“Женщина, которая с целью добывания денег, а также без такой цели, публично или тайно продает себя или других женщин многим мужчинам без разбора, есть проститутка”.
И. Блох. История проституции

1. Официально проституции в России не существует, также как в советские времена не существовало „секса“, а до революции — института тюрьмы. Кстати, еще и сегодня тюрьма в ряде стран постсоветского пространства остается не столько местом ограничения свободы, исполнения судебного приговора, сколько зоной неуставного содержания заключенных, сопровождаемого издевательствами со стороны сокамерников и жестким давлением тюремного начальства. Аналогично и проституция de facto представляет собой разветвленную сеть сексуальных услуг, доходный бизнес и индивидуально тяжелую работу, но оставаясь на нелегальном положении в юридическом поле и непризнанной в общественном сознании, оказывается с одной стороны в руках подпольного рынка и криминала, а с другой — полицейского произвола. Секс-работники существуют в серой зоне исключенных наряду с мигрантами, гастарбайтерами и террористами, но в то же самое время включены в него, удовлетворяя существенные потребности общества, хотя и на унизительных для человека правах. Эту двойственность образа проституции в контексте диалектики социального исключения/включения мы в дальнейшем и проанализируем.

В связи с понятием проституции следует прежде всего учитывать, что оно является результатом многовековых запретов и страхов, и забвения истока этих запретов и этих страхов. Именно поэтому в социальном поле фигура проститутки наглядно иллюстрирует амбивалентность понятия субъекта у М. Фуко как результата одновременного подавления и эмансипации. Не верно считать проституцию лишь результатом запрета, а проститутку — производной подавления, причем, подобно упомянутому субъекту, большим нежели она сама. В ней есть и позитивный троп, которого мы еще коснемся.

Проститутка не заточена (подобно умалишенным в психиатрических клиниках) в рамки публичного дома, не изолирована от общества, лишь частично притесняема законом, но никогда не исключена абсолютно, оставаясь не до конца объективированной даже в языке массовой культуры. Достаточно сказать, что несмотря на аналогичную квирам, лесбиянкам, гастарбайтерам, наркоманам и террористам социальную исключенность, проститутка не имеет в массовой культуре собственных аватаров, подобных вампирам, привидениям или зомби, а, так сказать, исполняет саму себя в рамках реалистической репрезентации «социальных язв». На наш взгляд отмеченная двойственность отражает с одной стороны амбивалентность любой жертвы исключения, представляющей собой в глазах заинтересованного сообщества одновременно и яд, и лекарство от него. Но помимо этого, она оказывает противоречивое влияние на саморефлексию и самоидентификацию самих секс-работников.

2. Творческий союз „Тереза“ (http://tereza24.wix.com/tereza), основанный в 2014 г. Викой Бегальской, Александром Вилкиным и Дианой Портленд, объединяющий секс-работниц, секс-работников и художников, предлагает совершенно новый способ отношения к проституции, который не только не рассматривает ее как предмет обективированного, даже вовлеченного научного исследования, а настроен на обнаружение точек соприкосновения всех участников проекта в контексте общего социального исключения. Задача проектов союза состоит в том, чтобы не просто репрезентировать художественными средствами проблемы связанные с секс-работой и теоретически анализировать феномен проституции с философских, социологических и правозащитных позиций, но, с одной стороны дать возможность секс-работникам самим рассказать о своей жизни, проблемах и надеждах доступными художественными средствами, совместно разобраться со своим положением в мире и обществе, а с другой, посмотреть на деятельность художника с точки зрения наемной рабочей силы, все различие которой от секс-работы заключается в продаваемых системе и клиентам органах. Последний проект союза очень точно назван в этом смысле «Все мы секс-работники». Кроме того, эта инициатива ставила перед собой задачи обнаружить позитивные моменты, связанные с возможностью социальной эмансипации, раскрепощения чувственности, установления открытой, прямой коммуникации и творческого общения различных слоев общества, не прибегая к репрессивным государственным методам и способам медицинского контроля.

