Сегодня крайне популярна идея, согласно которой человек — это предприниматель самого себя. Следовательно, личное время и когнитивные способности — это капитал, которым еще нужно суметь распорядиться. Однако, экономическая метафора ментальной жизни не так безобидна, как может показаться на первый взгляд. Её обратная сторона: невротизация субъекта, выраженная в самопринуждении к саморазвитию, под которым всё чаще понимается изучение различных теорий и практик, позволяющих еще более эффективно «саморазвиваться».

Специально для Insolarance Алексей Соловьёв рассуждает о когнитивном капитализме и судьбе субъекта, вся жизнь которого превращается в производственный процесс без разделения на работу и отдых, профессиональную занятость и досуг.

Читайте эту и другие статьи на сайте Insolarance:

https://insolarance.com/cognitive-capitalism/

Примечание: статья принята в редакцию 14.11.21.

Во время чтения книги Марии Риты Тель «Время и собака» меня привлекла клиническая метафора биполярного аффективного расстройства личности с его маниакальными и депрессивными фазами в качестве способа описания современного капиталистического общества. Исчезновение устойчивой нормативности в мире постмодерна (который и есть, по мысли Ф. Джеймисона, «поздний капитализм» с его особой культурной логикой) приводит к появлению двух траекторий социальной идентификации: маниакального достигатора «успешного успеха», попавшего в «ловушку непрерывной занятости» и его антагониста — «депрессивного субъекта». Последний выпадает из погони за высокой эффективностью и внутренне сопротивляется навязанному перфекционизму глобального капитализма, ощущая при этом вину и довлеющую над ним социальную стигматизацию своего опыта «медленной и бесполезной жизни».

Поэтому, если что-то и может быть всем понятной отправной точкой для рассуждения о современности, то это её двойственность. Сегодня тревога и депрессия сочетаются с компульсивным стремлением к наслаждению и бесконечными попытками стать богатым и счастливым. Сложившаяся ситуация не просто невротизирует субъекта, но доводит эту невротизацию до гипертрофированной формы. И даже вечера, отведённые для отдыха и свободного времени, проходят в созерцании сторис с душещипательным и слезливыми прогревами очередных инфоцыган, которые после продажи курса поедут на Мальдивы или в Дубаи, а ты — нет. Их избыточное наслаждение и навязчивая агитация без труда может конвертироваться в обвинения себя в дефиците ума, талантов, стремлений и навыков.

Важно подчеркнуть, что это не та «классическая невротизация», которая создаёт условно «нормальных людей», у каждого из которых есть набор предпочитаемых психологических защит, чтобы жить в изначально несовершенном и неуютном мире. Это особый формат гипертрофированной невротизации, при которой субъект непрерывно разрываем амбивалентными чувствами. Имеет место императив счастья, который является внутренним самопринуждением к достижению счастья и гармонии, пронизанным самоцензурой под масками непрерывной самореализации и рационального использования когнитивных способностей. Оборотной стороной такого императива оказываются: череда тревожных и депрессивных состояний, утопание в чувстве вины и стыда, компульсивно-обсессивное поведение и зыбучие пески самокритики. Всё это находит выражение в усилении и распространении многообразных форм психических расстройств в духе анорексии и булимии, неустойчивости идентификаций и гендерной дисфории и т.д.

Было бы несколько неуместно продолжать рассуждения, отсылая к абстрактной современности без прояснения того, что именно в ней мне кажется причиной гиперневротизации. Здесь же будет удобно сразу пояснить опорные для текста понятия, чтобы не создавать дымовую завесу для понимания.

Современность мною рассматривается как ситуация капитализма, под чем подразумевается нейтрально-дескриптивное указание на структуру общественного устройства. Внутренние для этой структуры изменения создают её различные версии. Текущую версию я обозначаю, как когнитивный капитализм, который начинался с «производства знаний» как основы новой экономической модели и впоследствии сконцентрировался на производстве субъективности когнитария. В первую очередь для меня когнитивный капитализм — это культурная среда, в которой разворачиваются жизни каждого из нас, но и из которой мы черпаем модели построения своей субъективности.

