Create post

Пепел Бодрийара

Василь Симоненко
Сергей Краснослов
Soulja Boys
+1

…Так уж сложилось со времен проклятого постмодернизма, в котором все мы давно и надёжно застряли, что сегодняшняя история — это сплошная симуляция. Вроде имен вместо книжек, модных вещей — вместо привычного легпрома, и популярных телевизионных персонажей — вместо героев нашего времени. Налицо имеем то, что повсеместная жизнь на диване желает воспринимать за беспристрастную хронику, а получив, называет безутешной реальностью. И даже, если все–таки случаются несогласные с жизнью в Матрице, то нынешняя культура быстрехонько превращает их революционные жесты в мещанский кич, радикализм любой степени тяжести интегрируя в откровенную моду.

Украина в огне

Взять хотя бы известный в недалеком прошлом проект «Фатальные стратегии» украинского модельера Ольги Громовой, исполненный в Киеве по мотивам одноименной книжки французского философа Жана Бодрийара. Метафора утраты системы координат в современном обществе и превращения ценностей в символы была реализована на ура. Коллекцию одежды можно было увидеть лишь «раз в жизни», после чего все наряды были прилюдно сожжены в огромном камине и колбочки с пеплом розданы гостям финального банкета. Да, еще украинский перевод «Фатальных стратегий» Бодрийара, с удовольствием перевернувшегося в гробу, раздавали бесплатно, а цитаты из нее экспонировались на сцене бегущей строкой. Впрочем, саму книжку, вдохновившую авторов шоу, почему-то не сожгли.

В принципе, идея смерти под фанфары в проекте Ольги Громовой под наблюдением агенства «Клиника Дорошенко-Грищенко» была проиллюстрирована вполне достойно. Налицо оказался этакий симулякр сродни «Войны в заливе» Бодрийара, вот только исполненный с излишней серьезностью. И пускай для сценического искусства подобный архаизм, отыгранный в стратегиях 90-х, вполне допустим, но для ее вербального собрата — это очевидная смерть. И даже не клиническая, поскольку не на миру, и потому в «литературном» контексте здесь просматриваются совсем иные смыслы.

Вот, скажем, остался ли доволен подобным костюмированным действием переводчик «Фатальных стратегий» Жана Бодрийара — сельский философ-радикал Леонид Кононович, в свое время подаривший землякам «Божественную левизну» этого же автора (а еще «Пространство литературы» Мориса Бланшо)? Ведь как переводчик и настоящий буйный радикал он занимается тем же, что и Бодрийар — изнутри разъедает Систему. Для него Украина — как и Франция для автора «Фатальных стратегий», — это симулякр и гиперреальность, чьи образы использованы в упомянутой «Матрице» братьев Вачовски. Только вот на вопрос о выборе между красной и синей таблеткой, Кононович выбирает капсулу — «украинскую культуру», как инородное тело в чужеродном механизме глобализации, этакую лингвистическую бомбу собственных переводов современных зарубежных философов на язык неофициальной орфографии времен украинизации и Расстрелянного Возрождения 1920-30 гг.

И что же в сухом остатке? Стучится ли пепел не сожженного, но извращенного Бодрийара в сердца украинской публики? Наверное, вряд ли. О данном мыслителе принято говорить, как об основоположнике философии постмодернизма. Но какова была «философия» Бодрийара, и каков был его «постмодернизм»? Специфика этого «Уолта Диснея современной метафизики» и «меланхолического Ницше» в том, что философия в его трактовке абсолютно неактуальна, культура напоминает историческую помойку, а постмодернизм и вовсе не то, чем мы привыкли кормиться из рук Лиотара, Делеза и Деррида. Если сии мэтры, по мнению Пелевина, подобны международной банде цыган-конокрадов, с гиканьем угоняющих в темноту последние остатки здравого смысла, то Жан Бодрийар, наоборот, возвращает нам простоту отношений. Ну, словно в истории с его украинским переводчиком.

Хлопнул водки с бодуна — затрещали дискурса!