В этом контексте в октябре прошлого (2014 г.) в петербургской галерее „Люда“ состоялась премьера кукольного спектакля „Пояс Афродиты“ (http://tereza24.wix.com/tereza#!poyas-afrodity/c1frd), в рамках которого были озвучены и представлены различные образы секс-работы, инсценированы типичные ситуации и диалоги клиентов и секс-работников, отражающие уровень их социального положения, условий труда и сексуальных запросов. Спектакль сопровождался сольным травестийным выступлением одного из секс-работников (Тайра Денс), экспрессивным монологом реального администратора публичного дома и тематической выставкой рисунков. Я не возьмусь оценивать эстетический уровень постановки, потому что не считаю, что критерии для ее оценки должны быть взяты из академического театроведения или университетского искусствознания. Для меня был гораздо важнее сам факт подобного рода события — встречи прежде не пересекавшихся социальных страт, из которого и следует теперь брать критерии для оценки подобных инициатив. Я не специалист в этом вопросе, но на мой взгляд, скромная цель, которую ставили перед собой создатели спектакля, — Вика Бегальская и Александр Вилкин, — выработать новый язык творческого общения, избегая и преодолевая стигматизацию секс-труда и ее акторов, была достигнута. К тому же реквизит и куклы были очень удачные и смешные. Единственное, что удивило, что представители секс-индустрии эстетически предпочитают манифестировать себя в рамках школьного по форме спектакля и выставки детского искусства, вообще какого-то несбывшегося, но продолжающегося детства. Что это — защитная реакция или аутентичное самопонимание?

3. Уже на первом совместном кругом столе “Преодоление стигматизации секс-работников общественной моралью”, состоявшемся сразу после проведения упомянутого спектакля, участники столкнулись с показательным противоречием в репрезентации секс-работы, ее целей и перспектив.

Поначалу секс-работники и секс-работницы смотрели на выступавших как на представителей власти, знания или возможных клиентов, что во многом справедливо, поскольку исследователи большей частью сами смотрят на секс-работу с предвзятых позиций, исходя из всегда ограниченного, одностороннего личного опыта, каких-то субъективных предрассудков и общих мест дискурса власти. Оптика власти — контроля и заботы, наказания и опеки полубессознательно направляет 99% исследовательских усилий в этой области. Не удалось полностью преодолеть ее и участникам дискуссии — правозащитникам, психологам, феминисткам, художникам и деятелям современной культуры.

С другой стороны, сами секс-работницы и секс-работники в своих выступлениях не пришли к согласию по поводу природы своей деятельности и предъявляемых обществу и власти претензий и требований. Часть участников круглого стола высказывалась в том смысле, что секс-работа — это тяжелая, бесправная и временная деятельность, которой девушки занимаются с отвращением и в основном вынужденно. Представители этой группы организовались в своеобразный профсоюз и оказывают секс-работницам и секс-работникам правовую и медицинскую помощь, обладая для этого минимальными ресурсами. Надо сказать, что ряд показанных ими видео-бесед с реальными секс-работниками и секс-работницами Санк-Петербурга подтверждают их версию событий:

Но другая группа секс-работников и секс-работниц, выступала скорее за освобождение сексуальности, за развитие сферы платных сексуальных услуг и свой профессиональный рост. Ее представители из салона секс-услуг говорили об искреннем желании заниматься любовью с множеством партнеров, доставляя им удовольствие и восполняя то, что не дает привычный круг общения — семья и общество. Характерно, что и та и другая группа выступала за легализацию, декриминализацию и дестигматизацию проституции. Несколько противоречиво выглядела позиция Ирины Масловой из ассоциации „Серебряная розы“, которая с одной стороны усматривала в понятии секс-работы приемлемую самоидентификацию для проституции, якобы преодолевающее стигматизацию и гендерное неравенство, но с другой критиковала проекты ее легализации как вида бизнеса, усматривая в „налоге на вагину“ несправедливость и унижение для женщин. Много говорилось также о западном опыте и парадоксах перенесения моделей легальной проституции, которая, как известно, сопровождается зачастую криминализацией клиентов, на российскую почву.

4. Мне самому было сложновато говорить на эту тему в присутствии заинтересованных сторон — секс-работниц и секс-работников, правозащитников и феминисток — предпочитающих видеть во мне, как уже было сказано, либо клиента, либо представителя власти-зания, а то и гендерно привилегированного цисгендера. Но как левого теоретика меня прежде всего заинтересовало само это сочетание слов — «секс-работа». Можно ли к нему отнестись по-марксистски? Т.е. не считать его лишь политкорректным эвфемизмом проституции в условиях неолиберальной риторики, ограничиваясь феминистским контролем языка и правозащитными табу, а поразмышлять об эмансипации соответствующего вида труда и стоящей за ним сексуальности. Ведь понятие «секс-работа» охотно эксплуатируют сегодня не только феминистки и правозащитники, но и представители полиции и медицинского контроля. Им понятие «проституции» также представляется неудобным и неподходящим, что не изменяет их традиционного отношения к самому феномену. С другой стороны, назвать проституток секс-трудящимися или сексуальным пролетариатом, язык не поворачивается.

