Актуальную философию составляют не только концепты и направления, но и способы организации тех, кто ей занимается. Философские сообщества кому-то напоминают субкультурные тусовки, а кому-то гильдии и кланы в играх. Это полузакрытые клубы единомышленников, которые в определенной форме рассказывают о себе миру. Например, выпуская журналы.

Так, «Финиковый Компот» — это заметный атрибут текущего поколения отечественных аналитических философов. Вместе с тем и главный редактор Евгений Логинов — яркий представитель этого «клана». Причём, не только как организатор, но и как действующий автор, исследователь прагматизма и попросту философ.

Специально для Insolarance Алексей Кардаш поговорил с Евгением Логиновым о множественных гранях современной философии и особенностях отечественного сообщества философов.

Начну с небольшой вводной. «Финиковый Компот» известен большинству нашей аудитории, но, наверно, не каждый себе представляет масштаб. Это такого рода журнал, обсуждение статей из которого можно услышать даже среди студентов технических специальностей в пределах СНГ. То есть, я бы сказал, что это не просто популярная философия, но ещё и вполне себе солидная популярная философия.

Так вот, вопрос как к главному редактору, «Финиковый Компот» — почему он появился? Как сформировалась его академическо-медийная модель? И что, по-вашему, журнал представляет собой сейчас спустя почти восемь лет после выхода первого номера?

Спасибо за похвалу.

ФК появился как печатный орган нашего философского сообщества, которое называется «Философское кафе». Ядро этого сообщества составляют люди с философского факультета МГУ, но в разное время к нам примыкали коллеги с разных факультетов и из других вузов. Журнал появился, потому что некоторым членам сообщества хотелось применять философские знания не только в рамках чисто академических исследований. Я не уверен, что полностью понимаю, что вы называете нашей «академическо-медийной моделью», но если вы имеете в виду, что у журнала есть соцсети, то это, думаю, просто естественное следствие современных коммуникативных стратегий.

Спустя почти восемь лет журнал представляет собой рецензируемый ежегодник, каждый выпуск которого посвящён какой-то фундаментальной философской проблеме. Частично он наполняется за счёт результатов работы еженедельного семинара, который мы называем ФКАЧ — «ФК: Аналитические чтения». В этом семинаре участвуют члены «Философского кафе». Частично — за счёт внешних авторов, которые откликаются на call for papers. Особое внимание мы уделяем т.н. «пролегоменам» — большому коллективному тексту, который должен ввести читателя в проблематику выпуска, дать ему понимание основных подходов, разрабатываемых в этой области. Иногда при их составлении мы позволяем себе, скажем так, эксперименты с формой изложения. В каждом выпуске, кроме статей по теме номера, есть два-три интервью с ведущими отечественными и зарубежными философами, довольно большой блок рецензий на свежую философскую литературу на русском языке, письма читателей. Рецензии мы стараемся заказывать на оригинальные и наиболее значимые отечественные исследования. Текстуальную часть журнала курируют Артём Юнусов, Андрей Мерцалов и я, а Иван Фомин и Анна Ромашова превращают каждый выпуск ФК в небольшой визуальный эксперимент. В этом им помогают иллюстрирующие статьи художники, которые откликаются на наш зов. Важную роль играют также филолог Лидия Ким, антрополог Александр Басов и историк философии Юлия Чугайнова. Многое для журнала делают феноменолог Алексей Салин, гебраист Давид Апфельбаум, индолог Анастасия Ложкина, логик Александр Беликов, химик-музыкант с философским и историческим образованиями Алексей Воронин, метафизик Константин Фролов, историк философии Дмитрий Миронов и богослов Алексей Андреев. Особый статус в редакции имеют братья Константин и Олег Мирские. Стоит отметить, что в значительной мере нынешний облик ФК определяется поддержкой со стороны Московского центра исследований сознания.

Сейчас у журнала две основные цели: презентация результатов наших исследований и создание продукта, который знакомил бы читателя с разными важными философскими сюжетами. Сюжетом для нас является философская проблема, а не конкретный автор или направление. Таким образом, сейчас не может быть ФК по, например, Гуссерлю, но может быть по проблеме времени, где будут статьи, скажем, о Гуссерле, Августине, Мак-Таггарте, Рикёре, Анаксимандре, СТО, «Назад в будущее», Прайоре, ван Инвагене, джет и нехех, Джудит Томпсон, Канте и т.п. Разумеется, упор будет на аналитическую философию, ведь именно ею занимаемся мы сами.

