«Закрыли … Мою Газету закрыли. Ну и что теперь? Покойся с миром свободное печатное пространство. Да здравствует торжество единообразия! Мы наш, мы новый … А может по-другому здесь и не бывает? Интересно, что по этому поводу думают Вова с Геной. Подойти прямо сейчас и спросить … Эх, мечтатель. И всё же Её закрыли. Значит теперь каждый человек на счету, каждое слово под запись, каждую мысль на рассмотрение. Наше дело левое … Диана, слышишь ли ты меня?».

Близилась санитарная зона. Народ предусмотрительно потянулся в туалетный тамбур. Примкнул к ситуативной очереди и мой сосед, а я прошёлся по вагону в противоположную сторону. Рядом с дверью дальнего тамбура, под мутным стеклом, висела «схема движения». Схема утверждала, что через несколько пустячных минут на нашем пути случиться станция Просвет. И она действительно случилась. Поезд дёрнулся и жалобно ржанул натруженным железом. Я интуитивно отыскал глазами окно. Краешек платформы, словно подножие заснеженной горы, едва проступал сквозь плотный занавес тумана. На полотне мелькали тени потенциальных пассажиров, слышались торопливые диалоги (такая кругом сделалась тишина). В этой тишине и тумане, в истеричных движениях теней за окном сквозило что-то надреальное.

Мы ждали встречного. Вскоре он содрогнул тишину приветственным рёвом, подобно дикарю, завидевшему сородича. В придорожной рощице, казавшейся из–за тумана сказочным лесом, трижды проскрипел ворон. Возвращаясь на своё место, я столкнулся в проходе с тщедушной, облачённой в пёстрые засаленные лохмотья, старухой. Желтоватое лицо её столь густо покрывали разной глубины и длины морщины, что оно показалось мне маской, специально надетой для колдовского обряда. От старухи пахнуло застарелым потом и керосином. Мы благополучно разминулись, но тут я услышал из–за спины тихий (адресованный, пожалуй, мне одному) жамкающий голосок: « Сильно тебя жизнь держит. Много дано. И ты держись за неё через многое, через любовь к нему. От того многого и сам пожнёшь. Ступая в пропасть, жди под ногой тверди — всегда подадут. А когда иначе — тут и всему конец. Много увидишь да ещё больше сам сделаешь. Продыху для тебя не придумано. Помни, просить и роптать — дела последние. Живи так и само придёт».

Я резко крутанулся на пятках и встретился с пустотой.

— Следующая Дыбинск! — разметал застоявшийся воздух вагона голос проводницы.

— Сколько там стоим?

— Минут сорок. Эй, работнички, все ли проснулись?! Дыбинск. Дыбинск следующая!

Послышалась суета и недовольные зевки. Кто-то очень смешно икнул. Рядом сказали:

— Господи, благослови.

 — И здрасте … А вот он и я. И здрасте, — пропел фальцетом, возникший из тумана вихлявый (в дырявом кожаном френче и с поэтическим галстуком на шее, оказавшемся большим носовым платком) балагур, хлопнув в широкие, как масленичные блины, ладоши. — Будьте добры … А белый лебедь на … Ой, рыжая, опять на сносях что ли? Смотри, никому не говори, что я им папа.

— Лебедь прилетел. Уже клюнул где-то.

— Он. Палоумный.

— Пенсию, видимо, получил.

— Видимо…

— Еле добрался …весь этот туман … будь он … как снег лип (стукает по плечам ладонями, отряхивая призрачный снег). Товарищи, разрешите представиться … Мама синяя … Мама в фуражке, до Пережогина подвезёшь? Мама! Не мама?! Ну… А белый лебедь …

— Да уймись ты, в конце концов, птичья душа.

— Приветствую и вас. У тебя жена бухгалтерша. Всё цифры, цифры … А ты её обнуляешь в ночи. Что с тобой говорить. Я тебе спою лучше:

Шёл я лесом, видел чудо:

Чёрт под ёлочкой сидел.

У него глаза большие –

На ялде котёл кипел.

 — А он женат ли?

— Куда ему. Просохнуть не успевает.

— Да, плохо мужику без причерёды …

— Вот и причереди его.

Раздался женский смех в два голоса.

— Верка, слышь, я Тольку-то обженила.

— Удачно?

— Это посмотрим. Девочка, вроде, хорошая. И к дому, и к кошельку приучена …

— Дай хоть пятачок … или прокляну. На Руси подавать — божьих детушек спасать … Строгий … Вижу … Вижу да не боюсь. Пролетарии всех стран, не расслабляйтесь. Эх, Империя, куда ж ты делася? Я в платье новое переоделася! Даа…хн…

— Лебедь, давай спиртику с нами, — разом прогорланили Вова с Геной.

— А белый ле … Затравить есть чем? Лук не предлагать … Мама унюхает … Тссс … Идёт.

