почему Бог допускает страдания, которые выпали на ее долю, ее родных, друзей и знакомых. Хотя это и остается «тайной» для Гарриет, это не мешает ей быть верующей, молиться и полагаться на Бога во время наиболее опасных испытаний. Ее мистические переживания в основном связаны с семьей: после молитвы на могилах своих родителей перед побегом, она слышит их ободряющие голоса, а в день покупки своих детей Сэмюэлом Сойером (таким образом освободившим их от власти доктора Норкома, фактически использовавшего их в качестве заложников) она видит видение силуэтов своих детей в свете Луны. Отношение Гарриет к организованной религии, а именно к имевшей официальный статус на Юге Епископальной церкви, было несколько более настороженным из–за того, что большинство ее служителей и ее официальная доктрина поддерживали рабство. Она меняет свою точку зрения после поездки в Англию с семьей мистера Уиллиса: «Мой визит в Англию стал памятным событием в моей жизни из–за того, что там я получила сильные религиозные впечатления. Презрительная манера, с которой причастие преподавалась цветным на моей родине, участие в церкви доктора Флинта (Норкома) и многих подобных ему, покупка и продажа рабов служителями Евангелия вызывали во мне предубеждение по отношению к Епископальной церкви. Вся служба казалась мне насмешкой и подделкой. Но в Стевентоне я жила в доме духовного лица, который был истинным учеником Иисуса. Красота его повседневной жизни возбудила во мне веру в истинности христианского исповедания. Благодать наполнила мое сердце, и когда я преклонила колени перед престолом, я верила в истинном смирении моей души».

Мемуары Гарриет Джейкобс интересны и как исторический источник по истории афроамериканской общины, и просто как рассказ человека, оказавшегося в трудной жизненной ситуации и сумевшего одержать верх над обстоятельствами и сохранить человеческое достоинство. Было бы замечательно, если бы «Incidents in the Life of Slave Girl» были переведены на русский язык и стали доступны русскоязычному читателю.