Когнитариат, изначально возникший как средний класс узкопрофильных специалистов, обладающих определенными знаниями и квалификацией, в современной версии превратился в mind worker, то есть субъекта, чьё сознание непрерывно включено в решение задач по капитализации своих когнитивных способностей. Иначе говоря, имеет место проект «человека как предпринимателя самого себя». Он рационально использует время всей своей жизни для прокачки и капитализации когнитивных способностей.

В более общем смысле об этом можно говорить, как об идеологии нейролиберализма, подчеркивая экономическое понимание персональных целей, ценностей, привычек, аффектов, внимания и памяти. Некоторая ироничность этого термина только идёт ему на пользу, если учесть, что простые аналогии личного с экономическим (внутренний ресурс, инвестиции внимания, понимание своих навыков как товаров, которые надо уметь продать) создают вокруг себя настоящий культ людей, очарованных идеей быть самому себе капиталом и воспринимающих себя как своеобразный «инвестиционный портфель».

В этом и состоит проблема, что очарованность этой идеологией часто не позволяет заметить момент, когда необходимость непрерывной капитализации когнитивных способностей человека превращается в оккупацию его внутренней жизни, в подчинении её идеалу «нейрофизически активного гражданина». Поэтому внимание этой статьи будет сосредоточено на метаморфозах и мутациях нейролиберальной идеологизации субъективного опыта современного человека. Как культура когнитивного капитализма влияет на повседневные «практики себя»? Каким образом меняются представления человека о самом себе? Что происходит с внутренней жизнью, течение которой определяется и направляется призывами к монетизации любых форм поведения и внутренней активности? Почему размывается граница рабочего и нерабочего времени? Как изменяется проживание своего опыта в мире, в котором стигматизируется возможность «бесполезного досуга», «медленного времени», «бесцельности существования»?

Основной тезис в следующем. Как раньше стирались грани между производством и потреблением, так же сегодня стирается грань между работой и не-работой, интериоризацией и субъективацией (адаптацией под социальную ситуацию и процессом возникновения субъективности). Время, мотивы, привычки, внимание, воображение, память — словно отдаются на аутсорс стихие когнитивного капитализма, следствием чего становится производство «гиперневротической субъективности», лишь мимикрирующей под самореализацию и заботу о «ментальном здоровье». Жизнь человека становится подобна внутреннему аудиту, а его личная биография — кредитной истории или книге бухучёта с графами «издержки/доходы».

Непрерывное производство «гибкой идентичности» mind workers

Развитие информационных и коммуникационных технологий, повышение значимости «экономики знаний» и непрерывного образования, отвечающего «духу времени», изменили не только способы производства, но и содействовали становлению иной культурной среды с её особой логикой развития. Вместе с этими изменениями стал формироваться новый класс когнитариата или в терминологии Питера Друкера «знаниевых работников» (knowledge worker). Это не работники «умственного труда», а инженеры, компьютерные эксперты, преподаватели, медицинские техники, высококвалифицированные сельскохозяйственные рабочие и другие специалисты, чьи знания стали основой развития разных отраслей экономики. Любопытно, что сам Друкер для отделения «знаниевых работников» от обычных «работников умственного труда» также использовал выражение mind workers. И это достаточно иронично, потому что он, словно амбассадор грядущих перемен, описал прототип субъекта, который станет основным в ситуации когнитивного капитализма.

Новое культурное поле возникло из сочетания информационных технологий, негласного обязательства постоянного саморазвития и необходимости непрерывного обучения. Постепенно mind workers перестали быть просто высококвалифицированными работниками тех или иных отраслей экономики, а превратились в новую нормальность и основную траекторию производства субъективности. Гибкая идентичность нового субъекта конгруэнтна «текучей современности» с её бесконечными флуктуациями, нелинейным развитием, хрупкостью и неопределенностью, а также активно сочетается с продвижением нейропластичности как нового решения всех экзистенциальных проблем человека и способа удержать рациональность в условиях нестабильности.