— Не поите его. И так уж … Заблюёт вагон. Вам не убирать, — протрубила, шедшая мимо, проводница.

Пареньки ехидно засмеялись. Гена протянул Лебедю чайную чашку (без ручки и с обколотыми краями).

— Боже, царя храни. Сильный, державный … Эх, Империя … А тебя, кривая губа, по этапу идти. Яахххрь… Отт жидкая резина …

— Хлёбало завали.

— А белый …

 — Брат-то у него сгорел в собственной квартире.

— Давно?

— В девяностые ещё. Связался с многодетной распущёнкой и понеслось …

— Понятное дело.

— Лебедь тогда киномехаником в клубе работал. В одежде франтил, бабам нравился …

— Ясно.

— А как случилось с братцем … Ну, кажись Дыбинск.

— Да …

 — Дыбинск! — в последний раз рявкнула из тамбура проводница.

— Мама синяя, не оставь меня, подвези меня …

— Пойдём с нами, Лебедь. Грохнешь чайку в кандейке, продрыхнешься. Ну? — толкнул в костистое лебедево плечо Вова.

— Мне до … в Пережогино мне … Мама, кинь за так, а я в вагоне гадить не буду … Каххм… А бе …

— Выдумал. Нет и станции такой. Выводите его отсюда, пока милицию не позвала.

— Сама не знаешь … У меня брат там живёт … Пещерная женщина … А…

Рабочие дружно освобождали вагоны, стягиваясь на углу вокзала в сплошной тёмный поток. Большинство мужчин сразу же закурило. Дым смешивался с остатками тумана, в прорывах которого всё очевиднее сквозил намёк на солнечный день. В хвосте потока плелись Вова с Геной и повисшим на их плечах Лебедем. Мне запомнилась лысина последнего, походившая очертания на африканский материк — как он показан в географическом атласе.

Я спрыгнул со ступенек на платформу и огляделся. Слева на полотне копошились оранжевые пятна ремонтной бригады; чуть правее румяная лотошница споро распродавала сдобу, шаркая по асфальту большими чёрными сапогами. Пахло углём и свежими газетами, которые на моих глазах загружали в привокзальный киоск.

— У вас есть Газета?

— Не. Не завозим таких. А вы здешний?

— Как вам сказать …

— Тогда как гостю, нате вот … почитайте «Любимый город». Номер бесплатный, рекламный. Возьмите-возьмите! Куда мне их.

— Спасибо.

— Не на чем.

Сунув сомнительную прессу в широкий боковой карман саквояжа, я зашёл на дыбинский вокзал. Возникло желание выпить кофе и чего-нибудь перекусить. За пластиковым полем кресел зала ожидания виднелась транспарантная (в лучших традициях соцреализма) вывеска «БУФЕТ». Под ней — у крайнего, покрытого белой эмалью, столика, сгорбившись над кофейным стаканчиком, стоял одинокий, изощрённо одетый человек. Он, по всей видимости, хорошо сознавал свою изощрённость среди пять лет назад вышедших из моды кожаных курток, белых кашне и спортивных (почти горнолыжного фасона) штанов, беспрестанно снующих возле игровых автоматов и громко хлопающих тяжёлыми вокзальными дверьми. Да, здесь он был явно не к месту. Наверно поэтому я сразу узнал его.

— Здравствуйте, Валентин!

— О, привет…, — смущённо и несколько испуганно ответил он.

— Узнаю тебя, Валь, принимаю, и приветствую …

— Да, ты в своём стиле … Есенин.

— Стыдитесь, господин гуманитарий.

— А кто же тогда?

— Вот залезь в интернет и посмотри.

— Ладно…, — инфантильно улыбнулся он. — Ты как здесь очутился?

— Транзитно. А ты?

— У меня дела. Я теперь редактор автомобильного журнала. Вчера в Дыбинске проходила крутая московская выставка. Ну, сам понимаешь … Пригласили.

Валентин аккуратно пригубил кофе и зачем-то потрогал пуговицу на своей жёлтой с фиолетовыми и зелёными пуговицами курточке.

— Пригласили … Здорово. Я всегда ожидал от тебя чего-то такого.

— В смысле?

— Чего-то значительного, руководящего.

— Ну … Да я … Как сказать … Так вот получилось, — как будто оправдываясь пролепетал Валентин.

Тут я вспомнил собственную студенческую шутку, озвученную на одной из внеочередных — второкурсного пошиба — пирушек: «В этом юноше зодиакальный Лев загрыз годичного Тигра и подавился его костями». Женская часть сообщества понимающе захихикала.

— Однозначно рад за тебя, — ляпнул я, подспудно представляя ту сильную руку, которая руководила делами Валечки Жуева и его новой бизнес-игрушки.

