Государство, вселяющее ужас и трепет. Смертный бог, созданный руками человека, и ветхозаветное чудовище. Этими стойкими ассоциациями сильную власть наделил Томас Гоббс. Удачные художественные образы — это лишь малый результат изысканий английского философа, размышлявшего над сущностью государства, природой человека и общественным договором. Специально для Insolarance Алексей Кардаш разобрался с тем, какие идеи скрывает в себе «Левиафан».

Философ, которого окружили волки

Левиафан Гоббса — это многослойная концепция государственного устройства, включающая в себя ряд самостоятельных рассуждений и идей. Важно освещать их, дабы понимать двойственность и глубину влияния Томаса Гоббса на современную политическую мысль. В особенности либеральную, для которой он, с одной стороны — прародитель, а с другой — мыслитель, в какой-то момент сворачивающий в неверную сторону.

Для механициста Гоббса государственный механизм не только сотворен людьми, но и из их же состоит. Поэтому, чтобы разобраться с мотивом и необходимостью создания Левиафана, философ обращается к минимальной составляющей — человеку и человеческой природе. Для этого Гоббс вводит понятие естественного состояния, которое описывает человека вне государства, вне какого-либо социума и вне договоренностей с другими людьми — как природное тело среди других тел.

В естественном состоянии человек предоставлен своей природе, ничем не ограниченной. И взгляд Гоббса мрачен. По его мнению, чуть ли не единственное к чему приводит неограниченная природа человека, так это к войне всех против всех. Когда человека ничто не сдерживает, он скорее стремится обобрать и устранить другого, нежели наладить контакт и договориться. Причиной такого поведения является страх перед тем, что другой человек может сделать то же самое.

Таким образом, страх — это последствие свободы действий и понимания её наличия у других.

Возникает замкнутая система. Человеческая сущность базируется на эгоизме и страхе, которые вынуждают человека ожесточиться, что в свою очередь дает основание для опасения других. Эта идея Гоббса в современной политологии развилась в дилемму безопасности.

«Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех».

Казалось бы, что на этой тотальной войне всех против всех должна была бы закончиться человеческая история, но всё же у человека также есть то, что не позволяет ему снизойти до животного уровня — разум. По Гоббсу, рациональная компонента человеческой сущности, подогреваемая страхом, сподвигает людей призадуматься о том, как бы создать нечто, что позволит отсрочить незавидную участь пасть от жестокости другого человека.

Показательным современным примером гоббсовского понимания человеческой сущности является дискурс вокруг полицейской жестокости. В большинстве случаев людей возмущает и пугает не сам институт охраны порядка, а скорее образ его конкретного представителя, который заведомо подготовлен и вооружен. То есть, если гражданин и полицейский внезапно окажутся в естественном состоянии, то преимущество будет на стороне второго — что немаловажно, это чисто теоретическое опасение подкрепляют случаи превышения должностных полномочий, жестокости и судебных ошибок.

В рамках номинализма Гоббса тот конкретный человек, в котором воплощена власть, не лишается своей эгоистической природы. Право не совершает существенной трансформации природы человека, оно дает коррективы поведению, порождая тем самым новые формы страха — попасть в тюрьму, лишиться работы, имущества или репутации. Эти страхи обосновываются своей позитивной стороной — защитой законом.

Можно заметить, что в действительности к людям у власти применяют куда более высокие моральные стандарты. По Гоббсу, это скорее специфическое выражения страха перед тем, что правителя в конечном счете ничто не заставляет исполнять предписанные ему добродетели.

Говоря о сущности человеческого страха, философ считает, что важную роль в формировании «бесконечного» ужаса играет Бог, который является непознаваемым и при том фундаментальным.

Естественное состояние между тем подразумевает и доюридическое равенство людей ввиду «права на всё». Каждый индивид примерно с одинаковым успехом может навредить другому. Поэтому равенство для Гоббса естественно, хоть в чём-то и обременительно.

Рассуждения Гоббса о естественном состоянии и войне всех против всех важно не то, как это было (или не было), а то, во что это выливается в мирное и стабильное время. Между людьми всегда существует недоверие и ожидание враждебности, которые не только заставляют их закрывать дом на ключ, но и ставить сигнализацию, а на всякий случай ещё и завести собаку. Даже ежедневные, рутинные и бытовые практики полны опасений насчет доброжелательности других людей.

Lupus Sapiens

Разум подсказывает человеку, что избежать постоянного страха можно с помощью договоренности с другими людьми о пожертвовании права на неограниченное насилие. В понимании Гоббса общественный договор возникает именно между людьми, которые уже только после этого становятся обществом. Возможно, такой вывод философ делал на основе истории и реалий XVII века, где складывались различные не-государственные общности посредством гласного или не очень соглашения людей — монастырские и рыцарские ордена, цеха, гильдии и торговые сообщества.