Вместе с эволюцией капитализма менялось и отношение между ним и mind workers. Акцент на когнитивный труд изменил не только способ производства и бизнес-модели, но и формы принуждения, всё сильнее мимикрируя под самодисциплину и повсеместное мягкое подталкивание (nudge) к саморазвитию и рациональному использованию ресурсов собственной жизни (например, времени) для повышения уровня благосостояния и, как следствие, счастья. Человек, понятый как «частное предприятие» непрерывного самосовершенствования, парадоксальным образом оказался более управляемым и скованным в своих жизненных решениях. Он лишён возможности познавать себя или исследовать мир вне логики производства. Его когнитивные способности оккупированы ограничением, проистекающим из идеи использования их только в рамках экономического обмена. Будет ли это образование, потребление услуг или развлечений, творческий досуг или просто отдых — везде основным мотивом должен быть экономический.

На протяжении последних десятилетий ХХ века и первых XXI этот тип субъекта укрепляет свои позиции. Среди его характеристик можно выделить следующие. Непрерывно обучающийся (lifelong learning), озабоченный постоянным «прокачиванием навыков» (hard and soft skills); вновь и вновь повышающий и/или меняющий квалификацию; занятый улучшением личной продуктивности; борющийся с прокрастинацией и другими «вредными привычками» ради личной эффективности; готовый следовать заветам Илона Маска о необходимости работать по 100 часов в неделю ради «успешного успеха»; озадаченный планированием времени жизни с точки зрения его рационального использования; постоянно инвестирующий все имеющиеся ресурсы в саморазвитие. Или, по выражению Венди Браун, «трансформирующий любую человеческую потребность или стремление в прибыльное предприятие».

Упакованный в идеологию «будь предпринимателем самого себя» субъект подобно труженику-протестанту, описанному Вебером, повышает уровень самодисциплины и самостоятельно контролирует себя, наказывая за любые нарушения и поощряя за рациональное поведение, исключающее нонкомформизм в любых его проявлениях. Христианские заповеди сменяются принципами «личной эффективности» идеологии успеха (хотя в кальвинистской версии протестантизма они уже были соединены в причудливый гибрид «двойного предопределения», где праведники всегда богаты и успешны, а грешники обязательно бедны и в проигрыше). Неудачливый прокрастинатор, не ставший успешным блогером (не написавший книгу/не заработавший миллион после марафона желаний/ далее по списку) подвергает себя внутреннему истязанию и утопает в чувстве вины, добивая себя очередным роликом Джордана Питерсона.

Mind worker не просто занят производством и потреблением информационных продуктов, приложений и сервисов, созданием и продюсированием онлайн-школ, но также, как тонко отметил Марк Фишер, работает на Фейсбук и Твиттер в якобы свободное от «настоящей работы» время, зависая в соцсетях и производя/потребляя контент. Специфическое проникновение (цифровизация жизни) в сферу досуга и свободного времени, отдыха и удовольствия, частных коммуникаций и всего, что некогда было «личным делом каждого» практически исключает то внутреннее пространство и время по-настоящему частной жизни, где существовала свобода проживать свою собственную жизнь. В этом и состоит культурная ситуация когнитивного капитализма.

От биополитики к нейролиберальному управлению: новые формы легитимации субъективности

Мишель Фуко в курсе лекций «Рождение биополитики» описал становление определенных типов власти, которые сочетают в себе биополитические и ноополитические инструменты. То есть, механизмы функционирования, ориентированные не только на организацию биологической жизни и поведения людей, их тела, но и на сам образ мыслей и чувств. Он показал, как существование «свободного индивида» в условиях расцвета либеральных обществ предполагает определенные способы производства субъекта, в которых дискурс и власть действуют сообща. Цель биополитики в исключении всякой непредсказуемости и непоследовательности действий, искоренении всего иррационального в мышлении и поведении индивидов. Рациональный гражданин-конформист занимается селф-менеджментом и самостоятельно регулирует собственное поведение, совершая только те выборы и только так проживая жизнь, как это регламентировано извне, но под видом многообразия «прав и свобод».

