Созвездие цитат, призванное отразить стиль, нрав и мироощущение Эмиля Чорана. На деле всего лишь попытка резким движением навести фокус взгляда на основные темы мыслителя. Специально для Insolarance составлено Иваном Кудряшовым по интервью и текстам автора.

О средствах к труду. Глоток кофе и сигаретная затяжка — вот мои настоящие родители. Теперь я не курю, не пью кофе и чувствую себя сиротой. Я отказался от всего, что имел: от яда, того яда, который давал мне силу работать.

О себе. У меня в жилах течет не кровь, а мрак.

О бессоннице. Всем лучшим и всем худшим во мне я обязан бессоннице.

О страдающем бессонницей. Он живет в другом времени и в другом мире, поскольку нашу жизнь можно переносить лишь при одном условии: благодаря перерывам. В конце концов, для чего люди спят? Для того, чтобы не просто отдохнуть, но и забыться. Тому, кто встает утром, проспав всю ночь, кажется, что жизнь как будто начинается заново. А для того, кто не сомкнул глаз, ничего не начинается. В восемь утра он ровно тот же, что в восемь вечера, и это неминуемо переиначивает весь взгляд на вещи. Думаю, именно по этой причине я никогда не верил в прогресс, никогда не дурачил себя подобными бреднями…

О смертности. Ни о собаке, не о крысе никогда не говорят, что они смертны. По какому праву человек присвоил себе эту привилегию? В конце концов, смерть не является открытием, и считать себя единственным ее носителем — признак неумеренного самодовольства.

О природе человека. Поскольку человек — животное болезненное, любые его высказывания или поступки равнозначны симптомам.

Об отчаянии. Оргазм — это припадок; отчаяние — тоже. Первый длится мгновение, второй — всю жизнь.

О толковании снов. Если я всегда относился к Фрейду с недоверием, то виноват в этом мой отец: он рассказывал свои сны моей матери и тем самым каждый раз портил мне утро.

О том, зачем люди пишут. Писать значит отделываться от укоров и обид, выблевывать свои секреты. Писатель — это сумасшедший, пользующийся выдумками-словами, чтобы излечиться. Над сколькими недугами, сколькими угрожающими приступами я взял верх благодаря этим пустышкам!

О сущности литературы. Предметом литературы является человеческая порочность. Писатель радуется порочности Адама и процветает лишь в той мере, в какой каждый из нас принимает её и воспроизводит.

О Родине. Человек живет не в стране, он живет внутри языка. Родина — это язык и ничего больше.

Об оправдании мира. Слезы восхищения — единственное оправдание этого мира, если он нуждается в таковом.

Об отношении Бога к нашим деяниям. Некоторое время позанимавшись какой-либо темой, можно на лету судить о любом относящемся к ней научном труде. Открыв некую книгу о гностицизме, я тут же понял, что ей нельзя верить. Это несмотря на том, что успел прочесть из нее одну-единственную фразу, да к тому же всего лишь жалкий дилетант в этой области, едва осведомленная посредственность.

А теперь представим себе абсолютного специалиста, титана — например, Бога: все, что мы делаем, должно казаться ему грубой халтурой — даже наши бесподобные достижения, даже те из них, которые должны были бы его поразить и унизить.

О «vita brevis ars longa». Всё, что можно классифицировать, тленно. Вечно лишь то, что поддается многочисленным интерпретациям.

О протестующих. Чем больше человек страдал, тем меньше он отстаивает свои права. Протест есть признак того, что человек никогда не испытывал мук ада.

О мышлении. Мыслительный процесс можно представить как ванну, наполненную ядом, как приятное времяпрепровождение мечтательной змеи.

Об актуальных событиях (и смысле работы). Если бы какое-нибудь правительство среди лета объявило, что отпуска и каникулы продлеваются до бесконечности и что под страхом смерти никто не должен покидать тот рай, в котором он пребывает, за этим последовали бы массовые самоубийства и беспрецедентная резня.

О любви к ближнему. Любовь к ближнему — вещь невообразимая. Разве можно требовать, чтобы один вирус любил другого?

О музыке. В каждом письме к одной своей японской приятельнице я обычно рекомендую ей послушать то или иное произведение Брамса. Недавно она написала мне, что только что вышла из токийской больницы, куда ее увезли на «скорой» после чересчур рьяного прослушивания моего кумира. Какое трио, какая соната послужили тому виной? Не важно. Только музыка, способная вызывать обморок, достойна того, чтобы ее слушали.

