Священник Игорь Мананников (Апостольская православная церковь)

доклад на конференции «Пути развития Церкви» (2024)

Актуальность

Почему вообще говорим про христианскую политику и конкретно анархизм?

Потому что средневековое чрезмерное увлечение догматикой в православии привело к тому, что политическая составляющая православия была оставлена без внимания. Что привело в свою очередь к тому, что православная церковь попала в руки политиков и ее часто использовали в политических манипуляциях без ведома ее членов.

Сегодня происходит то же самое. Если католики и протестанты выработали свои политические способы взаимодейсвия с государством и обществом, то православная церковь нет. Пресловутая «Симфония» церкви и государства на практике является просто служением власти, какой бы она ни была. Среднестатистический православный считает политику грязным делом, бездуховным, недостойным христианина и всячески избегает выражать политические суждения. Иерархия только поважает такие взгляды, считая это христианским послушанием. Да и вообще это удобно, когда люди не задают лишние вопросы и не создают проблем.

Однако, это только обманчивый фасад. В реальности же православная церковь придерживается архаических политических моделей, например считает монархию наиболее предпочтительной формой правления, и так или иначе почти всегда поддерживает власть в государстве, предоставляя власти послушный электорат.

Проще говоря, можно сказать так: всё есть политика, любое объединение людей является политическим, в том числе и христианская община, хочет она того или нет у нее всегда есть политическое измерение. И если мы не занимаемся политикой, то политика занимается нами. То есть если мы, в силу ложнодуховных причин, стараемся избежать участия в политике, мы, тем самым, просто слепо отдаем себя и свои голоса в руки иерархов, которые продают наши голоса властям уже по их усмотрению.

Поэтому, мне кажется важным осознать политическое значение или политическую гравитацию православной церкви в общественно-политическом космосе. Особенно сейчас, когда политическая сознательность так близко связана с христианским пониманием реальности. Когда политическая отстраненность или неграмотность приводят к тому, что человек верит в антихристианские заявления своих иерархов и ошибочно считает их христианскими.

Кроме того, мы видим глобальный кризис идей в обществе. Мы уже понимаем, что деление мира на левых и правых, на реформаторов, либералов и на консерваторов и фундаменталистов недостаточен. Мы видим, что это деление не описывает ту сложную реальность, в которой сейчас мы живём. Нам нужны новые ориентиры и эти ориентиры даёт нам православие неожиданно и, на мой взгляд, ясно.
Православие показывает нам третий путь. Это не борьба за левую идеологию или за правую идеологию, а разрушение вообще любой идеологии ради свободы и правды.

Есть ли предпочтительная православная политическая форма?

На мой взгляд есть. Скажу спойлер — это анархия.

Хотя традиционно ошибочно считается, что это монархия.

Если православие и касается политических вопросов, то традиционно оно ассоциируется с монархией.

С. Булгаков пишет:«Вообще, связывать православие, которое есть религия свободы, с реакционными политическими или классовыми стремлениями, представляет собой вопиющее противоречие, которое находит для себя объяснение в истории, но не в догматике православия. Разумеется, в течение долгих веков православие было связано с монархией, которая оказывала незаменимые услуги Церкви, хотя и наносила ей тяжелые раны. «Христианская» государственность, обеспечивавшая «господствующее» положение православной Церкви, оказывалась для нее и оковами, задерживавшими ее свободное развитие, и многое в исторической трагедии православия, как в падении Византии, так и в современной России, объясняется именно этим нарушением равновесия в отношениях Церкви и государства» ¹

Традиционной формой православного государства считается монархия. Филарет Дроздов, Иоанн Кронштадский и другие авторитеты выступали за монархию.

Действительно и у поздних, и у древних отцов, а также у апостола Павла и Петра есть тексты про царя. Но это не значит, что они утверждали верность монархии как форме правления и исключали иные формы правления. В те времена монархия была самой распространенной формой, поэтому отцы про нее говорили. Но по сути, они говорили вообще о принципе власти или лучше сказать о порядке, который может строиться и по другим принципам. Но конечно, все эти слова про покорность царям нравились в первую очередь царям и они эти слова делали частью своей идеологии.

Мне кажется, любовь к монархии в православии сегодня есть рудимент консервативного образа мышления, который характерен для канонического православия, стремящегося во что бы то ни стало сохранять любые старые формы как церковной организации, канонов, богослужения, так и политического идеала феодального времени.

На самом деле, подлинному православию больше соответствует анархизм как форма освобождения духовного, социального и политического.