Как и в случае переводимого им Бодрийара, тексты самого Леонида Кононовича — известного маргинала, не обремененного регалиями, заработавшего литературную славу боевиками, а хлеб насущный — чуть ли не наемником в Родезии и Анголе — апеллируют не к слуху, а к технике касания, медленного перелистывания фактов, страниц и событий. А как иначе въехать в этот сложноподчиненный нарратив современного философа, переведенного языком столетнего национального атитпропа, и исполненного исконно национальных форм и спряжений? Говорят, Бодрийар изменил режим чтения, накалил градус интеллектуальной диагностики, заселил ментальную пустыню современности веселой симуляцией, способной порождать реальность. И поэтому, перечитывая его книжки, — то ли о мире вещей, окружающих человека, то ли о войне в Персидском заливе (которую автор воспринимал как грандиозное телешоу), понимаешь, что прелесть философии не в результате, а в процессе мышления. То же самое можно сказать относительно «отца украинского боевика» Леонида Кононовича. Его герои вырезали языки у предателей лишь в фантазиях автора-радикала, а в реальности из всех романтических «бригад» национальной сутолоки начала 90-х возникли лишь скучные «фракции» парламентской действительности. С другой стороны, когда художественная практика постмодернизма, отгремев в США, пролилась на Францию скупым дождем бессмысленного эстетства, лишь благодаря модному Жану Бодрийару с его концепцией симулякра, оказавшейся блестящей рекламной упаковкой фирменных идей, постмодерн обрел второе дыхание.

У нашего Кононовича та же история. По отношению к фигуре этого человека-легенды в области мировоззренческих ценностей можно строить систему координат, сверяясь с масштабами его маргинальной жизни, не хуже, чем относительно Бодрийара. Он ездит на семинары переводчиков во Францию, но чаще всего — в районный центр, где можно хлопнуть грамм триста казёнки, загрызнув леденцом и погрустив у окна закусочной в ожидании обратного автобуса. Дома не пьет, а вот в городе, говорит, «завжди хочеться потянути стаканюру, щоб не бачити “піздоватізму життя цього”, як писав Подерв’янський». А еще к нему никогда не дозвониться, поскольку либо новую бензопилу во дворе с соседом испытывает, либо в лесу с собакой бродит, чтоб, провалившись под лед, выбраться и, согревшись, опять-таки, погрустить, закусив карамелькою пейзажа.

Кто убил Бэмби?

А что же в этом «районом» контексте — Бодрийар? Вот, скажем, читал он лекции в парижском университете, и что? Кононович тоже с молодежью мучится. «Редагую вбиті тексти перекладачів-початківців і так набридає, що здуріти можна», — пишет в отчаянье автору этих строк. И потом, у самого Бодрийара — что за философия, и каково было его преподавание? Помнится, Яновский как-то спросил у Шестова: «Почему вы читаете лекции по писаному?» Тот ответил: «Нет сил смотреть на лица!» То же самое у французского философа, чьи лекции, с которыми он неоднократно приезжал в Россию, были не артистическим перформансом, как у Деррида или Мамардашвили, а скучным сеансом авторского чтения. Просто его философская позиция заключалась несколько в ином. Предлагая собственную интерпретацию структуры повседневной жизни, Бодрийар подразделял вещи на функциональные (потребительские блага), нефункциональные (антиквариат, художественные коллекции) и метафункциональные (игрушки, гаджеты, роботы). Как видим, смерть в этой системе ценностей явно неактуальна. Даже если мебель ломать и сжигать одежду на подиуме.

И напоследок об авторе коллекции, киевском художнике-модельере Ольге Громовой. Опять-таки, в контекстуальном боа из перьев постмодернизма. Словом, не лучше ли было подверстать под вышеупомянутое дефиле «Фатальные стратегии» всего лишь Ролана Барта, писавшем о моде гораздо чаще и эффективнее, чем Жан Бодрийар? Ведь моды в Украине — чуть, коллекции в основном покупают жены глав государства, и по сниженным ценам — звезды эстрады, а вот у Барта все гораздо демократичнее. К тому же, в своей книге «Система моды» наш куртуазный маньерист писал не о смерти, а о Женщине. Именно так — с большой «семиотической» буквы. И пускай его Модная Женщина представляла собой всего лишь удобный манекен для литературоведческих, а не галантерейных упражнений, но именно поэтому она решительно отличалась от моделей массовой культуры: ей неведомо горе (и смерть). Даже если на сопернице точно такой же платье, как у нее самой. «Мода представляет собой коллективное подражание регулярно появляющимся новинкам, — возмущался Барт, — даже если в качестве алиби она ссылается на индивидуальное самовыражение: именно Мода и убила дендизм».

Недавно же, говорят, убили всего лишь Бодрийара.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Василь Симоненко
Сергей Краснослов
Soulja Boys
+1

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About