Документальный, не побоюсь сказать, колониально-этнографический проект Вернера Херцога начала 1990-х «Колокола из глубины: Вера и суеверие в России» (1993) не потерял сегодня своей смотрибельности, прежде всего потому, что помещает известные нам (местным) российские образы в фантастическое, непостижимо как устроенное пространство своего кино. Ты как будто попадаешь с этими нашими христами, шаманами и юродивыми в «Носферату, призрак ночи», и никакого сюжета и фикционального нарратива тебе больше не нужно. Как впрочем и какой-то нарочитой интерпретации, авторского голоса за кадром и т.д. С автором мы встречаемся только на уровне раскадровки и монтажа, Херцоговских планов, передающих целое его фильма — всепоглащающую и безысходную атмосферу русской глубинки.

Но и сами эти образы — носителей русской народной религиозности, обладают какой-то неизъяснимой силой, правда не столько притягивающей, сколько отталкивающей, вернее заставляющей нас остановиться на безопасном от них расстоянии и внимательно рассмотреть глазами знаменитого немецкого кинематографиста.

Совершенно не важно насколько отобранные съемочной группой Херцога персонажи тянут на аутентичных представителей российской нетрадиционной религии и народной культуры, кто их них самозванец, кто нанятый актер, а кто просто сумасшедший.

«Признаюсь, лучшее в этой картине — вымысел. Незазорно нанять людей, чтобы они сыграли роль паломников. Тем более, что в «Колоколах из глубины» и так собраны люди, которые, сознательно или послушно, играют какую-то роль, режиссируют собственный выход на сцену.» В. Херцог.

Собрать в одном ряду сибирских шаманов с необыкновенными талантами горлового пения и экстрасенсорными способностями, Алана Чумака с его массовым гипнозом и заряженной водой, какого-то потерянного, но обретшего себя в колокольном звоне безымянного русского человека по имени Юрий Юрьевич Юрьев, настоящего колдуна Юрия Тарасова и доморощенного Иисуса-Виссариона — дорогого стоит.

Фильм дает почувствовать непуганное, наивное язычество и еретичность русской народной религиозности, которая превосходит все видимые ограничения — нормы и запреты, бедность и разруху, холод, заброшенность и даже всепоглощающую безнадежность. О существовании этих людей в начале 90-х никто особо не знал, и не хотел знать, Херцог показал их миру, а заодно и нам с вами. Люди эти десятки позднесоветских лет автономно развивались, вне закона и времени, без какого-либо контроля из центра, заброшенные в сложных природных условиях, но на относительной свободе, что позволяло им экспериментировать, разумеется прежде всего в своем квази-религиозном сознании. Сегодня этого конечно трудно себе представить. Но в принципе в России подобные люди всегда встречались — хлысты, старообрядцы, отчаянные лже-пророки, жестокие православные батюшки в деревенских церквах и просто «божьи люди» — странные старики и старухи, рассказывающие небылицы о своем оставленном всеми богами крае.

Религиозность эта предстает в «Колоколах» как простая фактичность русской жизни, как форма ее повседневного претерпевания. Как точно заметил Херцог, для нее нет особой разницы между верой и суеверием, а все «духовное» возникает как реакция на экстремальные условия существования. Нет в ней никакой надежды, просветления или умиления. Нет и той самой глубины, из которой звучат колокола легендарного града Китежа. В начале и конце фильма по льду озера, в котором по легенде затоплен пресловутый город, ползают лже-пилигримы, которых по признанию самого Херцога (в книге Пола Кронина «Знакомьтесь — Вернер Херцог»), он рекрутировал из местных алкашей:

«В каком-то смысле сцена с пьяными, высматривающими подо льдом город, — это глубочайшая правда о России, потому что душа этой страны находится в постоянном поиске Китежа. Эти кадры очень точно передают, что такое русская душа и русский удел, и те, кто знают о России все, то есть сами русские, считают, что это наиболее удачный момент в фильме. Даже когда я рассказываю им, что паломники ненастоящие, а съемки постановочные, они не меняют своего мнения: они понимают, что в этом есть экстатическая правда.»

Впечатление от этого разыгранного и несуществующего ритуала действительно остается сильным. Чтобы понять эту странность надо знать самое главное о русской душе и духовной культуре — как известно, она вся заимствованная и подражательная. Начиная Василием Блаженным и заканчивая русским марксизмом, стандарты русской святости и идеалы единственно-истинного социально-политического учения взяты нами в Европе, у тех же немцев. Но это не значит, что у нас нет своей духовности. «Все поддельно» — в этом и состоит наша аутентичность, наша русская самобытность. И так считал вовсе не какой-нибудь либерал, враг России или 5-я колонна, а русский историк, философ и религиозный мыслитель Георгий Федотов. То есть глубина эта имеет место, но она не глубина современной русской жизни, а скорее ее несбывшаяся возможность, канувшее в лету и невозвратимое прошлое, ибо о нем никто ничего не знает.

Вернер кое-что о России знает, недаром жена его родом из Сибири. Сопоставить с одной стороны ряженого колдуна, стыдливого Христа и бомжей-паломников со священником православной церкви, тоном ученого-краеведа рассказывающего легенду о том же Китеже, а с другой стороны, представить Чумака, этого медийного экстрасенса-гипнотизера «лихих 90-х» как религиозного гуру — это конечно сказать больше, чем возможно какими-то научными комментариями или этнографическими интерпретациями.

Горловое пение чукчей и насильственное крещение младенца русским попом — выглядит на этом фоне если не шокирующе, то очень радикально. Но Херцог знает, что крещенская купель для младенца бывает полезна — закаляет, а ползать по льду на животе и по траве на карачках даже рекомендуется для тренировки опорно-двигательного и вистибулярного аппарата, особенно слегка подвыпившим гражданам.

Херцог хорошо известен своими документальными проектами — достаточно вспомнить фильм на американском материале о Майкле Перри и Джейсоне Буркетте, виновных в тройном убийстве в Техасе («В бездну», 2012), или фильм о пещере Шове с древнейшими наскальными рисунками на юге Франции («Пещера забытых снов», 2010). В отличие от этих фильмов, вмешательство съемочной группы в происходящее в «Колоколах из глубины» минимально. Зато сама камера врывается в нехитрый быт северных кочевников без всякого спроса и церемоний, как и подглядывает за таинством крещения и освещения воды в православном храме. Киноэтнография Херцога агресссивна, но он и не пытался быть объективным. У этого фильма как бы нет перевода или feedback со стороны камеры, хотя разумеется, слова участников на немецкий переводят. Град Китеж глазами увидеть все равно невозможно, но можно попробовать разглядеть что-то с помощью камеры в бредящих о нем людях.

По определению бесстрастный, взгляд камеры как глаз без взгляда такого большого режиссера, дает шанс и российскому зрителю занять аналитическую дистанцию по отношению к этой чрезмерно гипнотической, вовлекающих в свою безысходную глубину русской жизни. — Стать иностранцем в собственной странной стране, каковыми мы по факту и являемся, чтобы наконец начать ее понимать и возможно что-то изменить.

Фильм можно будет увидеть на большом экране 13 марта в Музее «Гараж», что в Парке Горького. Забавно, что там он демонстрируется в качестве части публичной программы к выставке турецкого художника Кекена Эргуна и будет показан в связке как раз с турецким фильмом «У меня есть возражения» о загадочном убийстве в мечети. Интрига сопоставления, поданная в контексте этнографических поисков современного искусства, надеюсь раскроется в процессе и не разочарует.