Не я первый прослеживаю эту связь, есть православный богослов, который связал православие и анархизм. Это сербский богослов Давор Джалто (Davor Džalto) и его книга «Anarchy and the Kingdom of God: From Eschatology to Orthodox Political Theology and Back» (Анархия и Царство Божие: от эсхатологии к православной политической теологии и обратно. 2021).Аристотель Папниколау в книге «Мистическое как политическое» тоже ставит под сомнение православную монархию.

О каком анархизме идет речь

Как правило, в современной культуре анархизм представлен карикатурно. У постсоветского человека образ анархиста сформирован советскими фильмами про батьку Махно и собирательным образом нигилиста 19 века Баразова-Кириллова. На западе образ анархиста связан с бомбистом-террористом и анархо-фашистом. Это и понятно. Если анархисты выступают против государства, то государство, каким бы оно ни было, будет изображать анархизм всегда в негативном свете.

Я же понимаю анархизм как мировоззрение, стремящееся к максимальной свободе, предполагающее отсутствие власти, самоорганизацию снизу, отсутствие принуждения и автономию.Духовные начала анархизма

Анархизм — это мировоззрение, построенное на остром чувстве свободы, затрагивающее вопрос о достоинстве человека.Это не разновидность социализма или коммунизма, которые в основном регулируют экономические отношения и к духовной сфере могут быть индифферентны. Анархизм по природе духовен, то есть отвечает на предельные запросы человека о свободе и самоопределении в мире. Поэтому, несмотря на то, что анархизм в начале своего существования был связан с атеизмом и материализмом, он всегда выходил за рамки материализма и ставил вопрос о достоинстве человека и таким образов затрагивал «духовную» сферу.

Недаром в 19 веке почти в одно и то же время были написаны первые анархистские работы: материалистический текст Пьера-Жозефа Прудона «Что такое собственность» (1840 год издания) и нигилистическая книга Макса Штирнера «Единственный и его собственность» (1844 год издания). Анархизм, таким образом, уже при своем появлении имел две ипостаси: анархизм преобразовательный позитивный, социльно-экономический и анархизм нигилистический, обращенный к метафизике Ничто и абсолютной свободе. Если попробовать парой слов суммировать предметы исследования в этих двух книгах, то можно представить это так. Прудон: «Собственность — это кража», Штирнер (название одной из глав): «Ничто — вот на чём я построил своё дело». Довольно разные предметные области, не правда ли? Эти два начала анархизма — социальное и нигилистически-метафизическое — присутствуют в анархизме до сего дня.

Вопрос о предельной свободе всегда ведет к вопросу о природе человека, глубине человеческих потребностей, то есть ведет к духовным изысканиям. Об этом размышлял Штирнер. Однако его направление мысли было задвинуто на задний план все более популярной в 19 веке социально-экономическойтемой.

Духовные вопросы в контексте материализма 19 века не находили ответа да и не могли, поэтому анархизм имел трудности с философскими основаниями. Анархо-индивидуализм Штирнера был забыт до конца 19 века, когда Ницше с новой силой поставил схожие вопросы.И вопросы свои Ницше адресовал именно к христианству, понимая духовную природу этой проблематики.Но до этого момента, почти весь 19 век анархисты-материалисты просто-напросто отказались от метафизики вообще. Анархист и естествоиспытатель Кропоткин прямо указывал на то, что анархизм должен быть анти-метафизичен.

Христианский анархизм снова поднимает эти духовные вопросы и дает свои ответы. Под христианским анархизмом я понимаю таких авторов как: Торо, Толстой, Бердяев, отчасти С. Булгаков, мистический анархизм Георгия чулкова, Дороти Дэй и движение католических рабочих, Жак Эллюль, Иван Иллич, Василий Налимов.

Отличие анархизма от нигилизма

Вернемся к образу анархиста в популярной культуре. Базаров, Кириллов, Нечаев, анархисты-бомбисты. Скажу коротко: это не анархисты, а нигилисты. Анархизм часто путают с нигилизмом.

Чтобы правильно понять анархизм, нужно осознать, что анархизм — это не только антигосударственное учение, но теория и практика освобождения человека от любого угнетения. Многих сбивает с толку исключительно антигосударственный пафос ранних анархистов, который в действительности является частным случаем теории тотального освобождения.

По убеждениям анархистов, человеческое сознание и общество развиваются в сторону большего освобождения и рано или поздно анархия восторжествует.

Можно суммировать идеи Прудона и Кропоткина и сказать, что анархия — мать порядка в том смысле, что порядок приходит не сверху при помощи властной насильственной структуры, а образуется сам собой в силу естественного хода вещей. То есть если убрать власть президента и полицию, то люди не начнут убивать друг друга и грабить, как это часто показывают в голливудских фильмах. Люди будут жить также, как и жили в соответствие с привычным укладом и обычаем, либо при их недостаточности, могут самоорганизовываться в новые формы.