Последние несколько лет мне начинает казаться, что у нас есть еще одна цель: обучение академическому письму старшекурсников и аспирантов. Не всем оно требуется, но многим: специфика нашего образования такова, что письма в нем довольно мало, а это важный навык.

За последние десять лет пространство популярной философии в русскоязычном интернете заметно выросло. Следите ли вы за ним? Что думаете о нём? Считаете ли популярную философию необходимой или полезной?

Я стараюсь следить, но получается не очень хорошо. Большинство молодых сетевых проектов, которые были в силе, когда мы начинали, сейчас либо совсем умерли, либо находятся в глубокой коме. С новыми проектами на базе ВК я знаком плохо, есть ли что-то интересное в ФБ, кроме индивидуальных блогов, я не знаю. Удивительно, но почти ничего интересного нет на русском Ютубе. Знаю, что несколько хороших проектов есть в Телеграме.

Моя проблема с популярной философией заключается в том, что я не совсем понимаю, в каком формате я должен с ней взаимодействовать. Пожалуй, я понимаю формат мемов. Тут есть свои короли: это Евгений Цуркан из «Сути философии» и неизвестные мне люди из «Выхинской критики французской мысли». Мы когда-то пытались делать мемы, но до этих товарищей нам в этом деле далеко. Я ценю интервью философов, иногда они получаются интересными. Любопытно читать индивидуальные и коллективные исследовательские дневники. ФКшные медиа во многом строятся по последнему формату. Мне обычно не интересно читать пересказы пересказов и ликбезы. По своим темам я знаю, как правило, чуть больше того, что в такого рода материалах изложено. По другим — придется проверять, соответствуют ли утверждения истине, прежде чем их запомнить, так что лучше сразу читать исследовательскую литературу и первоисточники. Но это моя проблема, полагаю, что в целом такие материалы очень полезны.

Вы являетесь активным автором, как популярного, так и академического формата. Заметная часть ваших материалов посвящена прагматизму. Чем вас привлекло это направление философской мысли?

Во многом это случайность. При специализации на втором курсе мой научный руководитель профессор Вадим Валерьевич Васильев предложил мне писать о Патнэме, и я согласился. Постепенно это выросло в историческое изучение отношений прагматизма и аналитической философии, чему посвящена моя диссертация. Сейчас я полагаю, что у философов, которых относят к классическому прагматизму, было много интересных идей, а Пирс был попросту гений. Суть их подхода — подчёркивание связи мысли и действия. В своих размышлениях я тоже стараюсь её учитывать. Это не значит, что я являюсь последователем Пирса или Джеймса. Дух их философии — протестантизм, который я не исповедую. Что касается ХХ века, то большинство, хотя и не все, интересных американских философов этого периода имели отношение к прагматизму. Сейчас, по-моему, эта традиция почти угасла. Есть интересный прагматизм в политической философии и философии искусства, куда-то в ту сторону, как говорят, идет Латур, но эстетика, политическая философия и социология не находятся в поле моего исследовательского внимания. Есть ещё Брэндом, но с его мыслью я пока знаком плохо.

Как вы думаете, почему она угасла? Не влияет на это то, что философский прагматизм ассоциируется с тем, как это же слово используется в обыденной жизни, политике и медиа, как синоним «расчетливости»?

Нет, не думаю. С самого начала это было очень рыхлое в методологическом плане течение. Пирс хотел создать философское здание, которое простоит века, как философия Аристотеля, а получились несколько хороших терминов, дюжина интересных моделей и множество остроумных, но мелких, технических решений, прежде всего, в логике. После него почти общим местом стал фаллибилизм. Но «после» тут не значит «вследствие». Джеймс был мастером игры на социальных связях, но его привлекала как раз-таки методологическая рыхлость прагматизма. Позволив на ранних этапах быстро создать движение и произвести бурю в журналах, эта стратегия проиграла in the long run. Движение прагматизма ослабло сразу после смерти энергичного автора «Оснований психологии».

