1.

Частые, но тёплые капли дождя стекали по чёрным вьющимся волосам, отскакивая от кожаной куртки и омывая бока тяжёлого байка. Андрас только что пересёк границу и теперь ехал, не снижая скорости. Навстречу ему плыло красивое серое небо, а июньская зелень деревьев сливалась в две широкие ленты по бокам трассы. На дороге попадались выбоины, пучки соломы, обломанные ветки деревьев и раздавленные змеи. Возбуждение нарастало в Андрасе с каждым километром. Его загорелое, почти индейское, лицо словно окаменело под набегами ветра и струями влаги, но глаза светились янтарём и предвкушали скорый букет впечатлений.

Перед самыми горами он остановил байк на обсыпанной мелким гравием обочине, опёрся на руль и закурил. В голове ещё гулял утренний кофе, который он выпил вместе с женой. Глубоко вобрав в себя дым от Winston, подставив веки последним каплям дождя, он думал о своей жене по-новому, как можно думать о близком человеке только на расстоянии. Теперь он отчётливее видел её очаровательные и отвратительные стороны… Вот она идёт из магазина в чёрном свободном платье, соблазнительно приподнятом рельефом её тела сверху и снизу. Вот уже сплетничает с подругой, рассказывая той про все минусы семейной жизни. Вот кормит их сына, улыбается и сердится, читает нотации, некрасиво двигает локтями и еле заметно вздыхает. Ах, этот печальный женский вздох… Сколько в нём смирения перед судьбой, терпения и ещё чего-то доисторического. Что она делает теперь? Наверное, везёт Бартоса в садик и ждёт моего звонка. Как скучно…

Мимо проносились фуры, ведомые угрюмыми мужчинами в растянутых футболках. Перед их медвежьими глазами раскачивались иконки с ликами Божьей Матери и Святого Николая. Автозаправочные станции то диссонировали, то органично сливались с ландшафтом. Велосипедисты жались к обочине и были до смешного сосредоточены. Андрас курил без спешки… Табак убаюкивал сознание и примирял со всем миром. Здесь, вне Венгрии, дома и привычного окружения ему курилось с каким-то особенным наслаждением, а каждая новая затяжка дарила ему ощущение всё большей свободы. В кругу семьи или на работе он никогда не мог представить себя целостным и постоянно думал о том, что кто-то невидимый крепко держит его за руку, а иногда и за горло.

2.

За месяц до свадьбы Андрас ездил на своём байке в Италию. Во Флоренции жили его друзья, архитекторы, как и он, а ещё любители креплёного вина и марихуаны. Он прожил у них целую неделю и вдоволь находился узенькими улочками столицы Тосканы. Ему понравилась и местная кухня, и огнеглазые аборигенки, и зеленоватые воды Арно. Флоренция чем-то напоминала ему украинский Ужгород, где он ещё студентом провёл много весёлых часов…

— Надо было тебе найти жену-итальянку, — в один голос сокрушались флорентийские друзья Андраса.

— И что бы это изменило? — спрашивал их Андрас с наигранной серьёзностью.

— Всё бы изменило! Во-первых, итальянки самые сексуальные, во-вторых, потрясающе готовят, в-третьих, ты бы смог переехать в Италию и чаще наведываться к нам, — загибал свои длинные пальцы всегда весёлый Беппе.

— Но где бы я здесь нашёл работу?

— Можно подумать, что в твоей Венгрии нет проблем с работой, — быстро нашла ответ Доменика.

— Да, ты права, но моя профессия… Вы сами ушли в дизайн интерьеров, а теперь и меня сманиваете?

— Ну, конечно, лучше застраивать пригороды Будапешта торговыми центрами. Эти здания переживут века, — подсмеиваясь, продолжал Беппе.

— Переживут, Беппе. Сегодня из старых заводов делают выставочные залы. Кто знает, может и торговые центры лет через сто превратятся…

— …в публичные дома, — перебила его Доменика и чмокнула в щёку.

— …в храмы новых религий.

— Каких это религий? — с деланным любопытством спросил Беппе.

— Не знаю… Разных. Скоро их станет много. Одни выберут веру в тело, другие в звёзды, а третьи…

— …ни во что не будут верить, — снова не выдержала Доменика.

— Да, появятся, конечно, и такие.

— Но ты женишься, женишься, женишься… Потом дети, потом пиво у телевизора… Чувствую, что нашим встречам приходит конец, — выпалил Беппе с непритворной досадой.

— И я уже не успею тебя соблазнить… — с натуральной грустью в голосе произнесла Доменика.

— Я ещё приеду к вам.

— Да, да… Теперь на виртуальное общение перейдём. На заднем плане всё время будет маячить твоя жена и мешать нам говорить. Кто она у тебя? А, вспомнил, юрист в сфере туризма. Тебе с ней не скучно? Вижу по глазам, что ещё нет. Но станет скучно, поверь. Даже мы с Доменикой одно время так скучали… Не хочу и вспоминать. Андрас, ты ведь очень быстро изменишь своей жене.

— Откуда такая уверенность, Беппе?

— А вспомни Камиллу! Вспомни, как ты её любил, как ездил к ней каждые две недели. Она до сих пор о тебе спрашивает. У вас всё классно могло получиться, но ты, засранец, бросил чудесную девушку в двух шагах от её счастья, — продолжал досадовать Беппе.