О таланте повторения. Наверное, идеал состоит в возможности повторяться, как … Бах.

Об итоге всех идеологий. Религии, равно как и идеологии, унаследовавшие от них все пороки, сводятся к крестовым походам против юмора.

О России. Читал стихи Александра Блока. Ах, эти русские, до чего они мне близки! По складу моя тоска — совершенно славянская. Бог весть из каких степей пришли мои предки! Память о безграничном пространстве, как отрава, растворена у меня в крови.

Об отношении чувства и идеи. Как низко должно пасть чувство чтобы превратиться в идею.

О дружбе. Дружба интереса тем, что она, почти как любовь, является неиссякаемым источником разочарования и яростной ненависти, а стало быть, изобилует сюрпризами, отказываться от которых было бы неразумно.

О маргинальности философии. Философ, отказавшийся от систем и суеверий, но все ещё упорно бредущий по дорогам этого мира, должен подражать тротуарному пирронизму, которого придерживается самое недогматическое существо на свете: публичная девка. Отрешенная от всего и всему открытая; приноравливающаяся к настроению и мыслям клиента; меняющая всякий раз манеру говорить и выражение лица; готовая казаться печальной либо веселой, оставаясь равнодушной; расточающая продажные вздохи; откликающаяся на шалости своего верхнего соседа просвещенно-лживым взглядом, она предлагает уму такую модель поведения, которая может поспорить с моделью поведения мудрецов. Жить без убеждений по отношению к мужчинам и к самой себе — таков великий урок проституции, бродячей академии трезвости ума, столь же маргинальной по отношению к обществу, как и философия.

Об обществе. Тротуары мира усеяны реформаторами, и ими же до краев набиты больницы. Желание стать первопричиной событий действует на каждого подобно умопомешательству, подобно сознательно принятому на себя проклятию. Общество — это настоящий ад, населенный спасителями! Вот потому-то Диоген со своим фонарем и искал человека безразличного…

О бытии. Здоровые люди лишены реальности. У них есть все кроме бытия — которое дается только сомнительным здоровьем.

И ещё раз о бытии. Серьёзность не входит в определение бытие; трагизм — да, потому что он несет в себе идею авантюры, бессмысленного катаклизма, тогда как серьезность предполагает наличие цели. Однако великое своеобразие бытие заключается как раз в его бесцельности.

Об успешных людях. Каждый раз, когда я вижу пьяного, грязного, запуганного, вонючего клошара, валяющегося со своей бутылкой на краю тротуара, мне представляется человек будущего, который прилагает все силы, стремясь к собственному концу, и достигает собственной цели.

О проблеме осознанности. Избыточная осознанность мешает всякому делу. Слишком длинные рассуждения о сексуальности убивают ее. Эротизм — этот бич вырождающихся обществ — есть посягательство на инстинкт, организованная импотенция. Невозможно безнаказанно размышлять о подвигах, для совершения которых не нужны никакие размышления. Оргазм никогда не был событием философским.

О труде читателя. Читать значит предоставлять другому корпеть за вас. Это самая утонченная форма эксплуатации.

О цитировании. Любой, кто цитирует по памяти, — это саботажник, которого следовало бы привлечь к судебной ответственности. Искаженная цитата — все равно что предательство, оскорбление, ущерб тем более серьезный, что нам хотели оказать услугу.

О времени. Вчера, сегодня, завтра — все это категории из лексикона челяди. Для праздного человека, надменно водворившегося в Безутешности, для того, кого удручает каждое мгновение, прошлое, настоящее и будущее, — это только переменчивые обличья одного и того же недуга, самотождественного в своей субстанции, неумолимого в своей вкрадчивости и монотонного в своем упорстве. И недуг этот равен по объему бытию, он, собственно, и есть само бытие. Я был, я есть, я буду — это проблема грамматики, а не существования. Судьба, будучи карнавалом времени, поддается спряжению, но, когда с нее срывают маски, она оказывается неподвижной и голой, как эпитафия. Как можно считать более важным час, который был, чем тот, который есть или будет?

О необходимости компании. Устал от всех. Но люблю посмеяться. Не могу же я смеяться один.

Автор текста: Эмиль Чоран.

Составитель текста: Иван Кудряшов.