Это, конечно, не значит, что у них с Пирсом нет наследников. Более того, к Пирсу современная философия (и не только философия, но и лингвистика, и теория кино, и антропология) постоянно обращается, но «работает» там не прагматизм, а несколько иные аспекты наследия Пирса. Впрочем, интеллектуальная мода переменчива, и дети лейтенанта Шмидта тут обычное дело. Судьба прагматизма, кстати, чем-то очень похожа на траекторию полета спекулятивного реализма: с той разницей, что прагматизм обсуждался в центральных академических журналах, а спекулятивный реализм, скорее, не обладает такой чертой.

Несколько статей вы посвятили Ричарду Рорти. Несмотря на то, что он ренегат аналитической философии и довольно необычный персонаж в ряду постмодернистов, о нём сейчас, как кажется, позабыли и в популярном, и в академическом поле. Что вынудило обратить на него внимание и есть ли будущее у философского наследия Рорти?

Не думаю, что о Рорти позабыли, у него довольно много учеников, а его идеи активно обсуждаются в исследованиях прагматизма. Меня ничего не вынуждало его исследовать, это был естественный переход к нему от Патнэма. У Рорти я нахожу интересные рассуждения об истории философии, в частности, концепцию жанров историко-философского письма. Полагаю, у неё есть будущее. У его проекта философии как литературы будущее тоже есть, но ему я не симпатизирую. Мои работы о Рорти носили историко-философский характер. Я считал, что Рорти никогда всерьез не ощущал себя аналитическим философом, и пытался показать, что в его творчестве не стоит выделять два разных этапа развития: аналитический и прагматический. Но, как показал лучший наш специалист по Рорти Игорь Джохадзе, это мне не удалось. Впрочем, возможно в будущем я смогу улучшить свои доводы и все же убедить его, что Рорти не стоит понимать как «ренегата аналитической философии».

Многие считают вас активным популяризатором и представителем сообщества отечественной аналитической философии. Поэтому, хотелось бы прояснить. По вашему мнению, что представляет собой это самое сообщество русских аналитических философов? Насколько оно востребовано для отечественной и мировой гуманитарной мысли? Как соотносится с западными мыслителями?

Сообщество российских аналитических философов довольно обширно. Оно формируется из людей, чьё базовое образование либо логическое, либо историко-философское. Реже аналитиками становятся онтологи, но и это случается. Есть, конечно, и этики, и философы искусства, которые работают в аналитической традиции.

Современную логику в отечество привёз Витгенштейн, который убедил Софью Яновскую в перспективности этого научного направления (хотя и до этого в России были интересные логические разработки, достаточно назвать труды Николая Васильева и Ивана Орлова, но все же они были маргинализированы, а идеи других — например, Платона Порецкого и Александра Васильева не имели, насколько я знаю, такого влияния на судьбу отечественной логики, как деятельность Яновской, и, самое главное, они были связаны с алгеброй логики, а не с последствиями революции Фреге). Именно Яновская принесла математические методы на кафедру логики философского факультета МГУ.

Сегодня любой выпускник факультета овладевает азами этого искусства, это основа нашего образования вместе с курсом истории философии. Серьёзные исследования философии самого Витгенштейна у нас начал А.Ф. Грязнов (хотя, опять же, до него были работы Марии Козловой, Игоря Нарского, Алексея Богомолова и др., но они сами аналитическими философами не стали, насколько я понимаю, их историко-философские исследования носили внешний по отношению к наследию Витгенштейна характер), который учился у Питера Стросона. Именно Грязнов привил историку философии Васильеву интерес к аналитической философии. Большинство аналитических философов Москвы испытали влияние Вадима Валерьевича. Особенно среди учеников Васильева стоит выделить профессора Дмитрия Волкова, много сделавшего для популяризации у нас физикализма и вообще аналитической философии как стиля, и Артёма Беседина, специалиста по философии Беркли и исследователя проблемы свободы воли. Хотя не Васильевым, конечно, единым: стоит упомянуть и другие важные фигуры, такие как ныне покойная Нина Юлина и здравствующий Давид Дубровский, которые занимались аналитической философией ещё в советские времена. У них тоже есть активные ученики. Важным центром аналитической философии сегодня является Вышка, которая уже воспитала своих юных титанов, таких как Александр Мишура. Параллельно с московским сообществом сложились сообщества аналитических философов Питера, Томска, Новосибирска, Екатеринбурга, Казани, Красноярска, Калининграда, Воронежа и других городов.