 — Камиллу кто угодно мог бросить, — перехватила инициативу Доменика, — ведь у неё в голове полный бардак. Лично я никогда не могла с ней общаться дольше часа. Я знаю, Андрасу нравятся странные девушки, но тут было без вариантов. И потом, не свяжись она с этим Чезаро, с этим перезрелым девственником с улицы Лами…

— Давайте не будем о Камилле. Мне было интересно с ней разговаривать, целоваться… Вы же отлично понимаете, что она не была готова ни к чему серьёзному.

— Вот именно! — поддержал Андраса голос Доменики.

— Всё, выпиваем ещё по бокалу и рулим к нам, — примирительно резюмировал Беппе и подозвал официанта.

3.

Теперь с обоих боков его обступили тёмно-синие горы, издали напоминавшие зубы гиганта, по шершавому языку которого он старался ехать всё быстрее и быстрее. Всякий раз покидая место, где он провёл длительное время и многое пережил, Андрас ощущал обновление не только своих мыслей, но и всего тела, неумолимо стареющего в одном и том же порядке вещей. Только оторвав себя от привычного и понятного, Андрас вновь обретал вкус молодости и любви.

За два часа до этих таинственных гор он пересёк границу… Тут ему пришлось долго ждать в длинной очереди, состоявшей из микроавтобусов и большегрузов. Водители курили, матерились, непрестанно куда-то звонили и перезванивали. Всё это со стороны походило на спонтанно играемый спектакль, в котором роли сами находили актёров и подкидывали им на язык случайные, но при этом вполне действенные фразы.

Андрас закурил и стал наблюдать за женщиной, что сидела в Volkswagen с польскими номерами из параллельной очереди и нервно дёргала свои пышные волосы. Мужчина, управлявший Volkswagen, время от времени что-то говорил над её ухом, запуская свой загорелый нос в белокурые пряди. Женщина встретилась с Андрасом глазами, в которых он успел прочитать сомнение и усталость. Когда молодой пограничник отдал Андрасу документы и пожелал счастливого пути, на землю упали первые капли небесной влаги…

— Ты правда едешь к своему другу? — спросила Андраса за день до поездки его жена, Илона.

— Да, к Ярославу, ты же знаешь, что он любит иноземных гостей. Кроме того, я давно хотел посмотреть его в игре.

— Я бы тоже хотела пойти в театр.

— Так сходи. Возьми Берту, Цинтию… Вы же любите потусоваться вместе. А я даю вам для этого целых десять дней.

— Что ты будешь делать в L. целых десять дней? Мне станет скучно без тебя…

— Ещё не знаю, но думаю, что Ярослав готовит для меня сюрприз.

— Он ведь больше не живёт с Марией?

— Нет, они окончательно разошлись этой зимой. И я не удивляюсь. Как можно жить с актёром и при этом не вылезать из церкви! А всему виной традиционное воспитание…

— Теперь мало таких людей, как Мария.

— Хорошо, что ты не имеешь с ней ничего общего.

— Теперь я жалею, что редко ходила в церковь…

— Зачем тебе это?

— Не знаю… Может для того, чтобы успокоиться. Последнее время я часто тревожусь.

— И, заметь, без причины. Когда вернусь от Ярослава и разделаюсь с теми двумя проектами… Давай поедем с тобой…

— Возвращайся быстрее, Андрас. Ты же знаешь, что Бартос к тебя очень привязан.

— Привезу ему из L. что-нибудь этакое… Автомат из шоколада, например. Что скажешь?

— Всё будет хорошо, правда?

— По-другому и быть не может. Илона, ты можешь звонить мне в любое время. А теперь подставь свои сладкие губки и отпусти меня на работу.

— Ты не выпил кофе!

— Оставь, вечером допью.

4.

Лесистые зубцы гор остались позади. Начались поля, отделённые друг от друга полосами кустарника, засеянные пшеницей, подсолнухами и рапсом. Андрасу хотелось сфотографировать всю эту летнюю красоту и отправить её своим флорентийским друзьям, чтобы те наконец-то перестали считать холмы Тосканы образцом европейского пейзажа.

По обочинам дороги без особой спешки шли запряжённые в телеги лошади, которыми управляли бронзовые от солнца и ветра крестьяне. Большинство из них было одето в тёмные рубахи с застиранными и закатанными до локтей рукавами. Небо избавлялось от последних облаков и постепенно пропитывалось золотистым светом. Одно селение сменяло другое, поле рапса переходило в поле подсолнухов, а те в свою очередь уступали место кукурузе и гречке.

Байк требовал бензина, а желудок чего-нибудь мясного, и поэтому Андрас, издали приметив придорожный комплекс «Райские кущи», сбросил скорость и сделал плавный левый поворот. Комплекс состоял из кафе и мотеля. Андрас поздоровался с хозяином и взял со стойки меню в кожаной, как это принято в подобных заведениях, обложке. Вместе с ним в зале сидела ещё пара дальнобойщиков и группа из четырёх туристов, велосипеды которых Андрас заметил у входа в кафе. Быстро просмотрев меню, он заказал салат, отбивную и бокал сухого вина.