Когнитивный капитализм, начавшийся со смещения — от товаров к знаниям — постепенно, всё больше и больше озадачивался темой самого субъекта и порабощения его внутреннего мира, форм принятия решений и целеполагания, мечт и желаний, представлений о себе и выбора стиля жизни. В основе когнитивного капитализма лежит идеология нейролиберализма с её фиксацией на homo oeconomicus в качестве единственной формы человеческой экзистенции (и наиболее желательной ролевой социальной модели). Главной особенностью этой идеологии является симбиоз с поведенческими науками и, в большей степени, с поведенческой экономикой.

Когнитивные способности людей и то, что очень обширно именуется «нематериальным трудом» mind workers становятся главным объектом внимания. Тренды, связанные с активным ростом социальной значимости нейронаук и развитием технологий искусственного интеллекта, выводят проектирование и производство субъективности на новый уровень. Большие массивы современной селф-хелп литературы апеллируют к новым открытиям в сфере нейронаук. Категории «нейропластичность», «работа мозга», «ментальное здоровье и забота о нём», понятия «внимание», «память», «аффективная сфера психики» переносятся из сферы специализированных научных исследований в более широкое дискурсивное поле. При этом возникает многообразие нарративов, конструирующих новый тип власти — нейровласть, в качестве совокупности механизмов нейролиберализма.

Весь ансамбль властных отношений формируется вокруг мозга и высшей нервной деятельности, концептуализация которых проходит в тесном альянсе с нейролиберальной идеологизацией повседневной реальности. В этом контексте нейроактивность мозга и когнитивные способности предстают в качестве главного объекта идеологических интервенций, создающих способы самоописания и стили жизни, отвечающие мейнстримной идеологии с её навязчивым трудоголизмом, достигаторством и акцентом на постоянное возобновление попыток стать «успешным и потому счастливым». Культ нейропластичности — идеологический фундамент нейролиберального подталкивания субъекта к непрерывному становлению под лозунгами самореализации и капитализации собственного существования.

Особого внимания заслуживает объединение нейролиберализма с поведенческой экономикой, которая сыграла двойную роль в судьбе когнитивного капитализма. Если классический неолиберализм настаивал на рациональности экономического поведения (классический homo oeconomicus), то нейролиберализм действует с учётом новых открытий поведенческих наук об ограниченной рациональности в сфере экономического поведения. Несмотря на первоначальное падение доверия к персональной рациональности поведения, это открытие не смогло нарушить тотальность того, что Марк Фишер назвал «капиталистическим реализмом». Неолиберализм сумел интегрировать идею об иррациональном характере человеческого поведения с помощью инструментов проектирования потребительского опыта и различных форм «подталкивания», описанных в классическом тексте Ричарда Талера «Nudge. Архитектура выбора».

Нейролиберализм стал новой творческой адаптацией неолиберальных идей, которые помогли неолиберальному видению реальности рационализировать (в психоаналитическом смысле слова) собственные недостатки и кризисы, объяснив это необходимостью «помогать» гражданам быть свободными от своей собственной природной иррациональности (как это было постулировано поведенческими экономистами). Сервисная экономика, пронизанная навязчивой и избыточной опекой граждан, обеспокоенных проблемой выбора и растущей неопределенностью, активно «помогает» растерянным субъектам, «улучшает» мнимую рациональность происходящего, позволяя людям оставаться «свободными» и одновременно получать успокоение в условиях тотального п…ца.

Способы концептуализации и моделирования темы «мозга и всего, что с этим связано» находятся в тесной взаимосвязи с приоритетами исследований, помогающих наращивать продуктивность и производить упомянутого нейрофизически активного гражданина. Ценность улучшения когнитивных способностей понятого таким образом человека является ключевым приоритетом когнитивного капитализма. Мышление и другие когнитивные способности в постфордизме становятся основным источником производства богатства. Активно образовывающийся и постоянной пополняющий «багаж знаний» mind worker озадачен и озабочен «непрерывным» повышением своего уровня знаний и навыков, преодолением всего непродуктивно иррационального в себе и рассмотрением себя в качестве центрального объекта экономических инвестиций. Это формирует убеждённость в том, что знания капитализируются прямо пропорционально их увеличению и в этом постоянном апгрейде когнитивных способностей основной объект капитализации — свой собственный мозг.