Я исходил из проблемного предположения, что «секс-работа» как новый эвфемизм проституции, не сводится к своей политкорректной лингвистической форме, только вуалирующей проблему, а указывает на самую его суть — положения проституток как товара на рынке услуг, которому реклама придает вид привлекательной видимости, скрывающей не очень приятные обстоятельства стоящего за ней труда, часто сопровождаемого притеснением, насилием и унижением. Именно поэтому, заботиться только о том, чтобы сделки совершались в этой сфере согласно законам рынка и под присмотром «нормально» функционирующих институтов права, полиции и медицины — во многом компромиссная, если не противоречивая задача.

Я не пиарщик секс-услуг и не проповедник свободной любви. Возможно сказанное мной кому-то не понравилось, но я надеюсь, что за этими словами можно увидеть не только чащу насильственной речи, но и возможность выбраться из нее к какой-то предметной ясности.

Обращаясь к истории вопроса я затронул два аспекта, связывающих его с современностью. Это проблема права и насилия. Искать преодоление насилия в сфере секс-работы в правовом поле — это тупик. Я не против соблюдения прав секс-работников и секс-работниц, а также соответствующей клиентуры, но выступая не с правозащитной, а с философской и социологической точек зрения, не обязан ограничивать свои исследования только сферой права, тем более что в наличных имущественных условиях и социальных отношениях, где оно является оружием бесправных действий со стороны преимущественно обладающих этими имуществом и этой властью групп граждан. Наивно было бы полагать, что власть и капитал (власть капитала) когда-то станут друзьями секс-работников и секс-работниц. Хотя это и не значит, что им не стоит бороться за свои права, что это бесполезно или бессмысленно. Просто надо понимать, что золотой век проституции давно прошел, если и имел когда-то место, a нового уже не будет.

В заключение я озвучил несколько проблематичное допущение, замешенное на квази-фукианской методологии, которая предлагает к нашему случаю различение между проституцией и либертинажем по аналогии различия безумия и неразумия, которое Фуко проводил в своей ранней книге «История безумия в классическую эпоху». Целый ряд его размышлений, функциональных различий и выводов можно почти без изменения экстраполировать на нашу проблематику. Подобно безумию в классическую эпоху проституция не совпадает с самой собой, по крайней мере до тех пор, пока не становится предметом контроля и использования со стороны власти, ее институтов и идеологических аппаратов. Поэтому сводить проблему проституции к легализации представляется ошибкой, даже для тех людей, для кого это является не только теоретической проблемой, но вопросом жизни и смерти. Я говорил не столько о легализации проституции или секс-работы, сколько об узнавании сексуальных и шире социальных отношений как проституированных, проекции этой стигмы на все общество как возможном сценарии объявленной здесь войны с эксклюзивной стигматизацией секс-работников и секс-работниц. Может оказаться, что подобная обращенная стигматизация является путем к избавлению от принуждения и насилия в сексуальной сфере человеческой жизни в большом обществе.

5. Аналогичное вышеописаному противостоянию позиций было воспроизведено и на следующем мероприятии творческого союза „Тереза“ — круглом столе уже текущего 2015 года: „Экономика наслаждений: сексуальный труд и социальная стигматизация в условиях неолиберального капитализма", http://globalsib.com/21920/, организованный совместно с ЦНСИ (Центр независимых социологических исследований) при поддержке Московского филиала Фонда Розы Люксембург, приняв форму столкновения феминистской критики секс-труда, право-либерального дискурса контроля и заботы и левого социологического и философского анализа.