Парафраз слов Прудона «анархия — мать порядка» нужно понимать не как призыв к хаосу, а призыв к порядку, только порядок этот создается не властью правителя. Анархия — это стремление к подлинному порядку, устойчивому и мирному.

То есть атеистический анархизм считает, что человек сам по себе хорош, надо просто убрать власть и все само-собой устроится.

Однако христиане понимают, что человек не так уж и хорош, и что в человеческой природе находятся механизмы и желание властвовать, от которых так просто не избавиться. Позднейшая философия такая как неофрейдизм, неомарксизм и постмодернизм соглашаются в этом с христианством. Как мы знаем постмодернистские философы занимались критикой властных структур, которые проникли дальше и глубже в человеческие отношения, чем предполагали ранние анархисты. Поэтому сейчас мы говорим о постанархизме, который учитывает эти особенности. (см. Сол Ньюман «Постанархизм»)

Простыми словами. Есть анархизм позитивный, направленный на самоорганизацию и порядок без насилия. А есть нигилизм, направленный на разрушение всего, торжество хаоса и отриания и весь этот пафос Ничто. Для христиан этот богоборческий пафос хаоса и ничто возможен только как переходный период богоискательства, но не как нечто продуктивное. Но понятно, что любая власть заинтересована дискридитировать анархию, отождествив ее с хаосом и нигилизмом.

Анархизм и демократия

Анархизм в своем понимании освобождения во многом совпадает с либерализмом. До середины 19 века они были попутчиками. В своем противостоянии против монархии, аристократии, сословного общества либерал, один из идеологов США Томас Пейн и анархист Уильям Годвин были единодушны. Но в 19 веке, когда речь зашла об экономическом освобождении, пути либерализма и анархизма разошлись.

Н.Бердяев пишет:«Анархизм находится в глубоком идейном родстве не с социализмом, а с либерализмом, даже тождествен с ним по своей идеальной сущности. Сопоставляю с анархизмом не исторические искажения либерализма, не буржуазную эксплуатацию принципов либерализма, а действительные принципы либерализма. В основе, как анархизма, так и либерализма лежит идея самоопределения личности, прав личности, ограничивающих всякую общественную власть, им одинаково присущая страсть к свободе».²

Далее Бердяев пишет следующее: «Чистый и честный либерализм всегда антигосударствен, никогда не загрязнит и не опозорит себя общением с государственным насилием и внутренне тождествен с анархизмом»

Анархист Лев Черный пишет: «Демократия стоит на полдороге к анархии, которая является ее логическим пределом…. Но история заставит демократов быть логичнее. Уже многие признаки указывают, что демократия движется к своему пределу, снабжая индивида все большими и большими правами. Индивид уже кое-что отвоевал себе из свободы действия: свободу религиозного самоопределения, свободу образования в некоторых странах. Иди, иди дальше индивид! Завоюй себе все права»³

Если воспользоваться теорией Исайи Берлина из его статьи «Два понимания свободы», то можно увидеть идентичность анархизма и либерализма в их отношении к негативной свободы, — «свободы от».

Анархизм — это радикальный либерализм. Анархизм и либерализм стремятся к освобождению человека от…. И здесь мы перечисляем от чего освобождаемся: от угнетения в сфере прав человека, в сфере гендера, в семье, национального самоопределения и проч. Вопрос в объеме свободы. Какой объем свободы дает нам либерализм — и какой анархизм. Здесь мы видим, что либерализм останавливается и преклоняет колени перед собственностью. Либерализм дает человеку свободу проявлять свою инициативу, но не видит того, что деньги очень быстро становятся новой формой власти, а, следовательно, и угнетения. Как говорил анархист Лев Черный: «Собственник — монарх, и с ним плохо устраиваться»(Лев Черный Новое направление в анархизме: ассоциационный анархизм. — Нью Йорк, Издание рабочего союза «Самообразование», 1923. С. 154.)

Анархизм же не останавливается на экономике, но расширяет сферу свободы и на нее. Он стремится освободить человека от власти денег, от власти товарно-денежных отношений. Это не значит избавиться от них. Это значит лишить их власти, когда деньги перестают служить властным структурам. Собственно говоря, отсюда весь социалистический компонент в анархизме. Социалистические идеи брались анархистами на вооружение для того, чтобы решить вопрос, как разъединить собственность, власть и деньги.

Почему анархизм?

Мне могут задать вопрос, почему я все же использую концепт анархизма, учитывая, что сам термин очень многозначный и для многих сомнительный. Бердяев при его большой симпатии к анархизму, все же в поздних работах старался его избегать и, по его словам, преодолевать. Хомски и Букчин тоже избегали этого термина и придумали суррогатное наименование «либертарный социализм». Но такой акцент на социально-политическом аспекте исключает духовную составляющую анархизма.