В этом контексте в качестве кейса можно рассматривать обилие онлайн-школ и ажиотаж вокруг «полезных курсов» и марафонов, а также эффективный тайм-менеджмент, включающий чтение нон-фикшн литературы о полезных привычках, которые помогают прокачать что угодно, исключая «медленное время» или «время свободное от работы» (‘idle time’). Мозг не занятый ничем, праздно блуждающий в мечтах или пребывающей в безделье представляет собой маргинальное состояние субъекта. Праздное состояние мозга определяется как опасное и ведущее к девиантному поведению. По принципу, если ты останавливаешься, то уже двигаешься назад. Это беспечное состояние стигматизируется как выпадающее из тотальной культурной непрерывности когнитивного капитализма с его максимой эффективного инвестирования любых ресурсов и рационального использования субъектом самого себя. Кроме того, по выражению Марка Фишера, тотальное размытие между работой и не-работой создаёт условия для постоянной продажи собственной субъективности в формате производства и потребления продающего контента.

Радикальное смещение капиталистического производства от товаров к самому субъекту и его «когнитивному потенциалу» знаменовало изменение направления внимания агентов капитала. Целью когнитивного капитализма и сопровождающей его нейролиберальной идеологии, в итоге, становится производство нейрофизически активного гражданина (produce neuro-materially engaged citizen), мобилизация и извлечение ценности из когнитивных способностей людей, а также рациональная коррекция его социального поведения через различные формы «подталкивания» к правильному с точки зрения идеологии выбору.

Рациональная «устойчивая жизнь» как единственно возможная форма желанной для большинства «счастливой жизни» в мнимом многообразии индивидуальных траекторий её достижения патерналистски курируется на уровне проектирования легитимных стилей частного существования и самой субъективности современного человека.

Всё описанное выше так или иначе влияет не только на социальное конструирование субъекта в его основных опорных точках и траекториях становления, но и создаёт специфический фон для формирования «психологического опыта» определенного типа. Что особенно важно, стремление соединить нейровласть с её тягой к управлению привычками, эмоциями, чувствами и мыслями людей с либеральными представлениями о свободе и неприкосновенности частной жизни вносит очевидную амбивалентность в существование самого субъекта, закладывая фундамент для развития внутреннего конфликта и неизбежного усиления невротизации личности.

Производство «гиперневротичной субъективности»: делать одно и то же, но ждать другого результата

Для континентальной философской критики капитализма на разных его стадиях характерно использование метафор из словаря клинической психиатрии. Если в реальности постановка того или иного психиатрического диагноза исключает наличие других, то в связи со сложностью объекта (то есть постмодернистского общества и того самого «капиталистического реализма») многообразие стилей описания предоставляет, на мой взгляд, возможность увидеть различные грани психопатологии повседневности и форм «недовольства культурой» нового дивного мира.

Жиль Делёз и Феликс Гваттари описывают мир капитализма, как машину по производству шизофренического опыта, калейдоскопическая фрагментарность которого составляет культурный фон нашего существования (это похоже на кейс о продюсере контента для тик-ток, который обращается к психотерапевту с ощущением, что его опыт подобен постоянно появляющимся и исчезающим коротким видеороликам). Жиль Липовецки в своём эссе о современном индивидуализме описывает нарциссическое расстройство, для которого характерно чрезмерное желание получить внимание от других и использовать их в качестве «нарциссического расширения» (классические блогеры, монетизирующие внимание своей частной жизни 24 на 7 в сторис инстаграм). Психоаналитик Мария Рита Кель, использующая метаформу биполярного аффективного расстройства, делит общество на два лагеря: маниакальных достигаторов успешного успеха и депрессивных субъектов, застывших в безвременье апатии и чувстве вины за неудачи в попытках достичь обещанного уровня благосостояния с высоким качеством жизни. И, наконец, самая устойчивая клиническая метафора, которую можно встретить в современной критической литературе о капитализме и его неолиберальной форме — невроз навязчивости.