Сейчас это большое и разнообразное направление в отечественной мысли. Основные предметы исследований отечественных аналитических философов совпадают с мировыми: сознание, свобода воли, философские аспекты логики, основания морали, тождество личности, детерминизм и т.п. Пожалуй, можно подчеркнуть, что отечественные философы в основном куда больше ориентируются в истории философии, чем, например, американские коллеги, но это часто ориентирует нас скорее исследовать чужую мысль, чем разрабатывать свою.

Насколько наше сообщество востребовано судить сложно. Если речь идет о сотрудничестве с другими дисциплинами, то у Московского центра исследования сознания, например, есть рабочие контакты с нейроучеными, например, с группой Константина Анохина. Особенно активно в этом направлении работает Антон Кузнецов, который также сотрудничает с людьми из музыкальной индустрии. Сергей Левин из Питера и коллеги из Томска, насколько я знаю, тесно контактируют с юристами. Я сам, по мере сил, взаимодействию с лингвистами и исследователями религии, мой друг Андрей Мерцалов — с физиками. Что дадут эти сотрудничества — покажет время.

Что касается связи с западными мыслителями, то импорт идей идет хорошо, мне кажется. Почти все крупные философы современности выступали в МГУ или в другом отечественном центре аналитической философии, ведётся активная переписка, на наших семинарах обсуждаются новинки, мы принимаем участие в международных конференциях и организуем совместные семинары с западными коллегами. Хуже всего обстоит дело с публикациями в высокорейтинговых англоязычных журналах. Но и тут ситуация, насколько я могу судить, постепенно становится лучше.

Думаю, что была отмечена вещь, которую аналитическим философам ставят в укор в критике, а поэтому к ней и обратимся. В целом, вокруг аналитического сообщества ходит, скажем так, недобрая континентальная молва. Если выделять общую линию критики, очищенную от личных обид и откровенных сплетен, то в самом ёмком формате она звучит так: «русское аналитическое сообщество — это косплей западного». Часто повторяются два мотива — отечественные аналитики не производят собственных идей и слишком сильно ориентируются на западную философию. Что вы можете сказать о подобной линии критики? И откуда она, по вашему мнению, берётся — дело в каких-то объективных проблемах или это своеобразная академическая зависть?

Думаю, это несправедливая критика.

Тут все зависит от того, что такое косплей. Мои коллеги не носят волосы а-ля молодой Чалмерс или бороду а-ля Деннет. Мало кто из нас является последователем или популяризатором какого-то конкретного автора. Не все, по моим наблюдениям, даже стараются писать в «аналитическом стиле» (допустим, что такой есть, хотя дать ему общее определение непросто). Мы действительно заимствуем у зарубежных коллег проблематику, словарь и частично методы рассуждений. Плохо ли это? Если бы это означало полную зависимость, то да. Но как раз этого-то и нет.

Мерцалов, мне кажется, вообще не поддерживает ни одной конвенционально принятой философский позиции, по-любому вопросу обнаруживая необычные, но ловко обоснованные взгляды. Локальный интеракционизм, аргументативная феноменология и ультракомпатибилизм Васильева, нарративная теория тождества личности и суперкомпатибилизм Волкова, критика Кузнецовым панпсихизма, подход Беседина к проблеме моральной ответственности, критика Юнусовым онтологического аргумента и теории истины как тождества (хотя основные достижения Артёма принадлежат, конечно, аристотелеведению), психофизическая теория тождества личности Марии Секацкой, прагматический дефляционизм (надеюсь, я правильно называю термин) Льва Ламберова — все это довольно оригинальные идеи. Конечно, в интеллектуальной истории у всего есть предшественники и аналоги. Можно сказать, что и наши зарубежные коллеги косплеят философов Нового времени, а те в своё время подражали древним грекам, которые, в свою очередь, просто пытались быть как египтяне, евреи или хетты. Это, конечно, сведение позиции оппонента к абсурду, но тут это вполне уместно.