Пока он просматривал новости, уткнувшись в дисплей телефона, к барной стойке подошла соблазнительно одетая блондинка и заказала у бармена сок. Андрас делал вид, что телефон волнует его в данный момент больше всего на свете, а сам украдкой бегал глазами по выпуклым бёдрам незнакомки, обтянутым кожей мини-юбки. Женщина обвела зал опытными глазами и, слегка выпятив губки, подошла к соседнему с Андрасом столику. Теперь он мог рассмотреть её, как товар на витрине.

Тщательно уложенные волосы, тронутые загаром скулы, блёстки возле глаз, клубничного цвета помада… Блондинка была полностью готова к работе и уже начинала легко флиртовать с мужской половиной зала, игриво шевеля губами цветную трубочку, которую получила вместе со стаканом ананасового сока. Однако выбор у неё был невелик. Четверо туристов составляли пары, а двое дальнобойщиков, оказавшихся румынами, так увлеклись разговором, столь эмоционально обсуждали какое-то свежее происшествие, что не обратили внимания даже на официанта, забравшего у них из подноса тарелки, переполненные костями и скомканными салфетками. Таким образом, всё внимание блондинки постепенно перешло на Андраса, который недолго прикидывался застенчивым мальчиком и глазами указал женщине на место за своим столиком. Блондинка слегка улыбнулась, неспешно поднялась, намеренно тронув себя за левую грудь, как будто поправляя её в бюстгальтере, и села со своим соком напротив Андраса, уже приступившего к салату и отбивной.

— Ничего, что я с набитым ртом?

— Не, нормально. Меня Лана зовут, — нескладно произнесла блондинка на английском.

— Можешь говорить на русском, Лана.

— О, спасибо… Откуда ты знаешь русский?

— Отец был советским инженером.

— Круто! А я с Харькова… Пока вот здесь работаю.

— И как работается?

— Нормально. А как тебя зовут?

— Андрас.

— Очень красивое имя… Отдыхать едешь или по работе?

— Сколько ты берёшь за час?

— Ну… Вообще-то сто баксов, но могу скинуть, если понравишься.

— Тогда сними нам номер и купи шампанского. Я скоро вернусь.

Андрас оплатил обед и вышел на улицу. Дорога уже подсохла, придорожный гравий вновь посветлел, а на небе не осталось и признака былой непогоды. Он позвонил Ярославу, долго с ним говорил, смеялся и курил сигарету за сигаретой. Потом несколько минут стоял, прислонившись к ещё тёплому байку, со скрещенными на груди руками. Над ним, в этом до глубины промытом дождём небе, множил круги и гикал большой сарыч, на мгновенье показавшийся Андрасу древним турулом, что указывал путь одну из своих подопечных. Как будто вспомнив про что-то важное, Андрас быстро завёл байк и буквально вылетел на трассу. До L. ему оставалось ехать не более полутора часов.

5.

С Илоной, своей будущей женой, Андрас встретился на фестивале рок-музыки, который ежегодно проводился и проводится доныне в столице Венгрии. Ему было двадцать семь, ей — двадцать три с половиной. Оба изрядно напились и накурились, а потому сами не поняли, как очутились в одной палатке и проспали в обнимку до обеда следующего дня. Пробудившись, они стали отшучиваться, пытались не придавать своей случайной близости значения, играли в тусовочный инфантилизм, однако весь остаток судьбоносного дня провели вместе. Андрас легко влился в компанию друзей Илоны и не упускал случая обратить на себя её внимание. С Илоной он чувствовал себя увереннее и свободней. Он заметил, что она часто глядит на него влажными от радости глазами, что приветливо откликается на каждую его реплику. Под конец фестиваля он уже твёрдо знал, что любит Илону и обязательно предложит ей встречаться. А Илона, как несложно догадаться, именно этого и ждала от харизматичного парня с чёрными кудрями.

В отличие от других женщин, с которыми у Андраса случались отношения, Илона хранила в себе какую-то тайну. Глаза её были красивы своей глубиной и той лёгкой нотой грусти, что присуща одиноким мечтательницам или сердобольным скромницам. Андрас сразу понял, что эта женщина будет ему верна, поддержит в любой ситуации, не станет спрашивать лишнего… Они встречались ещё два года, прежде чем решили стать мужем и женой. Вскоре после этого Илона забеременела и Андрас — ещё не до конца забывший Камиллу, свою прежнюю вольную жизнь и планы, которые он строил в блаженном одиночестве — понял, что ему придётся играть в семейного человека, тщательно скрывая от жены и общества человека бунтующего.

Илона, впрочем, сразу поняла характер Андраса, но делала вид, что его мысли, его непростая внутренняя жизнь остаются для неё тайной. Большего всего её настораживала привычка мужа принимать скороспелые решения и одним махом разрывать давние связи. Если проект ему не нравился, если заказчики относились к нему без должного уважения, то он мог просто-напросто хлопнуть дверью, даже не подумав о последствиях своего решения для семейного бюджета. Илона видела, что Андрас хочет стать настоящим авторитетом в своей области, но критический склад ума и страстный темперамент то притягивали к нему людей, то резко отталкивали их, а потому он никак не мог занять устойчивого положения. Зная всё это о муже, Илона решила играть в их семье роль гасителя опасных импульсов.