Тон здесь задавали профессиональные режиссеры, социологи и философы. Различные подходы к понятию секс-работы представила Яна Крупец (ЦМИ НИУ ВШЭ-СПб), подробно рассказав о феминистских дискуссиях вокруг этой темы и результатах анализа собственных (совместно с Надеждой Нартовой) “глубинных интервью” с представителями секс-индустрии. Акцент в этом проекте был сделан на теле и специфической сексуальности в сфере секс-работы. В частности, связи сексуальности с болью и удовольствием. Одним из результатов опросов оказался вывод, что информантки получали удовольствие и от своей работы, хотя и отличали секс с близкими людьми от секса с клиентами. Многие опрошенные признавали, что без любви к занятиям сексом в этой профессии продержаться очень сложно. Как работа, занятие проституцией по мнению социолога, за вычетом издержек связанных с насилием и личными сексуальными предпочтениями, “самая лучшая” в сравнении с другими типами современной занятости среди моложеди, потому что предполагает свободный график, возможность выбора клиентов, хороший доход и стабильность на рынке секс-труда, т.е. возможность всегда к нему вернуться, и даже получать удовольствие от работы.

Режиссер Леда Гарина больше говорила о вовлечении в проституцию и феминисткой критике секс-услугработы, делая акцент на ее негативных сторонах.

О спектакле «Военные ботинки просят нежности», который стал продолжением прошлогоднего проекта “Пояс Афродиты”, поставленном творческим союзом секс-работников, секс-работниц и художников «Тереза», рассказал участник творческого союза — художник Александр Вилкин. Это достаточно ироничный, если не юмористический спекталь о летучем секс-отряде, который доступными ему средствами пытается остановить войну.

Социолог Александр Кондаков (ЕУСПб) подвел итоги опросов выборочной группы секс-работников в рамках совместного проекта ЦНСИ с союзом „Тереза“. К удаче проекта он отнес попытку дать в его рамках слово самим секс-работникам, а не навязывать им заранее подготовленные вопросы и ответы. Социолог отметил, что в ответах секс-работников и секс-работниц зачастую не менее значимо было молчание, а не только сами ответы. Инновативность его подхода заключалась в том, что секс-работницы и секс-работники сами становились интервьюерами на время исследования, что давало возможность избежать их объективации и примерить на себя другую социальную роль. В заключении, откликаясь на идею главы представительства фонда имени Розы Люксембург в Москве Тины Фарни о том, что секс-работа является экстремальным случаем отчужденного труда при капитализме, Александр заметил, что эмансипация в этой сфере напрямую зависит от преодоления отчуждения на уровне общественного производства, решения общих социальных проблем в условиях позднего капитализма, сопровождаемого принципиальной критикой неолиберальных способов их купирования, сводящемся как правило к переносу стигматизации и криминализации на еще менее защищенные слои общества.

Сами секс-работницы (Диана Портленд, и др. участники союза “Тереза”) в своих выступлениях отметили любопытный факт, что девушки, предоставляющие классические сексуальные услуги отвечали на вопросы односложно, неохотно и лукаво, в отличие от трансгендеров и представителей БДСМ-сообщества, что объясняется более высоким образованием последних. Характерно, что организаторы опросов поставили под сомнение способ анкетирования и честно признавались, что секс-работницы и секс-работники шли на контакт с социологами только ради денег, в качестве альтернативного заработка, что не отменяло известного несоответствия оценок их опыта секс-работы до интервью, в частном общении и во время интервью. На наш взгляд — это вполне естестественно и не говорит о недостоверности полученных сведений. Это обстоятельство говорит лишь о том, что для объективного, непредвзятого изучения секс-труда в современном росиийском контексте нет ни места, ни адекватных условий. Но как раз подобные малобюджетные проекты, привлекающие независимых теоретиков, социологов, волонтеров и студентов, позволяют увидеть в повседневной жизни общества гораздо больше, нежели в предвзятой и репрессивной оптике власти, официальной науки, социологии и медицины.

Довольно любопытно прозвучало выступление „госпожи“ профессиональной писательницы и дипломированного психолога Анны Варенберг и ее „нижнего“ партнера Александра с высшим экономическим образованием. Суть их выступления состояла в оценке БДСМ-практик как по преимуществу психотерапии для „социально сильных личностей“, то есть для тех людей, кто принимает ответственные решения в политике и бизнесе. Но в то же время театр БДСМ может помочь по мнению Анны и для выхода из психологии неудачника и жертвы. Занятие проституцией госпожа-психолог объясняла природно-социальной предрасположенностью, то есть одновременно врожденными и приобретенными в семье психическими данными. При этом Анна заходила так далеко, что полагала, что ее БДСМ-терапия способна отговорить трансгендеров от операции по смене пола.