Человек, страдающий неврозом навязчивости с клинической точки зрения, возвращается в капиталистическое общество как общий образец поведения. Так Джон Уилсон предлагает осмыслять неолиберальную идеологию «как тревожную социальную фантазию, направленную против Реального капитала», а также как «форму навязчивого невроза, при которой неолиберальный субъект предпринимает неистовые действия, чтобы предотвратить что-либо реальное». Нормализация тревожных и депрессивных состояний происходит по принципу замещения: обнаруживая подобную симптоматику, человеку предлагаются инструменты осознанности и другие способы рационализации, которые помогут ему примириться с этим. Безудержная компульсивность может проигрываться в бесконечном прохождении курсов или прокачке навыков, на которые возлагается иллюзорная надежда на избавление от тревоги. Но сама логика подобного поведения лишь укрепляет и развивает симптоматику, заставляя самого человека всё крепче верить в собственную вину за те ошибки и кризисы, которые порождает когнитивный капитализм.

В этом контексте интересной представляется опора нейролиберализма на конитивно-поведенческие науки и их практическое примененеие в определенных формах психотерапии и «культуре самопомощи». Эта концептуальная связь подталкивает к критическому переосмыслению темы «ментального здоровья» и, шире, психологического опыта. Основные вопросы: каким образом происходит идеологизация когнитивно-поведенческих наук, порождая широкое поле дискуссий, исследований, научной и научно-популярной литературы? Как под видом озабоченности темой «ментального здоровья» эта идеологизация содействует нормализации гиперневротизированного субъекта и укрепляет «повторение и постоянство в качестве мощных инструментов нейронного моделирования»? Каким образом эти феномены находят отражение в многообразии текстов о полезных навыках и привычках, осознанности и других подобных популярных пси-темах?

Остановлюсь на той трактовке невроза навязчивости, в которой центральной проблемой предстаёт сам выбор. Тот самый выбор, свобода которого так пестуется либерализмом в разных его вариациях и который, по словам Зигмунта Баумана, оборачивается для растерянного современного человека тяжёлым бременем жизни наугад. Неолиберальные идеологи постулируют индивидуализированного гражданина в качестве набора возможностей для улучшения качества своей собственной жизни. Он награждён личной свободой и персональной ответственностью за свой выбор, который при должном усилии и рачительности якобы неизбежно приведёт человека к более высокому уровню благосостояния.

Неолиберальная идеологизация наделяет свободу выбора исключительно позитивными свойствами, подчёркивая значимость многообразия сценариев и стилей жизни, которые предстают производными от вариативности товаров, услуг, сервисов и других гедонистических радостей потребления. Предпринимательские личности, воспитанные в культурной экологии неолиберального индивидуализма, вырабатывают привычки переживать повседневную жизнь с точки зрения возможностей выбора и строить свое поведение как продукт собственного выбора. Однако, в реальности, именно нарастающая тревога в отношении сделанного выбора оборачивается формированием невроза навязчивости. Человек, вновь и вновь возвращающийся проверить выключенную дома плиту, перестаёт быть тем, кого можно встретить только в качестве клиента психотерапевта. Напротив, он становится главной ролевой моделью поведения современного человека и, фактически, результатом нейролиберального производства «гиперневротической субъективности».

Когнитивный капитализм вступает в специфический насильственный альянс с поведенческими науками, которые хоть и занимаются отвлеченным исследованием действительности, но ненароком дают инструментарий, необходимый для управления когнитариатом. Возникает возможность сформировать определенный психологический опыт, который подкрепляется по принципу самосбывающихся пророчеств. Что и осуществляется в рамках нейролиберального моделирования социокультурного пространства, в котором фигура невротизированного гражданина, страдающего неврозом навязчивости, является главным объектом рационализации. С другой стороны, невротический субъект активно потребляет различного рода лайфхаки из селф-хелп литературы и рекомендации модной когнитивно-поведенческой терапии, которые помогают ему использовать собственную нейропластичность (это слово звучит в книжках по развитию полезных привычек и навыков как буддийская мантра) в качестве рационализации собственного невроза. Вновь и вновь покупая очередную книжку про достижение счастья или развитие полезных привычек невротический субъект действует подобно тому человеку, который проверяет выключенную плиту, по несколько раз возвращаясь домой. Эта серия, выражаясь психоаналитическим языком, стратегий замещения и навязчивых действий позволяет снова и снова избегать встречи с травмирующей реальностью того, что на самом деле происходит.