Я считаю сущностными чертами анархизма самоорганизацию, децентрализацию, приоритет освобождения, сопротивление власти, в том числе идеологической. На мой взгляд, анархизм предстает перед нами не как общественное устройство, наряду с другими, а как особая методология освобождающего действования в мире –которая соответствует православному пониманию мира.

Анархизм — это точка сборки, в которой соединяются метафизика человеческой свободы, свобода мышления и реальная социально-политическая работа и образ жизни. Только это понятие может соединить в себе и духовную сферу свободы личности, и ее политическое измерение, сохраняя при этом максимальную критичность к любой идеологии. Именно это постоянное сомнение анархизма в любой концептуализации удерживает меня от объединения анархизма с теологиями освобождения и разными версиями христианского социализма.

Также анархизм, как мне кажется, является ключом, при помощи которого можно сконструировать новое видение церковной реальности в ее социально-политическом аспекте.

Почему я мало работаю с христианским анархизмом современности, но настаиваю на вроде бы локальном православном анархизме?

Ответ прост: потому что христианский анархизм в тупике. Потому что современный христианский анархизм в основном — это пацифизм разного рода. То есть иначе говоря, обновленное толстовство. Не то, чтобы я против пацифизма, но пацифизм в данном случае означает то, что из христианства заимствуется только его моральная часть. Как Толстой убрал из Евангелия все, кроме морали. Так и здесь вся уникальность христианства удалена, но оставлена мораль, которая не является специфически христианской. Христиансвкая мораль не уникальна, нечто подобное мы находим и в других религиях. Мало того, есть религии более моральные, чем христианство. Например буддизи или джайнизм, которые беспокоятся о спасении не только человека, но и всех живых существ. То есть я хочу сказать, что христианская мораль не самое ценное в христианстве. Поэтому пытаюсь найти в евангельской вести специфические черты, то, что действительно обладает уникальной освобождающей силой.

Анархизм как метод

Я хочу сказать, что анархизм — это не концепция или обычное социальное учение, а особое мышление, базирующееся на особой логике. Иначе говоря, анархизм — это метод, не «что, а как».

Если рассматривать учение Бакунина, Прудона или Кропоткина как статичную концепцию особой формы устройства общества, то мы обычно находим это общество утопичным. Различные политэкономы легко критикуют такое общество и показывают его нежизненность. И они во многом правы. Так как этианархическиеучения не об обществе, его структуре и форме (это вторично), а о методологии, по которой общество должно строиться. Примеры Кропоткина говорят нам не о новых институциях или о том, как должно быть (как это делают социалисты и коммунисты), они являются лишь примерами, возможными прецедентами, которые могли бы появиться на пути освобождения. Но какие именно будут результаты, нам дает знать не теория, а реальная жизнь. Анархизм — это реализм, реальность диктует нам, что и как делать на пути освобождения, а не абстрактные ученияи абстрактное целеполагание. Анархизм — это не абстрактное учение, а текучее проникновение в ткань жизни с целью максимального ее освобождения наданномконкретном этапе.

Если рассматривать анархизм как метод, то это вполне рабочий метод. Лучшее описание этого метода нам дает не политика и экономика, а философская методология науки, максимально очищенная от эмоциональной и политической составляющих.

Лучшим выразителем этойметодикибылфилософ науки Пол Фейерабенд с его концепцией эпистемологического анархизма.

Его метод анархизма — это конкуренция и постоянная сменяемость методовосмысления реальности и практики.

Анархическое мышление не стремится к целостности, последовательности и логичности.Оно не имеет задачи создать единую непротиворечивую картину мира.Оно сознает свои границы и довольствуется малым. Я бы это назвал свободой от панлогизма.

Фейерабенд пишет: «В мои намерения вовсе не входит замена одного множества общих правил другим; скорее я хочу убедить читателя в том, что всякая методология — даже наиболее очевидная — имеет свои пределы.»⁴

Итак, анархист должен критически относиться к любой концепции, претендующей на целокупное описание мира. Поэтому когда анархист принимает марксистскую теорию классовой борьбыили экономическую модель Маркса в качестве истинной для всех и на все времена, он перестает быть анархистом. Он становится рабом монополистической теории и начинает мыслить шаблонами. Он попадает под власть идеологии.

Анархист всегда против всех моделей реальности, особенно если какая-то модель претендует на общезначимость. Он ставит их под сомнение, но это не значит, что оннеможет ими пользоваться. Он может их использовать, но при этом сознавать ограниченность этих моделей.

Итак, анархист должен критически относиться к любой концепции, претендующей на целокупное описание мира.