Андрас искренне полюбил Илону, ценил её скромность и преданность заботам семьи, но отсутствие в ней всякого интереса к искусству и её холодноватый ум юриста часто портили ему настроение и заставляли тайно восхищаться женщинами артистического склада. То окружение, которое он имел до встречи с Илоной, сплошь состояло из журналистов, писателей, художников, музыкантов… Но стоило Андрасу жениться и стать отцом, как прежние его связи начали слабнуть, круг богемных друзей распался, а любовные похождения сделались такой редкостью, что за каждое из них он горячо благодарил Эрота, Диониса, Приапа и всех прочих божеств, потворствующих свободной любви.

Если бы за день до свадьбы Андрасу Балле, архитектору и путешественнику, кто-нибудь достаточно авторитетный сказал, что жизнь его превратиться в буржуазную идиллию, со всеми вытекающими отсюда последствиями, то он, быть может, просто сел бы на свой байк и помчался из родного Будапешта куда глаза глядят. Но ни уговоры друзей, ни бунтарский характер, ни пресловутая интуиция не спасли его от решения стать мужем и отцом детей юриста Илоны Петер.

С этими непростыми мыслями Андрас, сам не заметив как, очутился на улицах L.

6.

Жизнь в L. походила на течение горной реки. Шумная, быстрая, непредсказуемая, она заставляла любого, ступившего в неё, стать частью того же неистового ритма, забыть спокойствие и отдаться воле потока. Казалось, что люди здесь всё время куда-то опаздывают, постоянно озабочены чем-то страшно для них важным, а потому не видят перед собой ничего, кроме таинственной цели, которой они через боль и тревогу стремятся достичь. Все мужчины и женщины в возрасте были здесь упакованы в широкие тёмные одежды, то ли скрывавшие их природную полноту, то ли хранившие непроизносимые тайны их беспокойных душ. Молодые женщины L. позволяли себе одеваться куда более свободно, до крайности заголяя стройные ноги, распуская по плечам на редкость пышные (часто окрашенные в рыжий цвет) волосы и нанося вызывающе плотный слой помады на чуть приоткрытые, словно в ожидании поцелуя, губы. И только переселенцы из других городов да бесчисленные туристы — эти праздные кочевники эпохи потребления, стекавшиеся в L. со всех концов глобального мира — одевались крайне пёстро, вели себя развязно и фотографировали всё, что попадалось на их жадные до впечатлений глаза.

Ярослав встретил Андраса на летней террасе одного из кафе в центре L. Он выглядел уставшим, но, обняв старого венгерского приятеля, сразу повеселел и стал рассказывать ему последние новости театральной жизни. Хорошо выпив и выкурив кальян, друзья отправились бесцельно гулять по старому центру города, оставив байк Андраса на платной парковке. Заходили в сувенирные лавки, книжные магазины, частные картинные галереи… Ярослав всюду встречал своих знакомых, сорил шутками и внимательно осматривал каждую «сладкую попку», что попадала в поле его охмелевшего зрения.

— И вот так каждый день… Идёшь на работу, возвращаешься с работы — всюду они. Аж глаза болят.

— Да, Ярослав, тут у тебя настоящий цветник. Каждая вторая — красотка.

— Я бы их всех…

— … в гарем поместил, да?

— Это идея! Только денег нет.

— А ты ограбь пару банок, укради несколько иномарок… Какое-то время продержишься.

— Разве что так. Это же страшная несправедливость, Андрас… Столько красивых девушек и моя актёрская зарплата! Две вещи несовместные, как говорится.

— Ты один сейчас?

— Как ты мог такое подумать! Сейчас с тремя встречаюсь, выбираю. Так прямо им и говорю: «Ждите, я ещё не определился».

— А что они?

— Они в подвешенном состоянии. Одна разведёнка, почти моего возраста, другая студентка, третья в магазине работает… Все трое нуждаются. Но сейчас многие нуждаются. Это у меня две квартиры от родственников остались. Могу себе кое-что позволить.

— И он ещё говорит мне о безденежье… Спонсируешь, значит?

— Да, Андрас, спонсирую. Хочешь нежности и ласки — плати. Я спокойно к этому отношусь. После Марии ни в кого пока не влюбился. Просто гуляю. Наслаждаюсь своим положением. Знаешь, Андрас, современный мир — это бордель, населённый капризными шлюхами и жадными сутенёрами.

— Надо это запомнить.

— Ага, запиши себе, дарю… Сейчас зайдём к одному фотографу. У него всегда какая-нибудь девка сидит. Только затариться надо. Купим две коньяка и одну мартини. Ты как, держишься?

— Да я в порядке. Немного в сон клонит, а так всё путём.

— Сейчас будет повеселее. Девушки будут. Я тебе гарантирую. Если ещё не сидят в его студии, то он вызовет. Мы его Цветочек зовём.

— Почему?

— Девушки к нему летят, как пчёлки на пыльцу. Сам увидишь.

Купив спиртное, они ещё какое-то время петляли коротенькими, заложенными брусчаткой, улицами L., а затем, как будто случайно, остановились возле ворот под жёлтой аркой. Ярослав набрал код, и одна из створок открылась в тёмный атриум с гладким каменным полом. Цветочек встретил их на последних ступеньках пожарной лестницы, поднимавшейся прямо ко второму этажу старого польского люкса.

— Цветочек, ты один? — наигранным шёпотом спросил у фотографа Ярослав.

— Да где там… Сидят две сестрички. Фотосессия им нужна. Сейчас детали обговариваем.

