Странное это чувство… Только что был с любимой женщиной, ласкал её, наслаждал свою и её плоть, а потом остался один и стало вольнее дышать, и ощутил всем собой свободу. Даже стыдно сделалось от такого перехода. А как задумываешься, так сразу и вспоминаешь, что переживал подобное не раз. В детстве любил часами гулять один. Говорил сам с собой, слушал природу. И никого не надо было. Всё окружающее вело речи без слов, присутствовало без желания обратить на себя внимание. Великое равнодушие природы, которому приписываем мы свою суету. В природе все одиноки и каждый отвечает сам за себя, а потому в природе отсутствуют трагедии, да и комедии тоже отсутствуют.

Почему одиночество — это во многом синоним свободы? Ответить на этот вопрос можно довольно легко. Когда люди находятся в одном пространстве, они обязательно перестают быть собой. Психически они становятся больше, жить начинают полнее, при этом теряя изначальную цельность. В стае нельзя быть герметичным эгоистом, наслаждающимся созерцанием текучих мыслеобразов. Поэтому, в стае нет свободы — в ней есть обязанность быть управляющим или подчинённым, оценщиком или оцениваемым, заводилой или тихоней. Стая раскрывает, но в большинстве случаев не освобождает. Быть свободным внутри стаи — тонкое мастерство, доступное абсолютному меньшинству.

И вот я остаюсь один… После ухода любимой женщины или женщин, в большом незнакомом городе, на больничной койке, читая книгу… Кстати, с книгами тоже интересная история получается. Их написано так много, что мало кто знает с какой стороны к ним подступиться. Есть безумцы, которые ставят перед собой задачу прочитать всю классику. Но даже классика, чёрт её подери, увеличивается в объёме с каждым десятилетием. Прагматики идут наиболее здравым путём, осваивая только то, что лежит в сфере их интересов. Однако чудо встречи с книгой состоит в другом… Чтение неразрывно связано с одиночеством, хотя бы чисто внешним, а, значит, и со свободой тоже. И, конечно, мне всегда попадались спасительные книги, то есть такие, которые незаметно подсказывали куда двигаться дальше в кромешной тьме настоящего.

Совсем один. Спокойный, ясный, стратегический момент. Именно в одиночестве самые смелые из нас понимают, кто они есть на самом деле. Трусы избегают одиночества всеми возможными путями. Они боятся внезапного прихода бога, готового задать им самые страшные вопросы: вы довольны собой? вас радует жизнь? вы интересная личность? Такие субъекты живут в постоянной неуверенности, в страхе перед завтрашним днём. Лишь по-настоящему одинокие люди понимают всю прелесть полноты бытия, готовящего нам равные доли испытаний и радостей.

Я начинаю казаться себе многословным Байроном, который в поэме «Дон-Жуан» то и дело убегал от центрального сюжета в дебри замысловатых рассуждений. Пушкин хотел скопировать его манеру в «Евгении Онегине». Не вышло. Лаконизм его мышления не был приспособлен к словоблудию в духе Шекспира. Английская игра ума не укладывается в русские стихи, какой размер ни используй.

Пушкин, Байрон, Шекспир… Первый сбегал за одиночеством в деревню, второй — в Италию и Грецию, а третий — в мир игры. У кого из них получилось достичь свободы? Пожалуй, только у Байрона, покинувшего не только всех своих любовниц, но и Грецию накануне военного подвига.

Без внутреннего одиночества свободы не почувствуешь. Мало отрезать себя от внешних воздействий. Надо войти в состояние корпускулы, наполненной никому не объяснимым блаженством. Состояние редкостное и с трудом удерживаемое. Это что-то сродни умственной нирване, которую довольно легко спутать с обычной боязнью окружающей среды. Здесь повторю ещё раз: свобода, одиночество, выбор — не для трусов, привыкших плыть по волнам общественного мнения.

Плохо то, что одиночество становится нашим наказанием. Теперь многие одиноки не по своей воле. Реальность двоится, отчуждение нарастает. Однако по-настоящему свободный человек предпочтёт три часа живого общения целому году виртуальной переписки. В том то и дело, что истинный одиночка всегда ориентирован на общение. Только будучи время от времени в стаях, коллективах или шумных компаниях можно понять ценность времени, проведённого в уединении, важность внутреннего монолога.

Все большие философы были отшельниками, чтобы настроиться на самих себя, излучающих вселенские смыслы. Отсюда их чудаковатость и дерзость в глазах человека толпы. Последний живёт мгновением и ощущает жизнь только на расстоянии вытянутой руки. В одиночестве он не будет знать как себя вести, за что ухватиться. Поэтому, человек толпы любит семейные торжества, выходит на демонстрации, поёт в хоре, идёт в массированное наступление. Его свобода в связанности с другими, его одиночество всегда коллективно.

Познать глубины одиночества дано, как видно, немногим и ещё меньше людей способны быть одинокими и счастливыми. Тут нужна тренировка, или, как модно теперь говорить, осознанность. Но, самое главное, что необходимо для обретения состояния блаженного одиночества — изначальная к нему предрасположенность. Человек может быть тамадой, клоуном, популярным политиком, душой коллектива и при этом иметь склонность к уходу в себя. Отдельные характеры определяются общим жребием. Поэтому, не нужно искать одиночества специально. Оно само найдёт вас на карте жизни и больше никогда не покинет.