Покаяние как онтологический критицизм

Если мы переключимся в религиозный режим, то увидим, что нечто похожее от методологии Фейерабенда есть в христианстве, особенно в православии. Это покаяние. Православие ставит большой акцент на покаянии как практики соменения в своей правильности. У нас масса покаянных молитв. Но если выйти за моральное значение покаяния как анализ своих личных грехов, то мы увидим, что покаяние касается всех наших мировоззренческих установок. Наши личные грехи — это только частный случай покаяния, которое должно затронуть все наше сознание и жизнь. Именно про такое покаяние говорил Иисус Христос, когда обращался к фарисеям, которые многие не имели личных грехов, но имели монолитное мировозрение или идеологию и были уверены в его правильности, они были ортодоксами. По сути покаяние противостоит ортодоксии. Покаяние всегда ставит ортодоксию под сомнение, но не для того чтобы ее отменить, а для того, чтобы найти новую ортодоксию и потом снова и снова, это «жаждущие правды», которые обретут счастье и насытятся только в Боге, но не на земле. Именно о таком постоянном покаянии говорили отцы церкви.

Покаяние или (др.-греч. μετάνοια), как перемена своего мышления, а эта перемена начинается с того, что мы ставим под сомнение правильность нашего сегодняшниго мировоззрения и установок, то есть покаяние подрывает нашу сформировавшуюся личную идеологию. Для того чтобы освободить сознание для новых вопросов и ответов. Покаяние подрывает всякую идеологию в том числе религиозную.

По сути методологический анархизм Фейерабенда в религиозном смысле является формой покаяния. Когда мы каемся, мы не просто сожалеем о своем частном грехе или своем несовершенстве, но мы в идеале должны перестраивать свою систему мышления так, чтобы грех в будущем был невозможным.

На это проницательный читатель-христианин мне ответит: а как же религия и, в частности, христианство? Оно ведь создало величественную картину мира в своем учении, которое, по словамтеологов, является полным и непротиворечивым. Вот здесь мы переходим к рассмотрению сути христианского анархизма.

Православный анархизм в Библии

Дает ли нам Библия повод говорить про анархизм? Я считаю, что да.

Самое первое и, на мой взгляд, поверхностное возражение против анархизма мне обычно высказывают такое: как может быть анархия божественной, если во всем Писании Бог называется Царем Царей, он царствует, человека поставил царем надо животным миром. То есть, установлена божественная иерархия.

На это я предложу один большой генеральный ответ, который поставит все эти места писания про Бога-царя в правильный ракурс.

Все богословы знают про антропоморфизм Библии. Про это написаны горы книг. Антропоморфизм — это литературный оборот речи, когда Богу приписываются человеческие качества. Бог гневается, Бог пошел туда или окинул взором землю — все это антропоморфизмы, то есть это всего лишь фигуры речи, само собой предполагается, что у Бога нет рук и ног и глаз, как у человека, и ему не надо искать Адама, Он не гневается, как человек. Все это только фигуры речи, чтобы человеческому разуму было удобнее понять Божественные наставления. Все это метафоры. Но почему-то метафоры про власть прочно вошли в политический обиход и укоренились в нашем сознании и теперь сознаются как «очевидное» и реальноеположение дел.

Вот цитата из Иоанна Златоуста: «Когда ты слышишь слова: «ярость и гнев», в отношении к Богу, то не разумей под ними ничего человеческого: это слова снисхождения. Божество чуждо всего подобного; говорится же так для того, чтобы приблизить предмет к разумению людей более грубых»⁵.

Получается, по мысли традиционного православного толкования, мы не можем приписывать Богу гнев или ярость. Тогда почему мы Ему приписываем желание властвовать и наказывать? Мне здесь видится, методологическая уловка поздних толкователей, обусловленная историческим контекстом: церковь пошла на службу государству, поэтому пришлось трактовать Библию в сторону освящения государственной власти.

Св.Отцы с очевидностью постоянно поднимали проблему возможности говорить о Боге, апофатическое богословие является фундаментом православной теологии. Символичность и неточность речи о Боге всегда была фоном богословствования. Но в идеологической имперской версии христианства этот момент удачно опустили. Нюансы в понимании библейского языка исчезли, и власть Бога стали понимать как властьнебесногофеодального монарха, который ее делегирует земным монархам.

Короче говоря, все тексты Библии, говорящие о Боге-Царе и Его царской якобы власти, есть такой же антропоморфизм, как и прочие места. И понимать эти выражения надо как фигуры речи, а не как призыв к действию и тем более как заповедь. То есть, можно с уверенностью заявить, что все двухтысячелетнее учение о священной царской власти и власти от Бога, — все это построено на библейских метафорах и литературных приемах, выгодных власть имущим.

