Современный мировой момент характеризуется фундаментальной сменой темпоральной ориентации, когда вера в прогресс (прежде всего, социальный и политический) лишается своей легитимности как на уровне массового сознания, так и идеологической ориентации элит. На смену прогрессистской установке приходит не только реакционная (то есть связанная с разными вариантами «возвращения назад»), но и апокалиптическая, основанная на представлении о приближающемся конце мира, который необходимо так или иначе сдержать через радикальные изменения форм национальной и международной политики. Однако центральным для подобных представлений становятся не только формы «сдерживания», но и сам образ «конца мира», определенные идеи о его причинах и движущих силах. 

В этом смысле различные концептуализации силы, «удерживающие» мир от царства Антихриста, принципиальные как для про-трамповского «Темного Просвещения» в США, так и для официальной идеологии Кремля, представляют уже не маргинальные мировоззрения, но стремятся занять место мейнстрима в условиях кризиса либерального прогрессизма. В своем сообщении я хотел бы коснуться параллелей и различий в этих двух взглядах на образ грядущего Антихриста и «сдерживающей» его силы. 

Прежде всего, стоит коротко напомнить, какое значение получает образ Антихриста в консервативной интеллектуальной традиции Нового времени, на которую сегодня так или иначе опирается современная неореакция. Начиная с XIX века, образ Антихриста трансформируется в описание господствующих социальных тенденций, имманентных для секулярного мира (то есть мира Просвещения). Антихрист — это  дистопический образ унифицированного общества, в котором подлинные цели человека оказываются утрачены и подчинены безличным механизмам, царство тотального контроля и калькуляции, где целое определяют все встроенные в него элементы. Обещая реализацию всеобщей свободы, антихрист на деле утверждает систему абсолютного рабства, в которой человек лишается подлинной внутренней свободы — то есть выбора между добром и злом.

В путинской России эта интерпретация антихриста, восходящая к религиозной мысли конца XIX века (в т. ч. Владимиру Соловьеву), получила в последние годы характер официальной доктрины и неоднократно озвучивалась Патриархом Кириллом и отчасти самим Путиным. Антихрист — это либеральный Запад, проповедующий ложный универсализм, стремящийся к тоталитарному единству «мира, основанного на правилах», стирающий границу между добром и злом и таким образом уничтожающий само человеческое начало. Патриарх Кирилл также неоднократно говорил об опасности «трансгуманизма» — «суррогата человека, способного подменить собой человека подлинного». Такая опасность связана не только с ложной идеей социального прогресса, но и с прогрессом технологий, выходящих из-под контроля человека и приобретающих самостоятельную агентность, безразличную к морали. Необходимость подчинения технологий христианской морали во многом совпадает к политикой «цифрового суверенитета» — ограничения интернета интересами национальной безопасности.

Один из недавних примеров такого консервативного апокалиптического анти-акселлерационизма, например, представлен в новом романе главного редактора RT Маргариты Симоньян «В Начале было слово, в конце будет цифра». Действие романа происходит после всемирной катастрофы, где все выжившие живут под тоталитарной властью Искусственного интеллекта. В этом новом мире отменены национальные государства и нации как таковые, а также полностью запрещен русский язык как не соответствующий логике алгоритма и содержащий не поддающиеся рационализации конструкции. Единственная слабая надежда на духовное спасение в романе связана с чудом уцелевшими остатками Соловецкого монастыря. 

Унификации и стандартизации человека в этом подходе противостоят партикулярные различия, несводимые к тотальному единству, а значит, сохраняющие возможность для индивидуального нравственного выбора. Так идея «многополярного мира» оказывается напрямую связана с «удержанием» моральной амбивалентности (а значит, и свободы индивида). Это сочетание является ключевым для синтеза культурного партикуляризма и христианского мессианства в путинской идеологии. Россия, с этой точки зрения, является не просто самодостаточным «государством-цивилизацией», со своими особыми «традиционными ценностями», но и несет благую весть остальному миру, освобождая его от надвигающегося антихристианского тоталитаризма и открывая эру сосуществования различных цивилизаций, ни одна из которых не претендует на глобальное господство и обладание универсальной истиной. 

Такое понимание «сдерживающей силы» (катехона), сочетающее дисциплинирующее начало русского авторитарного государства с моральной «сложностью» индивида, восходит к одному из самых оригинальных русских консерваторов XIX века Константину Леонтьеву (1831-1891). Леонтьев, один из ранних теоретиков идеи о множественности цивилизаций, представил в своих текстах (прежде всего, книге «Византизм и славянство») сочетание элементов философского витализма и катехонического «удержания» мира от Антихриста. 

Европа, согласно Леонтьеву, идет к гибели, так как ее установка на демократический прогресс означает стремление к упрощению и унификации. Леонтьев описывает эту тенденцию не только в религиозно-эсхатологических терминах, но и в медицинских, уподобляя развитие цивилизации состоянию живого организма. Высшей точкой развития в любых организмах является высшая степень их сложности, полярности и непредсказуемости процессов. Тогда как болезнь — это стремление от сложности к простому единству, гомогенности всех внутренних процессов организма. Согласно Леонтьеву, смерть — это финальное возвращение сложного к однородному, разнообразного — к сходному. Этот принцип в равной степени относится и к индивидуальному организму, и к обществу.