В заключительной части выступили трансгендерная женщина Алиса Денисова и представительница ЛГБТ-сообщества „Белая лилия“ Юлианна Просвирина.

В вопросе о легализации проституции мнения секс-работников и теоретиков разделились. Например легализация в сфере БДСМ с определенной точки зрения нежелательна, в виду того, что люди этой ориентации предпочитают интимность.

Компромиссная формула, которую в результате круглого стола сформулировали коллеги сводилась к тому, что в принципе легализация — это вектор борьбы за дестигматизацию и права секс-работников и секс-работниц, но в нынешних российских условиях она скорее принесла бы им вред, в виду тотальной коррумпированности всей системы. Для начала должны быть изменены законы, модернизированы ответственные институции, сформированы специализированные общественные фонды и учреждения, которые работали бы над преодолением бесправия секс-работников и социальной адаптацией.

Известный петербургский философ, феминистка Алла Митрофанова заметила в заключительных дебатах, что легализация проституции должна проходить не по принципу бизнеса, борьбы больших корпораций и мелких кооперативов, а через ведение социальной работы, медицинскую и психологическую помощь. И тогда, через расширение профессионализма, когда понимание сексуальной работы станет более широким и осмысленным, проблемы снимутся за счет дифференциации по различным дисциплинам. Она отметила также, что обсуждение проблем секс-работы в Санкт-Петербурге ведется на ее памяти уже много лет, но по сравнению с первыми опытами сегодняшнее событие коренным образом от них отличается точностью в постановке проблем и большим профессионализмом участников.

6. Данные полученные в результате анкетирования и опросов секс-работников в рамках проекта союза „Тереза“ позволяют в частности критически оценить достоверность ряда известных публикаций, посвященных темы проституции в Российских СМИ. Например выяснилось, что данные приведенные заинтересованными московскими журналистами о состоянии дел с проституцией в Санкт-Петербурге по меньшей мере не точны.

По словам Марии Митрениной: «До начала экономического кризиса в прошлом году, петербургские «девочки» зарабатывали, в среднем, по 300-400 тысяч рублей в месяц, то есть 15-20 тысяч в рабочий день. Вопреки распространенному убеждению, далеко не все они являются наркоманками, и тем более — героинщицами. Администратор салона отметила, что не встречала секс-работниц, спускавших весь доход на наркотики, но некоторые, действительно, пропивали деньги. Были и другие. Например, девочки из Украины до присоединения Крыма к России на заработанные в Петербурге деньги покупали в Крыму дома себе и родителям».

В своем выступлении я сосредоточился на ключевых темах заочной полемики между моими коллегами по журналу „Логос“ — социологом Александром Бикбовым и культурологом Виталием Куренным.

Рассматривать проблемы проституции исключительно в оптике полицейского или медицинского работника не менее односторонне и наивно, нежели с точки зрения социально-антропологического анализа коллективной чувственности и сексуальности. И дело здесь не в пресловутом противостоянии институционально-этатистской и рыночно-либеральной логики, а в степени вовлеченности исследователя, современного ученого в процессы контроля знания со стороны властных структур и институций, в необходимости рефлексии на собственные средства производства и свое место в системе предоставления образовательных (и/или сексуальных) услуг.

На мой взгляд работа философа, например, очень близка секс-работе, и не только потому, что большей частью она происходит лежа, но прежде всего потому, что рассчитывать на какие-то свободные от ВАКовских требований, индексов цитирования и корпоративных запретов философские суждения нам сегодня не приходится. Мы не можем даже помыслить себе такую неотчужденную философскую деятельность, которую вели Платон или Декарт, Кант или Гегель. Проблема в том, что требования научно-образовательных министерств и ведомств к современному мыслителю не являются просто формальными и внешними, они определяют саму суть его работы, которая в результате отличается от аутентичного творческого философстовования также как секс за деньги от любви. Даже хуже того, потому что никакого (интеллектуального resp. сексуального) удовольствия (кроме тех же денег, да и то довольно жалких) не доставляет.

Поэтому довольно странно претендовать на адекватное философское осмысление отчужденности секс-работников в современном мире и предлагать здесь какие-то эмансипаторные сценарии, если не поставить прежде вопроса о самоосвобождении философов.