Я действительно не считаю, что слово «косплей» хорошо описывает результаты тяжёлой работы моих коллег. На самом деле я часто поражаюсь своеобразию их мыслей, так как у меня-то самого доводы не очень получается изобретать. О причинах такого рода характеристик отечественной аналитической философии я могу только догадываться (полагаю, они разные, зависит от того, кто конкретно вам это говорил), но я не считаю использование такого рода описаний признаком ума или понимания природы философии.

Вы упомянули, что не находите ничего интересного на русском ютубе. Наверно, до совсем недавнего времени там почти не было философского контента, помимо записей лекций. Тем не менее, буквально недавно появился Убермаргинал и ряд стримеров из его компании, которые, как минимум, ассоциируются с производством философского контента. Что вы думаете про него и направление философского стриминга в целом?

Я пробовал включать, но даже как фон для уборки и мытья посуды это мне не подходит. Форма столь далека от моих вкусов, что до содержания я не добрался. Хотя вот Сергей Левин, мой питерский коллега, ходил к нему на эфир. Так что это, наверное, должно меня расположить к Маргиналу и его проекту. Еще я знаком с творчеством Василия Устиненко, он многообещающий молодой философ, но различия стилистического толка не дают мне потреблять его медиапродукт. Сам я из стримов смотрю разве что трансляции Института философии, там иногда бывает что-то любопытное.

У вас есть статья популярного формата, где, как вы выразились, объясняете, как отличить настоящего учёного от фрика с идеями. Вы выделили шесть критериев настоящего философа: наличие публикаций в рецензируемых журналах, правильный ссылочный аппарат, верифицируемость упоминаемых фактов, правильная терминология, возможность четко выделить предмет рассуждений и позитивное мнение других философов о нём. Для начала, согласны ли вы с этими критериями настоящего философа сейчас?

В целом да, я бы только не сказал, что это критерии, это, скорее, эвристики. Ну и слово «фрик» я бы, наверное, сейчас не использовал.

А есть ли вообще критерии настоящего философа? Или в любом случае нам доступны только эвристики, которые могут показать, что скорее всего мыслитель им является или нет, но при этом мы держим в голове множество исключений?

Сейчас мне такие критерии неизвестны. Но эвристики обычно не подводят.

Может быть настоящий философ, это тот, кто занимается настоящей философией? По вашему мнению, что такое настоящая философия?

Это предположение настоящего аналитического философа: истинное в силу своей формы, но совершенно бесполезное. Я с ним, конечно, согласен. Дам вам еще одно такое же: настоящая философия — это исследование фундаментальных философских вопросов.

Забавно, да. Полагаю, продолжение может быть куновски-рортианским — о том, что фундаментальные философские вопросы это то, что в конкретное время и в конкретном обществе считаются таковыми?

Не совсем. Насколько мы можем судить, впервые пул проблем был сформирован в аттической философии. Часть этих проблем получила с тех пор осмысление в других науках, но это не значит, что они перестали быть философски интересными. Скажем, современная физика изучает время, но и современная философия делает то же, просто теперь она может считаться с новыми данными и концепциями. Лингвисты изучают референцию, но модели референции они все равно часто берут у философов, а философы могут смотреть за тем, как эти модели работают. Об этом можно думать по-разному: можно считать, что в какой-то момент решение философской проблемы было найдено, и это открыло дорогу другим наукам, а можно считать, что разные дисциплины просто по-разному работают с одной и той же проблемой. Эти способы думать друг другу не противоречат, и между ними нет непереводимости и несоизмеримости. Пул великих вопросов с аттических времен увеличился за счет открытия новых проблем, равно как увеличился объем известных нам фактов. Но то, о чем пишут сторонники психологического взгляда на науку, тоже есть: в разное время мода подсвечивает разные части этого пула, оставляя другие в тени.

В таком случае, а что по вашему видению никак не может быть философской проблемой?

Философской проблемой никак не может быть то, что не касается фундаментальности, не пытается распутать противоречия между какими-то очевидно важными нашими убеждениями о мире, его познании и нашем поведении в нем. Разумеется, философствовать можно о чем угодно.