«Европейская революция есть всеобщее смешение, стремление уравнять и обезличить людей в типе среднего, безвредного и трудолюбивого, но безбожного и безличного человека, — немного эпикурейца и немного стоика», — писал Леонтьев. Для того, чтобы преодолеть это стремление к смерти, необходимо повернуть время от линейного движения (к смерти) к воспроизводству сложности через повторение. На социальном и политическом уровне это означало не только сохранение абсолютной монархии, но всех форм сословного общества и культурных различий (“цветущей сложности”). На уровне индивидуальном — отсутствие единого стандарта психически сбалансированного человека. Полярность бушующих страстей и постоянный выход эмоций из-под контроля разума должен сдерживаться брутальностью деспотического государства и аскетизмом Церкви. Именно это удержание и сохранение непредсказуемости и неравенства для Леонтьева и является задачей государства, противостоящего либерально-прогресситскому Антихристу. Подлинным катехоном для Леонтьева является даже не государство или феодальная социальная структура, но само сохраняющееся не-тождество и конфликт между силами жизни и требованиями морали, напряжение между эстетикой и этикой, которое оставляет место разнообразию в мире.

Мне кажется, именно в этом пункте борьбы против унифицирующего равенства и за сохранение моральной амбивалентности и непредсказуемости можно найти главную параллель между путинизмом и американским Темным Просвещением. 

В своем манифесте «Темное Просвещение» Ник Лэнд утверждал: «Люди не равны, они не развиваются как равные, их цели и достижения различны, и ничто не сделает их равными. Если сущностное равенство и имеет какое-то отношение к реальности, то исключительно как ее систематическое отрицание». Эту реальность неравенства пытается скрыть тотальная система ложного сознания и основанных на ней институтов, которые идеологи Темного Просвещения называют «Собор» (The Cathedral). Эта система обладает качеством лже-Церкви, так как отстаивает монополию на мораль и справедливость, которая связана с фундаментально ложным и репрессивным равенством сильных и слабых. Целью «Собора» также является создание «среднего человека», политкорректного, управляемого и предсказуемого. В этом смысле «Собор» является «сдерживающей силой», так как через институты демократической политики пытается сдержать акселерацию капиталистической экономики, воплощающей подлинную реальность жизненной энергии. 

Однако если линия правых акселлерационистов вполне соответствует виталистской линии, которую мы описали у Леонтьева, то серия недавних лекций и интервью венчурного капиталиста и визионера Питера Тиля, посвященных Антихристу и катехону, сближаются с его реакционно-религиозной перспективой. Так, в недавней лекции, прочитанной в Сан Франциско, Тиль определяет антихриста как «повелителя зла или анти-мессию, который является в последние времена». Путь Антихриста в мире, утверждает Тиль, начинается с провозглашения этим anti-messiah приближающегося конца света, предотвратить который можно лишь остановив все конфликты и создав мировое правительство (one-world state) (стоит отметить, что Тиль тут прямо ссылается на Владимира Соловьева, который в своих «Трех разговорах» также описывает появление Антихриста, предлагающего спасение мира от гибели). Согласно Тилю, именно культивация  «страха перед экзистенциальными угрозами» является главной стратегией Антихриста. Антихрист, таким образом, приходит не просто как лже-мессия, но как лже-катехон, призывающий к «удержанию» мира от климатической катастрофы или эскалации военных конфликтов через остановку технологического роста и ограничение национального суверенитета международным правом.  Если раньше Антихрист говорил от имени прогресса, то сегодня его языком является новое варварство, противодействие науки и технологиям. Так современный Антихрист, утверждает Тиль, мимикрирует под катехон и предлагает себя не как сила развития, но как сила сдерживания.

Антихрист сегодня означает абсолютный конец развития: последнюю философию, последнего индивида, последнего правителя. Поздняя модерность, от которой предлагает отказаться Антихрист, напротив, была основана на открытости к непредсказуемости, постоянному появлению все новых нерешенных вопросов и вызовов. Иными словами, согласно Тилю, развитие технологий сегодня умножает сложность мира, и таким образом сдерживает луддита-Антихриста с его предложением мирового правительства. 

Стоит добавить, что теологическая модель Тиля полностью соответствует логике венчурного капитализма. Как показывает в своей недавней книге социолог Бенджамин Шестакофски, единственным основанием для инвестиций в стартапы является показатель экстремального роста и экспансии, а не ожидаемых прибылей: «Инвестиционные решения венчурных компаний определяются «фиктивными ожиданиями» — игрой воображения, позволяющей им осуществлять свои вложения, ориентированные на прибыль, в условиях абсолютной неопределенности, где последствия действий инвесторов никак не могут быть просчитаны и остаются совершенно непредсказуемыми». [1]

Таким образом, обе идеи — катехона и представления об Антихристе — как российская консервативно-цивилизационная (техно-пессимистическая), так и техно-оптимистическая в духе Темного Просвещения, — сходятся в главном: эскалации непредсказуемости и некалькулируемости будущего, «сдерживающих» Апокалипсис.

Этот текст представляет доклад, прочитанный в ноябре 2025 года на конференции Американской ассоциации восточно-европейских и евразийский исследований (ASEEES) в рамках секции «Темное Просвещение и путинская Россия: неожиданные параллели».