Анархия в книге Судей

Единственная библейская книга, которая рассказывает нам о божественном установлении анархии в обществе — это книга Судей.

Книга Судей — своеобразная книга в Библии. Ее очень редко комментировали святые отцы, ее очень редко используют в проповедях. Раньше ее вообще не рекомендовали читать детям и новоначальным христианам, чтобы не соблазняться⁶.

Между тем, это самая анархическая книга в Писании, подрывающая весь церковный империализм. Здесь мы встречаем конфедерацию свободных общин, анархо-индивидуалиста Самсона, анархические вооруженные отрядыатаманаГедеона, матриархальную воительницу Девору и множество мирных судей.

Чаще всего изучение Судей идет в комплексе со всеми историческими книгами Ветхого Завета. И мало кто уделяет внимание политическому аспекту этой небольшой книги.

Распространено мнение, что период Судей — это переходный период, короткий и для становления Израиля неважный. Этот период оценивается скорее как негативный и постыдный, по сравнению с царством Давида и Соломона.

Я же предлагаю посмотреть на эту книгу, не как переходную, а как венчающую Пятикнижие. Ведь по сути, ситуация книги Судей — это целевая ситуация, это порядок и образ жизни, которому служили все события от Исхода до вхождения в Палестину. Заветная мечта Моисея воплотилась именно в том, о чем мы читаем в книге Судей. Жизнь Израиля при судьях это и есть та свободная жизнь, к которой Бог вел Израиль через пустыню. Если так смотреть, то многие вещи предстают пред нами в новом свете.

Традиция приписывает авторство книги Самуилу, но исследования известного библеиста Мартина Нота показали, что писал ее, скорее всего летописец девтерономического периода⁷. Это примерно 6-7 век до нашей эры. В этот же период было написано Второзаконие, в котором естьупоминание о будущем царе (Втор. 17:14), которое в устах Моисея было анахронизмом. Однако летописец использовал более древниеустныесказания, которые даже после литературного «причесывания» и обработки, все равно выглядят дико архаичными и странными.

Автор Судей был придворным летописцем, в его задачи входило писать историю, выгодную царствующему дому и превозносившую монархию. Поэтому он постоянно по ходу сказания демонстрирует свое неудовольствие жизненным укладом Израиля в то время. Главным лейтмотивом всего сказания была такая сентенция: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым» (Суд 21:25). Летописец считает, что без монарха народ Израиля пребывал в хаосе, безвременье и анархии. С этих позиций он оценивает период Судей. Библеист М. Мангано пишет: «Похоже, что автор подает книгу как апологию, чтобы узаконить введение монархии»⁸. Однако если смотреть на книгу без этой монархической предвзятости, то можно увидеть совсем другую историю.

Социально-политическое устройство Израиля в период Судей можно с уверенностью назвать анархическим. Но мало кто обращал внимание на то, что сам Бог считает такое устройство Израиля предпочтительным.

Во-первых, после вступления израильских племен Иисус Навин не оставил преемника, да это и не предполагалось, так как Навин был военачальником только во время похода. Бог не поставил ни пророка, типа Моисея, ни царя, ни другого правителя или правительственную организацию. Осев напалестинских землях, Израиль был предоставлен самому себе. Каждое колено и каждый город жили автономно и ни от кого не зависели и никому не подчинялись. Основная претензия Бога к народу заключалась только в том, что Израиль или отдельные его колена время от времени поклонялся другим богам.

Во-вторых, в 1 книге Царств в 8 главе Бог очень явно и отчетливо проговаривает Свои политические предпочтения. В этом отрывке описывается ситуация, когда народ захотел поставить себе царя. В ответ на это Бог говорит: «отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними». (1Царств 8:7).О языческом характере монархии также говорится в 12 главе 1 Царств.

Здесь мы видим прямое и очевидное божественное предпочтение определенного общественного устройства –это именно такое, какое было при Судьях. В политическом измерении период судей очень похож на анархический строй: никакой священной земной власти, нет царя и священника, который имеет политическую власть, проведено справедливое разделение земель, общинами управляют советы старейшин, повседневная жизнь подчинена обычному праву, которое базируется на Законе Моисея. В трудные времена появляются признанные народом авторитеты, которые объединяют народ для сопротивления. Время Судей — это идеальное устройство общества, по мнению Бога. Но не людей, как оказалось.