Предлагаю небольшой блиц. Я называю фамилии мыслителей, а вы пишите, это настоящий философ или нет.

Платон?

Настоящий.

Витгенштейн?

Настоящий.

Ницше?

Сложнее. Думаю, настоящий, но очень редкого типа: пророческого.

Делёз?

Не знаю. Говорят, что да.

Сёрл?

Настоящий, но ошибающийся в главных своих идеях.

Мейясу?

Настоящий.

Рорти?

Настоящий.

Хайдеггер?

Конечно. Настоящий.

Бодрийяр?

По-моему, это скорее социолог или культуролог. Когда он был в Москве, то говорил, что тогда, на склоне лет, хотел бы быть фотографом, а не заниматься философией. Эту историю я знаю от Анны Анатольевны Костиковой.

Ник Лэнд?

Не читал. Слышал какие-то гадости.

Лакан?

Чистое наслаждение.

Латур?

Социолог.

Де Сад?

Писатель.

Крипке?

Настоящий философ.

Гегель?

Наше все.

Кто же тогда ненастоящий? Ноунеймы?

Ну да. Нет проблемы с теми, кто уже на вершине. Эвристики нужны для простых авторов наших дней.

То есть, для вас нет такого автора, влияние которого на философию вы считали бы вредным, непродуктивным? Или же который олицетворял «ненастоящесть» в философии, ошибочность и т.д.

Есть, но это другое дело. «Вредный» для философии как таковой философ — это философ, чьи ошибки стали догмами для большого количества людей. Полагаю, что из тех, кого вы назвали, — это Витгенштейн, его влияние кажется мне скорее вредным, чем полезным. Но это не значит, что Витгенштейн ненастоящий философ. Как раз потому, что он был очень настоящим, вред от его идей так силен.

Любопытно, обычно главными вредниками считаю постмодернистов, особенно популярных — Батай, Барт, Фуко, Бодрийяр, тот же Делёз. В памятке для авторов ФК вы ловко покритиковали постмодернистский стиль письма. Что вы думаете о философах-постмодернистах? Так ли они вредны, как об этом говорят?

По-моему, их влияние преувеличено. Оно действительно огромно, если мы говорим о филологии и исследованиях культуры. Но так ли это для теоретической философии? Не думаю. Думаю, и в англоязычном мире, и в Европе, и у нас они сейчас не особенно влиятельны. Во всяком случае, исследование настроений отечественных философов, которое делал МЦИС в 2015 году, вообще никакого значимого академического постмодернизма не обнаружил. Это, кстати, не значит, что у нас нет интересных авторов, пишущих, скажем так, в континентальном стиле (опять же допустим, что такой существует). Из своего поколения назову Александра Ветушинского и Полину Ханову, из старших коллег — Василия Кузнецова, Георгия Чернавина и Дмитрия Кралечкина, из мэтров — Фёдора Гиренка и Валерия Подорогу.

Но все же большинство наших философов, по-моему, не соотносят себя с достижениями французской мысли второй половины прошлого века, ориентируясь больше на классическую мысль, экзистенциализм, русскую религиозную философию, советскую традицию и аналитическую философию. Хотя этот проект МЦИС много и, думаю, иногда справедливо критиковали, но других подобного масштаба и типа исследований пока просто нет. Моя оценка тут тоже делается с сильно сбитым прицелом, так как названными вами авторами я просто не занимаюсь и потому, быть может, влияния их почти не вижу.

Что касается критики в памятке, то вы, видимо, имеете в виду «мусор философского дискурса». Пожалуйста, сделайте тут скидку, текст писался, когда я был студентом, а Мерцалов — аспирантом. Но в целом я не отказываюсь от высказанных тогда положений. Позиция Андрея, думаю, тоже не изменилась в своей сути. Важно, однако, понять, на что направлена наша критика. Она направлена на философские тексты, которые вместо презентации результатов изучения каких-то интересных нам вопросов (о том, что есть, о морали, о познании и т.п.), предлагает нам поговорить о том, являются ли вот приблизительно какие-то эти вопросы оммажем, скажем, на понятие вечного объекта у Уайтхеда или просто радикально негативным детемпорализирующим демаршем?