— Спасибо, — произнёс он с той же инфантильной улыбочкой и по старой привычке дёрнул себя за верхнюю губу.

— А ты, если не секрет, где тусуешься?

— Тусовался. Возился с сайтом в одной малогабаритной фирмочке … Впрочем, теперь это совсем не важно. Не важно в принципе.

На этом месте наш разговор навсегда распрощался с динамикой начала. Я взял себе кофе и холодную (но от того не менее аппетитную) булку. Слегка надоевший обмен вокзальными наблюдениями наконец-то прервал скрипучий громкоговоритель, объявивший, что мой поезд очень скоро будем отправляться от платформы …

— Ты со мной?

— Нет. Я предпочитаю автобус. У меня, конечно, и автомобиль есть, но … так случилось …

— Верю. И всё же подумай о природе.

— О природе?

— Да, о ней. О той, что будет сопровождать нас до самого города. Смотри, как подготовилось для этого путешествия солнце, — я показал на огромные вокзальные окна. — Надо ценить, надо постараться совпасть и тогда …

— Извини, но я дождусь автобуса. We often even do not know what we want [5].

— Пожалуй. Но лично мне сегодня лень сомневаться. Adieu [6]!

— Подожди … Возьми мою визитку, чтобы … Ну, просто пусть будет и у тебя. Я всем раздаю, а то …

Мне показалось, что он хочет поговорить со мной, но ему мешают какие-то глубокие предрассудки, какая-то, всеми силами скрываемая, неуверенность в себе и своём праве на иную жизнь.

— Спасибо. И всё же, Валь, ты можешь прямо сейчас …

— Что могу? — в голосе Жуева страх и надежда прозвучали одновременно.

— Ты и сам знаешь … Смешно … Скажи лучше, зачем людям обязательно нужна чья-то подсказка?

— Я?!

— Ты… Пойми, я не требую от тебя философской лжи. Она дурманит, как дешёвое вино, поданное в красивой бутылке. Вспомни, как жадно мы пили её и как нас щедро потчевали ей от учебных аудиторий до богемных кабачков.

— Ты считаешь — нам просто пудрили мозги?

— И нам это нравилось.

— Нда … Но, Вадим, ты всегда относился с подозрением к каждому новому слову.

— О, Валентин, не ошибайся на мой счёт. Тогда я верил каждому междометию.

— Твой поезд сейчас отойдёт…

— Может быть — наш поезд. Едем. Поверь, это маленькое путешествие способно многое поменять.

— Мне, собственно, нечего менять …

Он проводил меня до платформы и на прощание подал свою расслабленную влажную руку. Проводница грохнула дверью тамбура. Поезд тут же тронулся. Я быстро зашёл в вагон, открыл тугую форточку крайнего окна и посмотрел против движения состава. Ссутулившийся Жуев стоял на прежнем месте и курил, теребя свободной рукой пуговицу умопомрачительно модной курточки.

Я сел на первое подвернувшееся сиденье, рядом с престарелой дамой в очках, державшей у самого носа затасканную бульварную книжонку.

— Ой. Да. Приветики. Ага … Уже отъехала.

…………………………

— Нормально. Журнал буду листать. В автобусе мест не было. Нет, ты прикинь.

…………………………

— Скукотища полная. Если бы не аська и телевизор, я бы вообще…

…………………………

 — Да, завтра на работу. Рустамчика увижу. Прикинь.

…………………………

 — Он? Прикол? Нет, Рустамчик — зая. Эдик рядом не стоял.

…………………………

 — Времени, блин, нету совсем. После работы хочется, знаешь, тупого релакса, а он на дискотеку, в кино тащит. Он так может со своими детскими два через два … Вот Рустамчик другой. Мы с ним в Черногорие полетим …

От этой глупой телефонной болтовни, транслируемой с задних кресел, мне стало как-то особенно весело и бодро. Я энергично мотнул головой. За кожаным подзатыльником меня встретили две кристальных неморгающих синевы. Эльфийского вида девушка с диетической худобой, с размытой (одеждой, косметикой, патиной автозагара) национальностью казалась несколько старше своего природного возраста. Её обманчивый образ дразнил реальность, бесстыдно подчёркнутым во всех деталях, вымыслом. И только телефонные реплики, адресованные такой же, как она, виртуальной подруге, с грехом пополам заземляли её гиперборейскую суть.

Меня разрывало от восторга и я с большим трудом, удерживая чувственный поток в дельте бронхов, разверзся идиотской улыбкой. Божество не реагировало, но я был счастлив. Счастлив от собственной догадки и её немедленного подтверждения. Радостная сила, проявившаяся во мне благодаря сельским метаморфозам, одержимо желала излиться вовне. Она требовала деяния. Я встал. И даже не встал, а упруго скатапультировал в проход, зацепив на лету кожаную ручку саквояжа.