Иосиф Флавий впервые назвал такую форму правления в Израиле теократией. Однако время судей не подходит по своим признакам под описание теократии. Флавий (как и многие после него) ошибочно полагали, что Израилемуправлялисвященники. Действительно, теократия предполагает царя в качестве наместника бога или хотя бы его сына, как это мы видим у фараонов и почти всех царей востока того периода. Либо же должна присутствовать какая-то духовная иерархия, которая держит власть в своих руках. Даже харизматический лидер Макса Вебера должен иметь в руках власть длительное время. В Судьях этого нет. Там нет иерархии. Каста левитов и священников не обладает реальной властью, первосвященник тоже ничего не решает, хотя к его мнению прислушиваются. В сложные критические времена появляются харизматические лидеры — судьи, которые решают проблему и потом складывают полномочия или занимаются ординарным судом.В анархической терминологии это называется естественный авторитет.

Мы привыкли воспринимать книгу Судей как захватывающий боевик. Там и правда подробно описываются сюжеты только самых критических ситуаций и, кажется нам, что там только и были войны героев и междоусобицы. Тем временем, это было мирное время, нарушаемое иногда небольшой войной. Просто мы пропускаем короткие предложения, которые сообщают, что между этими геройскими событиями и войнами проходили годы мира. Например:

Суд.3:30. При судье Аоде покоилась земля 80 лет.

Суд. 3:11. При судье Гофонииле «и покоилась земля 40 лет».

Суд. 5:31. При пророчице Деворе «и покоилась земля 40 лет».

Суд. 8:28. При Гедеоне 40 лет покоилась земля.

На самом деле мирные времена судей — это самые длительные по продолжительности мирные времена в Израиле. Для сравнения упомяну Соломона, который мирно царствовал в течение 40 лет. И это считается образцовое царствование без войн. При остальных царях постоянно шли войны и усобицы.Так что можно сказать, что время Судей — было временем благоденствия.

Но надо сказать вот что. Хотя Бог имеет особую любовьь к анархии, все же он позволил людям выбрать себе царя. То есть Он все же отдает выбор формы правления в руки людей.

Перейдем к Новому завету

Я не буду говорить об анархичской жизни первых христиан, это огромная тема. Скажу про «власть от Бога».

Еще одни слова, которые всегда приводятся в противовес анархизму. «Вся власть от Бога»

Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. (К Римлянам 13:1)

Однако, здесь имеется в виду не конкретная форма правления или конкретный правитель. Об этом еще Златоуст говорил, а сам принцип власти или я бы сказал принцип организации общества или порядок.

св.Иоанн Златоуст пишет:

"Как это? Неужели всякий начальник поставлен от Бога? Не то говорю я, отвечает (апостол). У меня теперь идет речь не о каждом начальнике в отдельности, но о самой власти. Существование властей, при чем одни начальствуют, а другие подчиняются, и то обстоятельство, что все происходит не случайно и произвольно, так чтобы народы носились туда и сюда, подобно волнам, — все это я называю делом Божьей Премудрости. Потому (апостол) и не сказал, что нет начальника, который не был бы поставлен от Бога, но рассуждает вообще о существе власти…

(Златоуст Иоанн Беседы на послание к Римлянам, 23 беседа.)

Вот это сравнение с волнами, которые означают хаос, убеждает меня в мысли, что речь идет о порядке в первую очередь, а не о иерархии начальников.

Порядок должен быть в обществе и он от Бога. Как мы видим, у Златоуста есть это характерное для античности отождествление власти с порядком.

Здесь имеется в виду порядок или баланс сил в обществе, устройство общества. У Бога нет предпочтительной формы правления или социального устройства. Эти вопросы должны решать люди сами. Поэтому и говорится, что вся власть, всякая форма управления принимается Богом, лишь бы она служила упорядоченной и мирной жизни.

Ап. Павел в посланиях много раз говорил о порядке.

только все должно быть благопристойно и чинно.

(1-е Коринфянам 14:40)

“Чинно” в оригинале это “в порядке”. Порядок — это устойчивая предсказуемо функционирующая структура. Даже анархисты выступают за порядок. Существует известный парафраз Прудона: «анархия — мать порядка».

Вот именно это имеется в виду, когда апостолы пишут о подчинении властям. Мы помним, что часто сами апостолы конкретным властям не подчинялись. Они не подчинялись ни еврейской власти священников, ни римским властям.

Почему именно православие?

Меня спросят почему я рассматриваю только православие, а не католиков или протестантов?

Я считаю, что православие это и есть просто христианство без лишних добавлений (как католики) и без выпиливания, удаления нужного (как это сделали протестанты). Для дальнейшего разговора надо определить особенные характеристики православия по сравнению с другими христианскими исповеданиями. Почему именно православие анархично?

На данном этапе я предлагаю две ключевые концепции православия, без которых оно не будет таковым. Это Покаяние и Троица. Троица и покаянние — вот наши теория и практика. Троица задает нашу онтологию, а покаяние есть основа нашей практики.