Важно отметить, что большинство знакомых мне текстов перечисленных вами авторов не относятся к числу тех, что предпочитают подменять исследование такого рода болтовней. Их тексты сложны и, пожалуй, я бы хотел, чтобы некоторые из созданных ими работ были написаны в другом стиле. Но во многих из них можно разобраться и найти что-то ценное. Наша критика направлена на те тексты, в которых разобраться нельзя. Мы стараемся не публиковать текст, если мы сами не можем объяснить, что в нем написано и почему можно считать, что это соответствует истине. Часто это приводит к обидами.

Я хорошо отношусь к Барту, у него много проницательных наблюдений о литературе и обществе. Фуко — это вообще глыба. У истоков нынешнего ФК вместе со мной стояла Кристина Бурмина, которая специализировалась на его творчестве; я сам стараюсь учитывать наработки Фуко по интересующим меня вопросам. «История глаза» — хорошая книжка для досуга, а вот в «Сумме атеологии» я не разобрался. Помимо Васильева, на мое понимание философии сильно повлияла Анна Костикова, которая занимается как раз французской мыслью второй половины прошлого века, хотя не могу сказать, что я сам сильно продвинулся в понимании идей ее героев. Зато приобрел к ним определенную симпатию.

В статье про фриков и настоящих философов в паре моментов вы довольно открыто намекаете и в середине напрямую упоминаете Дугина. Складывается впечатление, что он если и не символизирует, то должен символизировать для вас всё условно плохое в отечественной философии. Если вы не против, то давайте напрямую проясним, что существование фигуры Дугина говорит о современной русской философии?

Полагаю, что это следствие моей не изжитой ещё необоснованной студенческой насмешливости, которая не отличает Александра Дугина от пелевинского Дупина. Но Дугин действительно не тот автор, чьи работы я рекомендую студентам. Хотя отношусь я к нему хорошо. Александр Гельевич — яркий, талантливый человек, очень эрудированный (хотя и допускающий существенное количество фактических ошибок), держит руку на пульсе интеллектуальной жизни. Надеюсь, я очень далек от его взглядов, и то, как он их выражает, зачастую меня веселит. Но не уверен, что это от большого ума, и уверен, что мои-то взгляды вряд ли продуманы лучше. Если возвращаться к его учёным штудиям, то не рекомендую я их потому, что Дугин, насколько я знаю его труды, не делает того, что я распознаю как приведение аргументов. Вместо этого, заходя в какую-то область знания, он чаще всего схематично излагает основные опции, а потом просто примыкает к одной из них или сообщает, что все они противоречат его точке зрения. Сочетание харизмы, начитанности, эпатажа и доступности делают творчество Дугина и его самого интересным объектом изучения для биографа или культуролога. А это мало кому удаётся. Мы, кстати, шесть лет назад брали у него интервью, не для журнала, а для блога. Вышло, мне кажется, очень показательно.

Не думаю, правда, что его присутствие что-то особое говорит о нашей современной философии. Такие фигуры есть во многих больших философских сообществах, различаясь лишь национальным колоритом.

И нередко такие фигуры оказываются довольно популярными вне сообщества профессионалов. Необходима ли философу какая-то доля публичности или популярности? Полезна ли она или вредна?

Необходимости тут нет, многие отличные авторы стесняются публичной речи. Это отдельный навык, который нужно специально развивать. Популярный, или, как в Новое время говорили, лёгкий философ — это хорошо. Они могут доносить до людей какие-то сложные идеи, увлекательо рассуждать о нравственности и истории, анализировать разные культурные феномены, например, сериалы или хоккей. Любопытно, кстати, что в Новое время «лёгкий философ» — это моралист. В наше — это квалифицированный комментатор получивших сейчас популярность тем. Сегодня немногие, по моим наблюдениям, берутся увлекать людей на путь добродетели своими философскими речами. Хотя такие люди есть: например, Сингер или Кирилл Мартынов (надеюсь, он не обидится такой характеристике; возможно, у меня сложилось ложное мнение о его творчестве). Но все же нашу науку двигают «трудные» философы, которые больше интересуются доказательствами и основаниями, чем способами их презентации. «Легкие» философы чаще всего основываются на идеях «трудных». Но все же публичность может быть полезна и «трудному» философу, сама задача говорить в публичном пространстве особым образом стимулирует проверять свои идеи, и это хорошо.