— Это нам подходит.

— Вина-то взяли?

— Мог бы и не спрашивать.

— Ну всё, лезьте в гору…

7.

Андрас проснулся от приятного ощущения внизу живота. Увидев перед собой движущуюся копну белых волос, он вздрогнул, но затем быстро вспомнил вчерашнее и расслабился. Он погладил эти окрашенные в белый цвет волосы и всхлипнул от очередной волны наслаждения. Рядом лежала ещё одна девушка, чьи ноги просились на обложку журнала Maxim. С его набухшей плотью работали весьма умело. Давно он не переживал такого. Близость с женой за последние годы выродилась в еженедельную церемонию, от которой он больше не мог получить настоящей радости. Услугами девочек по вызову Андрас пользовался редко, флирт в интернете считал бесполезной тратой времени. Оставалось одно — размышлял он в одиночестве — завести замужнюю любовницу или, лучше всего, содержанку, которая смогла бы на время утолить его неотступную жажду близости с женщиной.

Владелицу копны белых волос звали Наташа, её подругу с безупречно модельными ногами — Евгения. Девушки получали высшее экономическое и снимали однокомнатную квартиру где-то на глухой периферии L. Теперь они голые лежали в широкой постели, под одним одеялом с волосатым венгром, который даже в похмельном виде оставался любезным и согласным на любые траты. С иностранцами они встречались и раньше. Больше всего не любили индусов, но охотно шли в номера к немцам и англичанам. У Цветочка они действительно хотели заказать фотосессию, которое требовало от них одно местное эскорт-агентство. После учёбы обе девушки хотели остаться в L., чтобы почаще видеться с богатыми туристами из шенгенской зоны. Наташа принципиально не гуляла с местными парнями, тогда как у Евгении уже год длился роман с неким Стефаном, работавшим консультантом в строительной компании.

Андрас расспрашивал подружек с неподдельным интересом, а потому узнал об их жизни самые трепетные подробности. Наташа положила голову ему на живот, а Евгения прильнула к его развитому зальными тренировками плечу. Потом они ласкали друг друга и целовались, никуда не спеша, наслаждаясь каждым прикосновением, возбуждаясь, поочерёдно принимая в себя мужскую плоть и разрешаясь в счастливых стонах. Далеко за полдень, уставшая от любви и горизонтального положения, троица спустилась на первый этаж отеля и заказала себе плотный обед. После обеда и ничего не значащей болтовни Андрас записал телефоны девушек, посадил их в такси и отправился в театр — посмотреть на игру Ярослава.

Возле театра уже роилась разнообразная публика, которая многозначительно, а временами и призывно смотрела на проходящих мимо горожан, как будто разыгрывая перед ними уличный спектакль. Билеты прямо на входе проверял лысоватый мужчина с лисьим оскалом на подвижном лице. Андрас сказал, что он от Ярослава П-кого и был пропущен внутрь без лишних вопросов. Публика шумела и долго усаживалась на старые, обитые красным плюшем, кресла. Выключили свет, откуда-то сбоку зазвучала бодрая музыка и занавес медленно пополз вверх. Зал тут же умолк и только всполохи телефонных экранов напоминали о том, что тишина эта мнимая и скрывает в себе вещи весьма далёкие от искусства.

Актёры играли живо, но при этом чересчур буквально, а потому не могли переместить зрителя в иную реальность и подарить ему те сказочные ощущения, которые отличают хорошую постановку от неудачной. И хоть пьеса Уайльда — на сцене играли «Как важно быть серьёзным» — не требовала от актёров особой пластики, спектаклю не хватало изящества и непринуждённости, а потому Андрас, хорошо знавший сюжет, через двадцать минут перестал следить даже за Ярославом в роли Джона Уординга. Зато ему приглянулась одна женщина из третьего ряда, профиль которой при перемене освещения то ярко озарялся, то вновь пропадал во тьме зала. Она внимательно следила за сценой, не меняя положения головы, не отвлекаясь на телефон… Андрас заметил родинку на её правой скуле и довольно глубокую складку в уголке рта; её изящно уложенные тёмно-русые волосы в свете софитов давали красивый отблеск перьев лесной птицы. Один раз она обернулась в сторону Андраса, небрежно скользнув по нему светящейся зеленью больших глаз.

Понимая, что вряд ли познакомится с этой женщиной на улице, Андрас решил проследить за ней. Способность заглядывать во внутренний мир людей усилием творческой интуиции позволила Андрасу предположить, что заинтересовавшая его женщина одинока. Он следовал за ней на максимально возможном отдалении, но при этом внимательно изучал со всех видимых сторон. С женщинами у Андраса была особая энергетическая связь, о которой он узнал ещё в студенческие годы, а со временем научился умело пользоваться. Он мог, к примеру, пристально посмотреть в затылок какой-нибудь красотке и заставить её обернуться. Мог сесть рядом с любой женщиной, вообразить особую нить, связывающую его тело с её, и начать мысленно ласкать незнакомку, вызывая у той волнение, чувство стыда и неотступное желание близости с неизвестным мужчиной. Кроме того, он был внимательным любовником и верным хранителем тайн женского сердца.

