Create post

Реквием по хипстеру

…Наверное, многие смотрели фильм “О чем говорят мужчины” и примерно знают, о чем они же они все–таки говорят. В основном, о “Пинк Флойд”, если помните, и прочем кризисе средней руки. А вот о чем, как и когда говорят и думают наши юноши и подростки — об этом, ведают, наверное, немногие. Из романа «Исчезновение» Федора Курёхина, об этом можно, наконец, узнать.

Фамилия начинающего автора — и это понятно любому, кто помнит о легендарной “Поп-механике» — уже код и высокая планка, и в данном случае он высоко несет и держит ее на протяжении всего повествования. А это, как оказывается, нелегко в случае с романом, где, собственно, ничего особенного не происходит. Заявленная «легенда о конце эпохи хипстерства» на деле оборачивается своеобразным роуд-муви «красивого двадцатидвухлетнего» фрика по волнам его памяти, напрочь отшибленной пьянками-гулянками и, как ни странно, Джойсом. (У героя раритетное издание «Улисса», которое он использует в качестве биты). И в этом путешествии упомянутую «фамильную» планку, поддерживает, во-первых, довольно грамотный саундтрек с набором далеко не модных, но элитарных треков, а во-вторых, отнюдь не массовый выбор литературного сопровождения.

Все вышеперечисленное любителям кризиса и «Пинк Флойд» точно не понравится. Им можно пояснить, что это что-то вроде Ильи Стогова, у которого важно не так действие — надо встать пойти найти купить выпить — а репортажность именно “внутренних” событий. Также сие, наверное, будет интересно историкам культуры — какие гаджеты были, какие газеты продавались в метро — да еще, если читать сейчас, а не через десять лет, когда автор романа станет, например, директором дельфинария или знаменитым автогонщиком (то есть, забудет о литературе, и правильно сделает), то по этому тексту современники смогут, как по компасу, сравнивать цены и привычки в рамках конкретного поколения. Какого именно? Конечно же хипстеров, о закате которых якобы повествует этот роман.

Короче, людям нравится читать такие книжки. Это как бы еще не гламурный "Casual” Оксаны Робски, но уже и не публицистический "Духless” Сергея Минаева. О модных вещах если и пишется, то без особого придыхания, как в первом случае, и без пошловатого морализаторства, как, соответсвенно, во втором. (Обнищавший на полчаса герой, если угодно, вообще распродает свои дизайнерские костюмы). Если же кому-то понадобятся зарубежные стандарты, то проза Курёхина — это вроде раннего Дугласа Коупленда, помноженного на обязательную в “молодежной” среде брутальность Ирвина Уэлша. До Бегбедера, которым иногда мнит себя автор, впрочем, гораздо ближе, и герой романа регулярно сообщает о том, как он «надел зеленые спортивные брюки и розовую рубашку с узором из множества голов Тома Йорка“, но этой самой, как ее, глубины, что ли, не хватает. А глубина в российской прозе — это как раз упомянутое выше морализаторство и публицистика из–за угла. По-другому тут не умеют. И поэтому, как правило, пошалив в юности, бросаются осваивать взрослую целину исторической беллетристики, превращая свой дом не в журналистский, как бывало, притон, а в архив и библиотеку советских приключений.

Итак, знакомьтесь — главный герой романа Марк Марк-Флюм, страдающий от избытка интеллекта модник, эстет и, как бы это сказать, чтобы поняли и поюбили престарелые меломаны — явно онегинский типаж с вытатуированным на руке куплетом из песни «Isolation» группы Joy Division. Плюс его отсутствуюющие в америках-парижах родители, которые платят за учебу отчисленного из академии отпрыска, минус периодически присутствующий брат-журналист и другие звери.

Среда обитания — ирландский паб, бруклинский бар и бельгийская кофейня. Из меню — совиный стейк и крем-суп из гороха и рогов лося. Настроенческие тэги таковы: сарказм, ирония, депрессия. И тупой нигилизм, замечательно иллюстрированный названием главы № 13: «Нескромное Необаяние Небуржуазии”. Род занятий до и после изгнания из академиии неизвестно какого профиля обучения таков:

«Захожу в ВКонтакте, смотрю фотки девушки,
пробегаю по нескольким несмешным пабликам,
затем считаю, сколько лайков набрал мой пост о сериале «Game of Thrones»,
затем перехожу на один из русских музыкальных блогов,
затем лезу на Pitchfork и думаю, какой альбом скачать,
затем лезу в Твиттер, там отписываюсь от каких-то идиотов,
которые своими бесполезными и безмозглыми твиттами испоганили ленту.
Потом лезу на Фейсбук, но там пусто.
Затем листаю Furfur и Look At Me.
Схожу с ума от новой статьи на проекте W-O-S.
Читаю новости на The Village.
Смотрю лекцию на TED
».

