Смена пространств была воистину театральной. Я точно знал, что там, в оставленном за спиной, ветер не успевает сдувать небесные слёзы с лип и ясеней, что парк зажил радостным влажным движением, которым скоро наполниться весь мир, покорно соглашаясь с необходимостью срочных перемен. А здесь, под тихим мерцанием жёлтых фонарей, в плавной однотонности музыки и паутинах табачного дыма время остановилось у стойки бара. Несколько секунд глаза привыкали к новому декору. Я неспешно двигался меж причудливых трёхногих столиков, окружённых восточными диванчиками на русский манер. Отовсюду доносились щелчки зажигалок и небрежные выдохи первых затяжек. На одном из диванов лежала неопределённого возраста женщина с пышной укладкой ложной блондинки. Положив голову на турецкую подушку и выставив в проход опасные шпильки светло-зелёных сапог, она чрезвычайно медленно выпускала липкие облачка кальянного дыма, игнорируя речевой поток розоволицего кавалера.
Рената нашлась не сразу. Она сидела по другую сторону от барной стойки в пальмовом закутке. Я наткнулся на неё совершенно случайно, уловив боковым зрением примечательный абриз. Она улыбнулась мне приветственно широко и ленинским жестом (одной рукой прихватила складочку футболки у плеча, а другой напряжённо потянулась вперёд) пригласила сесть на свободный стул.
— Привет, — сказал я непринуждённо и бегло окинул её отсутствующим взглядом.
В памяти тотчас воскрес образ того последнего вечера в «Золотом Сердце»: чёрные волосы, отливающие металлическим цветом молодости; глаза, волнуемые посекундными бирюзовыми прибоями; нежно-шоколадные ланиты… Всё чумное, всё специально задуманное ради пугающего — из ряда вон — события. И судя по тому, как переливались серебряные огоньки прядей, как захлёбывалась бирюза, не успев высказаться окончательно, событию этому суждено было случиться довольно скоро.
— Привет! — энергично ответила Рената, неуловимо одёрнув низ оранжевой футболки. — Ну вот, нам уже и несут меню. Люблю оперативных молодых людей, — улыбнулась она пареньку-официанту.
— Рад, что ты мне написала. Ведь так всё быстро тогда… так неожиданно превратилось в плохо приготовленный коктейль.
— Да, но я ужасно спешила. Это бизнес, дурной график и, в общем, ни минуты личного времени.
— Представляю… Впрочем, я совсем о другом хотел спросить. Ты в первый раз заглянула в клуб Коцака?
— Станислава?! Да-да, в первый… И была приятно удивлена.
— Чему? Нашей болтовне на разные голоса, но всегда об одном и том же?
— Нет… то есть Станислава я знаю довольно давно и …
— Правда?!
— Он работает в компьютерной фирме, я — в салоне сотовой связи. Мы познакомились на одной из смежных вечеринок. А что, есть какие-то проблемы?
— Ну что ты… Теперь совсем хорошо. Примерно так и происходит завязка следующего действия.
Рената многозначно улыбнулась, щёлкнула миниатюрной зажигалкой и направила струйку сизого дыма к заласканному дождём окну. Мы сделали заказ. Время по-прежнему стояло у барной стойки, позволяя посетителям кафе окончательно забыть о его существовании. Никто никуда не торопился.
— Рената, а тебе нравится твоя работа — то дело, которым ты занимаешься каждый божий день?
— Мне?! Наверное…кажется да… Хотя, ты знаешь, мне её отчасти навязали. Папа сказал, что так будет лучше всего. И я смирилась. А сама… сама я после окончания медицинской академии хотела стать воспитателем. Мне искренне хотелось заниматься с детьми, учить их первым слогам жизни, — по лицу Ренаты пробежала небольшая горчинка, — и всё такое… Но теперь это в прошлом, теперь все … теперь надо жить иначе, ярче как-то и вообще… Мы ведь молодые. Хочется красиво одеться, хочется, в конце концов, соответствовать времени, быть открытее и позитивней. Разве не это главное?
— Быть может. Только вот давно терзает меня нехорошее ощущение. Кажется, что живём мы как-то не так, не
Рената сделала большие глаза и непроизвольно с размаху ткнула сигарету мимо пепельницы в гладкий стол.
— Ты так на это смотришь! Я тоже, конечно, читала и слышала все эти разговоры о бездуховности, о безнравственности нашего времени. Но, по большому счёту, это только слова, выживших из ума стариканов и кучки безнадёжных лузеров, которые живут завистью, — нервно протараторила она.
— Есть и такие, но есть и те, кто не стесняется прямодушия. Ведь некоторые вещи сами бросаются в глаза. Недовольство растёт пропорционально получаемому удовольствию. И, поверь мне, наступит момент, когда отсутствие в обществе духовного стержня будет столь очевидно, что хватит и слабого ветерка для обрушения всей, выстроенной на жажде обладания и моральном лицемерии, конструкции. Понимаешь?!
Рената хотела что-то возразить, но в это время принесли наш заказ и контур её будущей фразы безвольно осыпался в тарелку с греческим салатом. Мы примирительно переглянулись и принялись за еду…
— А у тебя самого есть конкретная цель в этом, как ты выразился, насквозь прогнившем мире? Ты ведь работаешь? — спросила она, задумчиво цедя через трубочку грейпфрутовый сок.
Я глотнул холодного тёмного пива и подумал о том, что не так хотел говорить с ней — не о том спрашивать, не то отвечать. Как глупо, должно быть, звучали мои выспренние слова в застывшем сумраке этого заведения, как они были чужды ему. И всё же, если не здесь, то где тогда и с кем?
— Да, я работаю также как и ты на коммерческую утробу, но только потому, чтобы она раньше времени не проглотила меня самого. Я готов держать паузу ради отложенной победы.
— Над кем?
— Над разобщённостью людей и событий моего времени.
— Ты очень странно выражаешься… Я шла на встречу с весёлым парнем, а попала к сердитому философу.