Расстояние между Андрасом и объектом его интереса то увеличивалось, то резко уменьшалось, отражая быстрые перемены в настроении преследователя: от нерешительности до нетерпения. Впрочем, долго идти за женщиной из театра Андрасу не довелось. Свернув в узкий переулок, она остановилась возле двери подъезда и занялась поиском ключей в недрах сумочки. Застав её в таком положении, Андрас вынужден был пройти мимо, но успел до поворота в другую улицу обернуться и ещё раз полюбоваться силуэтом незнакомого женского тела.

8.

Цветочек хорошо выпил и теперь без устали сыпал историями о своих артистических буднях приличной давности. Ярослав слушал их с застывшей на лице улыбкой, временами подпуская ядовитые шпильки замечаний. Андрас то с интересом внимал Цветочку, то отрешённо курил, стараясь не встречаться взглядом с полноватой натурщицей, фривольно разлёгшейся перед ним на диване. Натурщицу звали Милена, но пьяный Цветочек низвёл её до Милки, чему та нисколько не противилась. Переворачиваясь с боку на бок и поочерёдно загибая аппетитные ножки, Милка показывала что-то вроде стриптиза, только очень лёгкого, дружеского и ни к чему не обязывающего. Ярослав бросал на её тело хищные взгляды и лукаво подмигивал Андрасу. Цветочек всё подмечал, но делал вид, что упоён автобиографическим монологом и окружающая реальность полностью утратила для него значение…

Когда Ярослав и Милка заперлись в кухне, Цветочек достал из сейфа несколько альбомов с чёрно-белыми и цветными фотографиями. Один из них был полностью посвящён L., но не тому L., который фиксируют на бесчисленных фото поверхностные туристы, а его невидимой стороне, состоящей из Богом забытых улиц, странно одетых людей и мистического соединения природы с архитектурой. В других альбомах хранились фотографии из частых командировок и турпоездок Цветочка, которыми он особенно гордился. Перед глазами Андраса пронеслись лица простых работяг и директоров предприятий, африканские пейзажи, стройки века, полевые работы, стихийные бедствия… Был у Цветочка и ещё один, быть может самый заветный, альбом. Состоял он целиком из портретов женщин, коих ему довелось встречать, знать и любить в присутствии фотокамеры. Толстый и засаленный, этот альбом, как видно, вызывал у знакомых Цветочка наибольший интерес.

Андрас внимательно разглядывал женские лица разных лет: было заметно, что наивность и простота со временем уступили место распущенности и эгоизму. Впрочем, красота так и оставалась красотой, невзирая на тотальную порчу нравов. Перевернув очередную страницу «женского» фотоальбома, Андрас чуть не сорвался от удивления с места. Из–под высокого чувственного лба на него глядели волнительно зелёные глаза, в которых он увидел себя, свою любовь и, быть может, своё ближайшее будущее.

— Ты знаешь эту женщину?

— Это прошлогодний снимок… Ганна Белецкая… Куратор выставок и поэтесса. В нашей главной галерее работает.

— В каких вы отношениях?

— Общались раза три… Но, если надо, я вас познакомлю. Послезавтра в L. привозят алтайский цикл Рериха. Она обязательно там появится. Забегай и ты.

— Прилечу!

— Классная баба, с характером и не пустая.

— Я так и подумал.

— И разведённая, кстати.

— Это не имеет значения…

Из кухни вышли Ярослав с Милкой, спокойные и улыбчивые, сели рядышком на диван и закурили. В них жило какое-то высшее умиротворение. Как будто они сначала умерли, а затем снова родились на свет, познав в момент перехода из одного положения в другое истину бытия. Цветочек посмотрел на них сквозь хитрый прищур, а затем быстро поднял со стола Canon, прицелился и несколько раз нажал на кнопку съёмки. Ярослав и Милка смутились, Андрас рассмеялся, за окнами послышался шум дождя.

9.

— А сколько лет твоему сыну?

— Через год в школу должен пойти.

— Ты знаешь, я ведь просто так спросила… Дети меня никогда не интересовали. Знаю, что не смогла бы тратить на них своё время.

— У тебя есть кто-то?

— Нет, но это временно. Всегда кто-нибудь находится. У меня столько общения каждый день… В том числе и с мужчинами. У меня ведь был муж…

— Изменила?

— Изменила… Только он по другой причине ушёл. Ему домохозяйка нужна была, мамочка… А сначала он божился, что хочет свободных отношений. Он как художник начинал… Потом понял, что не его это дело и в бизнес ушёл. Сначала продавал канцтовары, потом на бытовую химию переключился. Одним словом, его дела пошли в гору, а наши отношения поползли вниз.

— Не смогла быть женой бизнесмена?

— Слушай, чувствую себя как на интервью.

— Мне правда интересно знать, как ты стала такой…

— … гордой и одинокой. Ты ведь об этом подумал?

— Да, подумал… Ганя, ты мне нравишься, и я бы хотел узнать тебя так, как ты сама себя знаешь. Это подросткам необходим туман иллюзий, а нам с тобой хватит и обычной искренности.

— Ты забываешь, что я ещё и поэт.

— Поэты тоже разными бывают, согласись?

— Соглашусь. Просто я не хочу копаться в себе… Ладно, ты о муже спрашивал. Так вот, он стал прилично зарабатывать, в мои дела всё меньше вникал… А мне было скучно то, чем он занимается. Одним словом, я переспала со знакомым арт-критиком, потом с художником… Про художника он каким-то образом узнал и очень расстроился. Хотя, я уверена, что у него тоже были интрижки с менеджерками всякими, но ведь не пойман — не вор. С другой стороны, он меня любил и разводиться не хотел… Это я его вынудила признать, что мы не пара. Всё, Андрас, не хочу об этом больше.