Чтобы примирить идею свободного рационального выбора как основы основ неолиберального взгляда на судьбу человека и новой ограниченной рациональности, постулируемой поведенческой экономикой, неолиберализм мутирует в нейролиберализм и объединяется с поведенческими науками. Это своего рода гегелевское снятие противоречий, причудливым образом примиряющее рациональность и иррациональность в процедуре «подталкивания» к правильному выбору. Проектирование субъективного опыта с опорой на исследования в области когнитивно-поведенческих наук «помогает» сделать правильный выбор и якобы облегчает само бремя выбора и любой экзистенциальной нужды. Так лёгкость бытия становится выносимой. Для этой цели создаются множественные алгоритмы рекомендаций, обилие помогающих специалистов и замечательных сервисов для «невротического субъекта», обремененного обилием возможностей для самореализации и головокружением от избытка свободы выбора. Ежедневно, снова и снова нас мягко избавляют от тревожного беспокойства и снимают внутреннее напряжение через патерналистскую заботу и помощь.

В этом контексте становится понятен бум селф-хелп литературы, которая помогает приспособиться к выстраиваемой нейролиберализмом реальности и примириться с фатальной неизбежностью, перефразируя Марка Фишера, «когнитивно-капиталистического реализма». Мягко подталкиваемый и окружённый множеством помогающих специалистов и сервисов, «невротизированный гражданин» активно занимается самореализацией, действуя в рамках логики своего невроза. Он посещает психотерапевта и, обучаясь полезным навыкам осознанности в борьбе с тревогой и беспокойством, депрессией и одиночеством, принимая антидепрессанты, стремится прийти к успеху, счастью, высокому уровню личного развития и качеству жизни в целом.

Регламентированный нейролиберальной идеологией субъект озадачен планированием, улучшением, оптимизацией, эффективностью, занят приручением собственной тревоги посредством рационализации своего невроза и наращиванием осознанности. Он ведёт здоровый образ жизни, обеспокоен экологической проблематикой, раз в месяц заводит новую полезную привычку, а развлекательный контент потребляет только в качестве награды за успех, отмечая очередную маленькую победу над прокрастинацией (которая a priori зло). В этом ему помогает огромное количество различных сервисов и форм заботы, которые опекают и успокаивают, поддерживают и снимают стресс, вдохновляют и помогают развиваться, имитируют символическую связность мира, упорядоченную и осмысленную. Всё это многообразие терапевтических процедур и нарративных практик действительно как-то помогает справиться невротику навязчивости с его сложным состоянием.

В итоге, мы получаем удивительную трансформацию привычных уху категорий заботы о себе, осознанности, самореализации и в целом «ментального здоровья» как своеобразной мутации и мимикрии нейролиберальной идеологии под «реальность» с одной стороны, и под «нормальность» с другой. Подобные причудливые метаморфозы когнитивного капитализма, начинавшего свой путь с создания стимулов для формирования mind workers, привели к возникновению множества сценариев для интервенций во внутренний мир человека, обеспечиваемый альянсом с когнитивно-поведенческими науками, поставляющими на рынок как помогающих специалистов, так и большой массив селф-хелп литературы.

Всё это помогает в рационализации и устранении гнетущего ощущения того, что «что-то не так»… Хотя, возможно, нам просто стоит купить ещё одну книгу о том, как перестать возвращаться домой, чтобы проверить выключенную плиту. И обязательно написать в фейсбуке пост об инсайтах после её прочтения.

Автор текста: Алексей Соловьев.