Меня спросят: ведь в православии есть другие прекрасные учения, например, соборность, паламизм, эсхатон, обожение (θέωσις). Все это хорошие концепции, но, мне кажется, они слишком идеальные, это идеалы, пока недостижимые и абстрактные.

Если Троицу и покаяние поставить в политическую плоскость, то получим интересную картину. В политическом аспекте Троица — есть анархия Бога. Наш Бог — это не единоначальный монарх, сидящий на небе. Наш Бог — это сообщество трех личностей, община равных, хоть и не одинаковых, любящих друг друга. И эта община задает параметры нашей реальности. Какой еще пример может быть лучше? В Троице нет главного. Конечно, мы слышали о проблеме «монархии Отца», но Отец считается причиной Сына и Духа, но причинение или причинность не является обоснованием власти, напротив, обоснованием власти является разная честь — а вот по чести лица Троицы равны. Получается Бог есть анархия в Своем существе, это безвластная самоорганизация в любви. Мы знаем, что всё Творение в Иисусе Христе приглашено разделить эту жизнь в Троице. Поэтому жить в анархии мы призваны уже сейчас.

Стремление к спасению в политической плоскости есть освобождение всех регионов реальности от угнетения. А не только от личного греха.

Ведь когда Иисус цитировал Исайю о том, что Он пришел “отпустить измученных на свободу”, Он имел в виду духовное освобождение. Однако духовное освобождение, в свою очередь, ведет к пониманию всех видов рабства, в том числе и политического и патриархального, в которых человек пребывает и пробуждает желание освободиться от них всех.

Покаяние есть метод критики своих оснований и всякой идеологии.

Поэтому православный анархизм мне кажестя перспективным способом жить по-христиански в современном мире, который может давать адекватные ответы также и на политическиевопросы меняющегося мира.

Хорошо, Троица задаёт нашу онтологию. Покаяние же — это метод нашего освобождения. Как говорил ап Павел: "покаяние ко спасению"(2 Кор7:10) Мы освобождаемся через покаяние. Что это значит?

Это значит, что мы ищем зло, капитализм, жадность, насилие и прочие другие плохие вещи не в другом, не в обществе, не в другом человеке, а, в первую очередь, ищем всё это в себе, потому что я есть капиталист, я есть жадный, я есть злой, я есть Иуда, предавший Христа. Поэтому перед Причастием мы говорим: «не дам Тебе поцелуя Иуды“. Я (каждый из нас) есть источник зла в этом мире. И начало любого угнетения находится во мне и начинать избавление от угнетателя я должен с себя.

Начало всякого освобождения от любого угнетения начинается с покаяния, которое есть освобождение своего сознания от угнетения грехом, от которого происходят все злые дела и все остальные виды угнетения в мире.

То есть, когда мы каемся, мы проникаем в самую суть зла и отрекаемся от него и пытаемся создать плоды покаяния, изменить нашу жизнь, сначала нашу личную жизнь и потом общественную.

Ведь после истинного покаяния идут дела покаяния, плоды покаяния — это и есть дело освобождения, „отпустить измученных на свободу», это и есть революция. Подлинная революция есть плод истинного покаяния.

Я понимаю, что рассмотрел здесь не все проблемы православного анархизма. Есть еще вопросы директивной истины, и вообще проблема авторитарности монотеизма, авторитета догмата и отношения к инакомыслию. Но эти вопрос мы оставим на следующий раз.

Литература

1(Булгаков, С. Н. Православие. Очерки учения Православной Церкви — Минск: Издательство Белорусского Экзархата, 2011. — С. 222.)

2Бердяев Н.А Новое религиозное сознание и общественность. — СПб.: Издание М. В. Пирожкова, 1907. С. 136-137.

3Лев Черный. Новое направление в анархизме: ассоциационный анархизм. — Нью Йорк, Издание рабочего союза «Самообразование», 1923. С. 280.

4ПолФейерабенд.Против метода. Очерк анархистской теории познании. М.: Хранитель, 2007. — С. 52.

5Свт. Иоанн Златоуст. Беседа на Пс. VI.-2. Творения. Т. V. Кн.1. СПб. 1899. С. 49.

6 Daniel Isaac Block: Judges, Ruth (= The New American Commentary. Bd.6).Broadman & Holman Publishers, Nashville 1999, S.69.

7 Noth, Martin Überlieferungsgeschichtliche Studien; die sammelnden und bearbeitenden Geschichtswerke im Alten Testament. Wissenschaftliche Buchgesellschaft Darmstadt, 1963, s.47.

8М. Мангано. Введение в Ветхий Завет. С заметками по истории толкования Ветхого  Завета и истории библейской археологии. Москва: Духовная Академия Апостола Павла, 2007 — С. 166.