Как вы думаете, должны ли мыслители публично высказываться на остросоциальные темы, как это делали Рассел или тот же Бодрийяр?

«Мыслители» вообще и так постоянно это делают. Профессиональные философы не должны, но могут, не вижу в этом самом по себе ничего плохого. Особенно если их интересует политическая теория или этика.

В этом интервью вы упомянули множество направлений, концептов и фамилий. Можно сказать, продемонстрировали особый способ сёрфинга по поверхности отсылок. Тем не менее, хоть всё вышесказанное в том числе отвечает и на этот вопрос — кто такой Евгений Логинов? Каковы наиболее значимые из его философских идей и чего нам ждать от этого мыслителя в будущем?

Это историк философии, философ, преподаватель МГУ, сотрудник МЦИС и главный редактор ФК. Я занимаюсь исследованиями творчества Пирса и в целом философией XIX-XX века. Сейчас у меня четыре исследовательских проекта: это изучение онтологии истины Пирса в связи с его логическими штудиями, развитие идей Даммита относительно импликации и истины (совместно с Беликовым), исследование по универсальности в морали (совместно с коллегами из ИФ РАН) и участие в подготовке нового номера ФК, который посвящен проблеме моральной ответственности. Параллельно я продолжаю думать о проблеме тождества личности, которой мы много занимались в 2018 году, и исследовать творчество Локка и его критиков. Возможно из этого что-то выгорит.

У меня есть несколько гипотез, которые я постепенно разрабатываю и которые можно найти в разных моих философских работах. В метафизике я пытаюсь показать, что неанималистические подходы к тождеству личности приводят к неразрешимым парадоксам, связанными с отношениями между тождеством личности и моральной ответственностью, и то, что убеждение в тождественной природе данности — столь же фундаментальное убеждение человеческой природы, как и каузальное и экзистенциальное. Я хочу выяснить, действительно ли, как я сейчас думаю, тождество и неразличимость — это разные отношения. Эти три тезиса связаны с моим пониманием свободы, которое не ограничено, во всяком случае, напрямую, ответственностью и детерминизмом. В философии языка я защищаю экстернализм значения, полагая его способным решить как проблему референции, так и проблему аналитичности. Решение этих двух проблем, с моей точки зрения, могло бы стать основанием для обновленной корреспондентской теории истины, которая, в свою очередь, дала бы ключ для понимания описательной части ментального контента. Нормативную часть могла бы объяснить теория природы универсальности в морали. Пока что я более или менее прояснил для себя связь тезиса об универсальности с реализмом относительно возможных миров, результаты этого прояснения опубликованы. В философии религии меня занимают «фидеистические», «субъективистские» «доказательства» бытия Бога, пока что я опубликовал два небольших довода против них.

Ничто из этого в настоящий момент, увы, не разработано с должной детальностью и последовательностью. Связи между разными моими теоретическими интересами скорее случайны и поверхностны, чем систематичны и обоснованы. Но я стараюсь поправить дело.

По вашим ответам складывается впечатление, что вы тактичный и в какой-то мере даже добродушный человек. Для кого-то это просто вопрос воспитанности, кому-то такой своеобразный моральный «доспех» покажется подозрительным. Не призываю вас изливать душу, скорее отвести подозрения. Условно говоря, существует ли «тёмный» Логинов?

Если и существует, то к философии он прямого отношения не имеет. Хотя, возможно, у вас сложится другое мнение, если вы познакомитесь с нашими Пролегоменами к проблеме божественного существования (ФК #12), Пролегоменами к проблеме тождества личности (ФК #13) и Пролегоменами ко всякой будущей теории истины (ФК #14). В них, полагаю, есть что-то тёмное.

Напоследок, о чём вы ещё не думали?

Эй, это ж наш вопрос [улыбается]. Я никогда не думал об онтологии музыки и деконструкции танца.

Интервьюер: Алексей Кардаш.

Чтобы поддержать проект и читать новые материалы первым подписывайтесь на наш Патреон.

В оформлении использованы иллюстрации из серии DIORAMA.