— Я понял. В гости пригласишь?

— А презервативы у тебя есть?

— Да, к счастью.

— А у меня есть бутылка отличного французского коньяка. Кстати, её мне бывший муж на день рождения подарил.

— Молодец какой…

— Ты хоть немножечко в меня влюблён?

— Думаю, что даже множечко.

— Тогда поцелуй меня прямо здесь. Видишь, какая луна висит… Я люблю такие вечера. Поцелуй меня под луной…

Они торопливо открыли дверь уже знакомого Андрасу подъезда и поднялись на третий этаж дома с лестничными пролётами, оформленными в стиле ар-деко. Сквозь витражи сочился сказочный вечерний свет. Андрас и верил, и не верил, что всё это происходит с ним, венгерским архитектором, мужем Илоны, отцом Бартаса… Да, он скучал по такой жизни, искал её, но теперь, когда она сама его нашла, в душе зародилось сомнение — правильно ли я поступаю? моё ли это? И всё же, волевым усилием он смог сосредоточиться на своих расцветающих любовных чувствах и отогнать мух сомнения.

В квартире Ганны царила причудливая эклектика. На карпатских домотканых коврах разместились советские стулья, кушетка позапрошлого века была укрыта синтетической накидкой, икеевский стеллаж стоял забитый книгами, нижним бельём, бытовыми приборами, туалетной бумагой…

— Ты не против, если мы сразу же разденемся? — спросила Ганна самым будничным голосом.

— Хочешь, чтобы мы пили коньяк голыми?

— Да, именно. Я же у себя дома. А ты, как гость, должен подчиняться моим правилам. Вот прислушайся… Пили коньяк голыми дикая и брюнет… Вечер пах маттиолами… Вечер сходил на нет… Может быть на мгновение… Может — на целый год… Этих двоих сближение… Этой луны восход…

— Импровизируешь?

— Сочиняю на ходу… И даже на скаку.

— Почитаешь мне что-нибудь ещё?

— Обязательно. Только раздевайся побыстрее. Хочу видеть тебя всего.

— Ты такая нетерпеливая.

— А ты такой скромный.

— Я?! Нет… Просто растягиваю прекрасный миг. Вдруг, всё это лишь наваждение, и я на самом деле не здесь, с тобой, в доме с витражами, а лежу где-нибудь в сырой канаве, на въезде в L. и понемногу расстаюсь с жизнью… И последнее видение этой жизни — ты.

— Не самое плохое видение, правда?

— Самое желанное.

— Как я тебе без одежды?

— Поэзия во плоти.

— Смеёшься?

— Соблазняю.

10.

Утром они вместе отправились гулять по L. После ночной близости с мужчиной, которой у неё не было уже полгода, Ганна сделалась мягче и соглашалась почти с каждым замечанием Андраса. Они взошли на Замковую гору и вместе с роящимися на смотровой площадке туристами некоторое время созерцали шпили, купола, звонницы и крыши самого парадоксального города Восточной Европы.

Гулять в центре L., переживая вместе с ним удачные и драматические моменты истории, было не так уж и легко. По улицам неслись навстречу друг другу сотни людей, сталкиваясь плечами, обмениваясь резкими взглядами, бормоча себе под нос молитвы и проклятия. Беззаботно вели себя только туристы и молодёжь, которые перемещались по узким тротуарам говорливыми стайками, ловко обходя стариков и урны с мусором. Людской поток шумел, бежал, продавал, обманывал, строил глазки, штурмовал уличный транспорт, пел песни, водил туристов по сырым подземельям, рассказывая им про себя всякие небылицы, бесконечно пил кофе и крестился на каждую церковь. Казалось, что люди пришли в L. только вчера и всё ещё примеряются к нему, а он никак не даётся им в руки, смеётся над ними и бережно хранит свои главные тайны.

Находясь в L., Андрас постоянно выпадал из привычного для себя ритма. Ему казалось, что L. ворует у людей время, предлагая взамен разнообразные и не очень дорогие удовольствия. Но теперь, с появлением Ганны, они стали не нужны Андрасу. Теперь и на L. он смотрел её туземными глазами, которые любил всё больше и больше, плохо представляя как покинет их через три дня, что скажет жене, где найдёт сил вернуться к прежнему течению жизни…

Ганна тоже думала об их непростой и, вместе с тем, такой обычной ситуации. Жена, муж, любовница — куда уж проще и пошлее. Там у него работа и сын… А я для него — лишь несколько дней праздника. Или всё намного серьёзнее? Да, ему надо будет поехать. Но ведь он вернётся ко мне, я это чувствую. У нас с ним есть что-то общее, нас железная ниточка связывает. Он любит стихи и живопись, без ума от театра. Интересно, как он отреагирует на моё желание стать актрисой? Ладно, это сейчас не главное… У него семья — вот что плохо! Но хорошо ли ему в этой семье? К жене его давно не тянет… А может он врёт, и всё у них с женой в порядке, и в L. он приехал только за новыми впечатлениями. Нет, у него грусть в глазах и усталость в голосе. Что-то его гнетёт. Надо поддержать его, быть с ним. Быть с ним… Жаль, что в L. так сложно с работой… Ну, ничего, пусть работает в Венгрии, а ко мне приезжает, часто, каждые две недели. Об этом мы договоримся. Но захочет ли он развестись? По знаку зодиака он Скорпион… Сложный знак. А какой знак простой? Нет, надо с ним просто поговорить… Прямо сейчас, в этом кафе!