Где-то на середине романа происходит его самоубийство: “— Ты — роман? Тебе сколько лет-то? Чтобы романы писать?” Да и вообще, критиковать “Исчезновение” Федора Курёхина сложно. Хотя бы потому, что автор устами героя делает это за тебя почти на каждой странице. Ход, конечно, хитрый, но верится с трудом — в двадцать лет, как правило, себя не осуждаешь, а если это делает автор, маскируясь под героя, то это его личные жанровые проблемы. Короче, в жизни так не дерутся, а уж ругаются так только родители. «Избалованный мудак, который тянет из всех все соки», — в сердцах может выкрикнуть только мама, пускай даже продвинутая, из Парижа. А уж воскликнуть «К черту вас, избалованные городские сопляки. Сидите в убогих барах с дурацкими названиями, попивая гейские коктейли, говоря о Жижеке и причитая о бренности хипстерского бытия» может какой-нибудь папа-выпускник-мехмата и уж никак не сын-типа-крутой-хипстер. И даже эта уничижительная характеристика героя-автора кажется подправленной взрослой рукой автора-не героя: "Ты просто несешь ванильные бредовые диалоги, выкидывая на людей кучу псевдоинтеллектуальной хуйни и пытаясь показать, что при том, что ты бухаешь как скотина, нигде не учишься, ни с кем не встречаешься, и просто целыми днями лежишь на кровати и дрочишь”. Нет, сам герой думает иначе, и хотя в его мыслях тоже заночевал автор, но подобное определение можно назвать вполне компромиссным: “Если бы все, что я говорю и думаю обозначать, я бы назвал это «ПостПохмельная Постхипстерская исповедь».

Иногда сей поток сознания — "все мои мысли — это поток огромного кала шалфейного тетерева”, утверждает герой — так вот, достигая накала берроузовских страстей, сей поток начинает напоминать пресловутый метод нарезки, любимый битниками, но к винегрету заимствований не скатывается. Просто так действительно говорят в данной среде — то ли под кайфом, то ли перед монитором. И неудивительно, что одна умная девушка от лица автора, опять-таки, критикует несчастного героя: “Зная тебя, осмелюсь предположить, что твой роман, наверное, это триста страниц о том, почему я не такой как все и как мне одиноко в этом мире, плюс размытые персонажи, хреновые декорации, пресный и неграмотный язык, и конечно — унылый закос под Сэлинджера”.

Словом, интеллект в пьяных руках — это страшно. Спасает, как ни странно, город и его традиции. Ну, петербургский текст, то есть. Ведь Питер — это город, в котором “каждый думает, как бы не обезуметь от духовности”. Поэтому наш юный герой, кроме всего прочего, знает наизусть фильмы Годара и Трюффо, читает Блока, а со сцены на концерте кричит не «я не вижу ваших рук», а «экзистенциальная грусть нынче мейнстрим» и полагает, что петербургские бары слишком похожи на бары в «Заводном Апельсине». Действительно, здесь дверь вам открывает бородатый парень в рейтузах, из квартиры слышны The Smiths и доносится фраза: “Это же чисто по Джойсу, ёпт”, а девушки известны тем, что “однажды одна, будучи на вписке, сильно нажралась и лишилась девственности с фанатом Паваротти”, а другая частенько “ведет разговор о Лакане с вешалкой”. В основном же, конечно, процветает махровый литературоцентризм, и то как герой романа раз пятьдесят за весь роман не решается оставить номер своего телефона официантке, а на арт-перформансах разглядывает, нет ли прыщей на заднице голой модели, отсылает нас еще к одному классическому герою-интроверту, а именно — Адриану Моулу с его бесконечными дневниками неудачника из–под пера Сью Таунсенд.

Итак, что же все–таки перед нами? Терзания молодого Вертера, скучающего Онегина и заодно озабоченного Скайуокера? Гимн клубной культуре, кислотному андеграунду и беспечным ездокам в светлую неизвестность? Энциклопедия стиля, хипстерский катехизис, библиотечка юного нигилиста? Или все–таки памятник “исчезнувшему” поколению двадцатилетних? Наверное, последнее, если учитывать, что перечислены все виды безделья, названия клубов и напитков, марки одежды и сорта сигарет. То есть, если уж и поколения — то вряд ли конткультурного. Скорее, вполне мейнстримного, отчего роман Курёхина, в отличие о откровений того же Уэлша, может считаться массовым чтивом. Как, например, когда-то «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара. Впрочем, если бы даже она была крутой контрой, то очень скоро массовая, так сказать, культура присвоила бы ее в качестве очередного знамени, как это она делает со всеми передовыми явлениями. Мода ведь, как известно, убивает дэндизм. А герой «Исчезновения» относится как раз к этому племени веселых канареек, которых сегодня почему-то называют хипстерами, и сам он настолько четко идентифицирует себя с ним, что свой личный уход в никуда в финале декларирует как конец всего поколения.

Фёдор Курёхин. Исчезновение. — Спб.: Петроглиф, 2014. — 319 с.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About