Create post

"Вадим и Диана", отрывок №12

«Бежать. Без оглядываний и остановок. Пусть потеряют, пусть звонят — плевать. Я не от них и не от себя, а от всего сразу…

Бежать от этого рвотного благополучия, из этих блестящих декораций, обрамляющих унылую пустоту; подальше от сотен успешных судеб и тысяч, жаждущих успеха; прочь от роскоши с апломбом равнодушия и от бессмысленной всеобщей повинности во имя достатка».

Я шёл расхлябанной виляющей походкой, а точнее летел вдоль трамвайных путей, не имея сил дождаться транспорта. Сумка чужим, мешающим движению, бременем колотилась о левый бок, что одновременно и раздражало, и напоминало о реальности происходящего. На самых подступах к вокзалу меня догнал шумный красно-белый вагончик трамвая. Люди, вышедшие из него, смешно обегая друг друга, устремились к железнодорожным кассам, и я смешался с ними.

Поезд моего направления уже подали к платформе. Обшарпанные тёмно-зелёные вагоны при первом взгляде походили на старых усталых животных доисторического периода. Из дальнего тамбура вывалились три проводницы с жирно накрашенными ресницами и губами. Они смеялись, хлопая друг друга по плечам. В это время громкоговоритель объявил прибытие московской электрички. Заиграла музыка…

Я сел в совершенно пустой вагон. На спинке кресла следующего за моим ряда чернела размашистая маркерная надпись: «Здесь был Я — А. Лепетин, а вы все лохи! 13.11.06». Безотчётно проговорив про себя эту дурацкую строчку несколько раз, я уставился в окно лишь потому, что нужно было куда-то смотреть. С той стороны на меня глядела привокзальная толчея, которая нет-нет, да и оборачивалась унылой пустыней всеобщего тягостного ожидания. Ожидающие лениво (словно матросы сверхсрочники по палубе, ставшего родным, корабля) прохаживались вдоль платформы. Некоторые подпирали спиной жёлтые вокзальные стены и курили. Над крышей вокзала висело небольшое хлопчатое облачко — недвижимое и как будто прилипшее боком к приземистой ротонде. Голуби на широком оцинкованном козырьке сидели крылом к крылу и так тихо и незаметно переговаривались, что казались не птицами, но замысловатой частью архитектурной эклектики.

Прошло чуть более пяти минут, а я уже не знал куда деть свои мысли, свой скепсис, своё нетерпение, набегавшее припадочными волнами. Но тут на платформе что-то ярко полыхнуло и разом согнало с пейзажа всю замороченность и сонливость. Я прильнул к окну и увидел семейку цыган, выбежавшую из стеклянных дверей вокзала точно из горящего дома. Они выпорхнули на середину платформы (ровно напротив моего окна) и потеряно остановились там, завертев головами во все возможные стороны.

Молодая цыганка в красной, едва державшейся на её пышных вороных прядях, косынке ухватила за ручку смугленького кудрявого мальчика. Крупные и выразительные черты её лица были притом столь плавны, столь изменчивы при любом, даже самом незначительном, повороте головы, что казались границами дня и ночи, произвольно странствующими с востока на запад и обратно. Рядом с молодой цыганкой стояла, по-видимому, её мать — старуха с редкой полоской седых волос над верхней губой, одетая в широкие чёрные одежды. Вокруг старухи бегала шустрая девочка в нарядном голубом платочке и чертила кончиками пальцев по складкам юбки-колокола. Молодая цыганка что-то напористо доказывала мрачной родительнице, разгоняя воздух сильными движениями обветренных загорелых рук, а её плотное тело, одетое в тесную куртку и такие же тесные — прилипшие к бёдрам — джинсы, как будто искало выхода в дикий степной простор.

Чем дольше я наблюдал за ними, тем больше наполнялась волнением душа. До отправки поезда оставалось уже менее десяти минут. Вагон затоваривался людьми и шумел. Молодая цыганка всё также размахивала руками. Облачко, причалившее к ротонде, вдруг оторвалось и, не успев толком набрать скорость, растворилось в небесной лазури. Вспорхнули голуби. Сердце вновь сжала клешня тоски. И тогда я решился … Дождавшись мели в людском потоке, я выбежал из вагона на улицу. Цыганы пристально посмотрели на меня и я поспешно отыскал глаза молодой кочевницы. Они говорили мне, что я прав и ласково одобряли моё решение. Уже зайдя в здание вокзала, я намеренно обернулся, чтобы ещё раз повторить её для своей памяти. Я увидел смуглые руки, поднятые к волосам, огненный всполох косынки … Вся тугость и внутренняя мощь прядей обрушилась на декоративный замочек заколки. Та вдруг напряглась, выгнулась и прыгнула в сторону озорной лягушкой. Волосы, словно чёрные птицы, получив долгожданную свободу, вылетели из тёмной клетушки и густо облепили спину и плечи цыганки.

Минув привокзальную площадь, я очутился возле остановки автобусов пригородного сообщения. К моему счастью, автобус нужного направления отходил вторым. Да и ожидание на свежем воздухе было в разы легче…

На выезде из города телефон потревожил звонок Лизы, оставленный мною без ответа. Сотовый пришлось выключить. Зелень за окном превратилась в реку без начала и конца, меня затянуло течением и понесло…

Хлюп, швак-швак, чваш … И сыро, и долго, и тяжело идти … Но вот болото заканчивается, а вместе с ним заканчиваются и непомерно большие, со слоистыми стеблями и лиловыми прожилками листьев, растения. Непонятно: во что обуты ноги? и как они сохранились от сырости и грязи?

Но болото позади. Впереди поле с расплывшимися краями — то поднимающее, то плавно опускающее пологую стернистую грудь. Я бреду по стерне, силясь узреть сквозь разбавленный янтарём туман противоположный край. Его же как будто и нет в природе этого сна. Есть мои шаги. И от каждого нового туман убегает вперёд странным взъерошенным зверем. Я начинаю догадываться о том, что откроется мне через каких-нибудь пятнадцать-двадцать шагов. Но вот опять я смотрю не своими глазами — вновь Ангел Сна пользуется моим доверием. Ещё в детстве я обнаружил этого духа грёз, его бесспорное присутствие. Он тогда не умел ни думать, ни говорить. Как и я он зачарованно созерцал мистерию, боясь нарушить какой-нибудь юной неловкостью восторг одиноких полётов, прогулки в сказочной местности, будоражащую наготу первой незнакомки …

«Иди смелее. Она там. Она ждёт тебя. Она рисует красным и синим. Она исполнит тебя» — говорит мне Ангел Сна. И я ускоряю шаг. И туман сторонится, открывая широкую просеку. И я бегу по ней с лёгкостью детства. Старый, глубже вросший в землю вагон; большое дерево, усыпанное теперь свежими листочками; её рыжие волосы и ловкие движения рук, оставляющие после себя красно-синий фейерверк штрихов.

— Я пришёл к тебе! — кричу я со всей возможной силой. Она улыбается мне вполоборота и, плавно отстраняясь от мольберта, указывает сложенным веером на портрет. Я подхожу ближе и без труда узнаю себя в ещё молодом человеке с выразительными, подёрнутыми особой печалью, глазами. Я оглядываюсь … Её уже нет. Но нет и страха не увидеть её больше.

«Теперь ты посвящён и знаешь себя. И она узнала тебя. Теперь ты начинаешь жить…» — произносит Ангел Сна и исчезает.

Было ещё что-то в самом конце — слово или образ. А возможно мне показалось, и было только одно желание скорейшей ясности.

— Диана, — прошептали тяжёлые, слипшиеся ото сна, губы.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About