…Не так давно, если помните, прошла беседа об эстетике 90-х на примере знаковой рубрики «Культура» в газете «Сегодня». Вспоминали всех участников знаменитой страницы, по сути, журналистских флагманов того времени, вошедших в историю как представители новой московской журналистики. В связи с этим событием нелишне будет вспомнить еще одно, не менее культовое издание того периода, в котором формировался новый журналистский стиль. И из которого, в свою очередь, вышла современная проза, и в частности, «Песни созвездия Гончих Псов» Ивана Охлобыстина.

В журнале «Столица», редактируемого в январе-ноябре 1997 года Сергеем Мостовщиковым, у автора упомянутой книги, кроме репортажей, публиковалась с продолжением приключенческая повесть с авантюрным сюжетом, близкая по стилистике его фильму того времени «Даун Хаус», а также одной из картин последнего времени «Соловей-Разбойник».

Что же общего в стилистике той «лихой» эпохи и новой книге Охлобыстина, состоящей из двух повестей — «Нулевой километр» и «Песни созвездия Гончих Псов»? В первую очередь, конечно же, драйв. В незапамятные 90-е герои эпатажных материалов Охлобыстина в «Столице» спасали мэра Москвы Лужкова, попавшего в заложники, сам автор, следуя заветам своей «нежной голубки Оксаны», не ел говядины в ресторанах (поскольку «там микробы»), зато весело гулял «по буфету» с закадычным другом Гариком Сукачевым, умевшим звонко стукнуть затылком о паркет в состоянии полнейшего анабиоза.

Весь этот ассортимент комедийных приемов, помноженный на архаичную модель патриотических таежных саг, присутствует в повести «Нулевой километр» Охлобыстина. Центон? Пастиш? Постмодерн новейшего извода? Метафора названия повести двояка — это и начало героического пути столичного начальника, присланного в сибирский леспромхоз руководить и строить новую железную дорогу, и остановка в самом начале «трудовых свершений», оказавшихся путем в иные метафизические дали. Таким образом, «нулевой» уровень письма — начало начал и продленный символ эпохи постмодерна — символичен для истории литературы нового тысячелетия.

Впрочем, поначалу стройка и жизнь — новейшей модели отношений автора с реальностью и бытования имперских (всесоюзных) смыслов — не стоят на месте. Сюжетный градус с «накалом страстей» изначально (и неожиданно) задает второстепенный герой повести — пилот вертолета, привезший в тайгу свежего руководителя. Ведь именно его история — на фоне общего ажиотажа вокруг нового строительства и начальника, постигающего азы таежной науки, что сродни сказкам Бажова — да, именно фрагменты из временного жития вертолетчика указывают и путь в Третий Рим, и дорогу к храму, и тропинку в современную прозу. О чем она? Каковы ее жанрово-стилистические черты в прозе Охлобыстина?

Во-первых, связь с традицией. Скоморошьи пляски времен «Столицы» — чистый постмодернизм отечественного разлива — сменились крепким жанром русского боевика, и упоминать его составляющие здесь просто нет смысла. Во-вторых, пресловутый русский буддизм, издавна артикулируемый его адептом Пелевиным — в «Нулевом километре» Охлобыстина он служит делу веры и правды на государственном поприще, замахиваясь на конкретные цели в финале повести. Соблазненный золотой лихорадкой, упомянутый пилот не стад ее жертвой, а взлетел выше, почти вознесся, обменяв казенное имущество не на презренный металл, а на знание «о чем-то большем». Да и грандиозной стройке местный герой-оборотень — архетип сказового начала в данном, современном случае — указал путь в космос дальнейших событий, а не в очередное «светлое будущее».

Как раз ему, партикулярному и официальному формату любви к Родине посвящена вторая авантюрная повесть Охлобыстина, давшая название сборнику. Эпоха физиков, прорывов в космос, легендарных астронавтов и прочей «орбитальной» специфики в «Песнях созвездия Гончих Псов» показана с точки зрения явных «пережитков прошлого». Именно так воспринимается в провинции чудаковатые персонажи этой истории — спивающийся физик, известный в прошлом хирург и другие герои былых времен. Машина счастья, созданная в эпоху советских динозавров здесь неожиданно запускается в работу благодаря бытовой, так сказать, метафизике. А именно — тем, чем автор наполняет старую схему производственной саги: простыми человеческими страстями, не исчезнувшими с крахом старой системы. Это, например, любовь, которая возвращает к жизни героя-алкоголика, или «память поколений», когда ему является отец-космонавт. Или «близкое ретро», вырытое буквально из–под земли — капсула с «посланием потомкам» в местном пионерлагере — благодарю которому «не рвется» связь времен.

Таким образом, обе повести Охлобыстина, который на заре 90-х выступал под псевдонимом Иван Чужой — это не пляски на руинах Большого стиля (в данном случае — «производственной» формы соцреализма) — а вполне конструктивный диалог с современностью. Пресловутый жанр антиутопии, этакий роман с прошлым в «обновленческом» формате комсомольско-хипстерской аберрации, чужд автору этой книги. У него как раз возрождения упомянутого стиля, синкопированного новыми жанрами (хоррор, комикс, боевик), а не заигрывание с новомодным формализмом, в котором и Терешкова летит на Марс, и опоздавшие к лету все не как не поспеют к шапочному разбору тем.