— Андрас, ты вернёшься ко мне?

— А я и не собираюсь с тобой расставаться.

— Но ты ведь уедешь…

— Ненадолго, милая.

— Я боюсь, что ты передумаешь.

— Нет, мне хорошо с тобой. Я как будто вернулся на десять лет назад, к своей прежней насыщенной жизни. Ты, твой город, твои богемные друзья… Здесь мне хочется любить и придумывать новые проекты. Конечно, тут много провинциального и даже смешного, но всё это так мило, так греет душу… Люди вроде меня, вынужденные носить маску типичного представителя среднего класса, рады и глотку свежего воздуха. А в L. воздух всюду. Ваша неустроенность, бедность… Да, всё это угнетает, но и заставляет действовать, творить. Остальная Европа давно мертва. Пойми, главное — свобода решений и действий. У европейцев по ту сторону Карпат ничего подобного уже лет тридцать как нет. Политкорректность, кредиты, борьба за экологию — это завуалированные формы тотально рабства. Поэтому мы бежим сюда, чтобы вдоволь надышаться вашим варварским воздухом, чтобы вновь ощутить себя живыми людьми.

— Я рада, если это действительно так.

— Поживёшь там, сама узнаешь.

— А я не хочу туда. Я хочу, чтобы ты переехал сюда.

— И я этого хочу. Так и будет.

— Мне сложно это представить.

— Ты же поэт… Вообрази, что я уже переехал.

— Нет, мне надо знать.

— Я должен поговорить с женой…

— Значит, ты ещё не уверен?

— Уверен… Просто немного боюсь за неё.

— Ты не передумаешь, правда?

— Обещаю, что нет.

— Не хочу больше гулять. Пойдём ко мне… Я уже соскучилась…

— Пойдём. Дайте счёт, пожалуйста!

11.

На следующий день мало спавшая, но при этом счастливая Ганна отправилась на работу. Андрас спал до часа дня и мог бы проспать ещё дольше, если бы не звонок Наташи. Она и Евгения просили его навестить их перед уездом, о котором узнали от Ярослава. Немного подумав, Андрас ответил согласием, решив, что заскочит к девушкам на несколько минут, выпьет бокал вина и отблагодарит за хорошо проведённое время парой сотен долларов. Он тут же позвонил Ганне и сказал, что до её возвращения с работы проведёт время с Ярославом.

Девушки жили на задворках L., деля меж собой однокомнатную квартиру в хрущёвке. На подъезде стоял домофон. Андрас набрал номер квартиры и услышал бархатный голосок Евгении, который предложил ему войти. Встретив гостя солнечными улыбками, подружки сразу же предложили ему выпить и заняться любовью втроём, как тогда, в отеле. Андрас хотел отказаться от второй части предложения, но девушки были столь милы, их глаза так светились, что венгерскому архитектору с добрым сердцем и тугим кошельком пришлось уступить и упасть вместе с ними на шёлковое бельё двуспальной кровати…

Когда Андрас прощался с девушками, одаривая их последними сладкими поцелуями, у Евгении зазвонил телефон. Она быстро выбежала на кухню и несколько минут с кем-то напряжённо разговаривала. Потом вновь забежала в большую комнату и сказала, что сюда идёт её пьяный парень — тот самый Стефан из строительной компании. Тут же в дверь сильно постучали. Андрас попросил девушек, чтобы открыли, но те лишь испуганно вертели в руках телефоны, намереваясь вызвать полицию. Раздался новый сильный стук в дверь, а вслед за ним последовал настоящий удар. Было понятно, что незваный гость потерял над собой контроль и теперь не отступится, пока не выполнит задуманного. Андрас подошёл к двери и громко сказал, что сейчас откроет, резко крутанув механизм замка. Девушки зачем-то подбежали к окну и как щитом закрылись от надвигающейся угрозы своими широкими сенсорными телефонами.

Дверь неожиданно распахнулась, и Андрас сразу же получил мощный удар в район живота от рослого мужчины в красной бейсболке. Инстинктивно закрыв лицо рукой, Андрас откатился к стене узкого коридора и тут же получил ещё несколько сильных пинков в спину носком армейского ботинка. Девушки закричали. Андрас сделал попытку встать на ноги, но тут что-то резко пронзило его правый бок. Нож или заточка — мгновенно подумал архитектор, уже не имея возможности дышать и теряя сознание…

Открыв глаза, он увидел над собой серое небо потолка больничной палаты, под которым нарезала круги огромная чёрная муха, показавшаяся ему турулом, что прилетел забрать его душу. Со стороны противоположной окну доносилась сбивчивая речь, в которой он с радостью и удивлением различил голоса Ганны и своей жены. По стальному козырьку водоотлива неожиданно застукали дождевые капли. Потом всё вновь смешалось и потеряло значение.

Больницу архитектор и путешественник Андрас Балла покинул спустя два месяца, и это был уже совсем другой человек.