Но, как мы знаем, людям характерно недоверие друг к другу, а поэтому они не могут договориться без некоего внешнего гаранта соблюдения договора. Гоббс поясняет, что в естественном состоянии какое-либо соглашение может быть достигнуто путём страха применения насилия. Поэтому общественному договору, во-первых, не хватает этого внешнего принудительного элемента, а во-вторых, в чистом виде он может быть легко и безнаказанно нарушен.

В этом можно заметить нечто синонимичное теории игр, которая объясняет человеческое доверие как результат множественных взаимодействий между людьми. Таким образом, незнакомому человеку лучше не доверять и вести себя, будто бы он непременно обманет.

Любопытно, что Гоббс сомневается в том, была ли война всех против всех в действительности помимо ситуаций гражданских войн и прочих потрясений. Но вот в отношении общественного договора уверен, что тот, с одной стороны, не может существовать вне государства, а с другой, возникая, его образует.

У Гоббса двоякий взгляд на отношение людей к общественному довговору. В человеке присутствует рациональное мышление, подсказывающее его исполнять. Также в нем есть и соблазн пойти против него, коль ничто существенное, кроме здравого смысла и легкого страха, не принуждает к исполнению.

К слову, Гоббс немного схитрил и в определенном смысле приравнял общество и государство. В том числе, и чтобы получить своего рода доказательство того, что государство — это не дар Бога, а разумное устроение людей. Кроме того, удревнение государства было общим местом многих тогдашних теорий и идеологий.

Построй в себе государство

Чтобы общественный договор вообще мог возникнуть, Гоббс считает, должны быть условия, в которых его нарушение будет влечь за собой столь серьезные последствия, что такой договор можно будет назвать невозможным к нарушению. Другими словами, участники договора (общество) должны контролироваться фигурой извне — сувереном, который обладает уникальными правами и является единственным, за кем сохраняется право на всё (включая право на убийство другого человека в ситуации нарушения договора).

Так, вместо того, чтобы жить в обществе, где каждый сосед может тебя убить или ограбить, по Гоббсу, люди делегируют эти возможности суверену, который может быть и не одним конкретным человеком, но и парламентом.

Фигура суверена решает важную задачу о принятии конечного решения, формирования понятий законного и незаконного. По большому счету, насчет многих вопросов общественной жизни существует неоднозначность, позволяющая спекулировать на приемлемости или не приемлемости тех или иных вещей.

Например, разговор о декриминализации наркотиков, по логике Гоббса, сколько угодно долго могут вести люди внутри общественного договора, в то время как только суверен способен принять какое-то конкретное решение. И что важно, главное в решении суверена не его обоснованность, а сам факт того, что он может его принять и тем самым однозначно разрешить социальную проблему. В этом плане показательная следующая цитата Гоббса:

«Соглашение, заключенное на законном основании, не может быть законным образом нарушено».

Иначе говоря, суверен становится «последней инстанцией» и одновременно гарантом сохранения выгод от текущего состояния общества. Ведь для всех остальных общественный договор также может быть представлен как сделка, в которой право на всё (с тотальным страхом) меняется на право на жизнь для законопослушных граждан (со страхом перед законами).

Именно ввиду такого процесса установления власти суверена и возникает государство, «Левиафан» — социальный механизм вокруг фигуры суверена, который заменяет страх своих граждан перед другими на страх перед собой. Как ни странно, но именно это, по Гоббсу, и приносит людям счастье. Видимо, потому что человеку проще переживать и даже не обращать внимание на институциональный страх, нежели на хаос естественного состояния.

Гоббс подчеркивает этот момент, выбирая в качестве яркого образа библейское чудовище Левиафана. А его история гражданской войны получит название другого мифического монстра — Бегемота, демона плотских желаний. Хотя в ставшей канонической иллюстрации Левиафан изображен в виде великана с лицом короля и телом, состоящим из других людей. Возможно, здесь имела место неявная перекличка и с выражением «колосс на глиняных ногах», которое намного лучше выражает идею «государства как смертного бога».

«В этом Левиафане верховная власть, дающая жизнь и движение всему телу, есть искусственная душа, должностные лица и другие представители судебной и исполнительной власти — искусственные суставы; награда и наказание (при помощи которых каждый сустав и член прикрепляются к седалищу верховной власти и побуждаются исполнить свои обязанности) представляют собой нервы, выполняющие такие же функции в естественном теле; благосостояние и богатство всех частных членов представляют собой его силу; salus populi, безопасность народа, — его занятие; советники, внушающие ему все, что необходимо знать, представляют собой память; справедливость и законы суть искусственный разум (reason) и воля; гражданский мир — здоровье; смута — болезнь, и гражданская война — смерть».

В Левиафане люди также находят коллективную идентичность, он порождает общество и нации, ведь является искусственным телом, построенным людьми, в том числе и с запросом на то, чтобы быть персонифицированными. По Гоббсу, персонификации нельзя найти в Боге или иной метафизической сущности, а только в каком-то реальном теле, которое может приводить слова, законы и соглашения в действия.

Поэтому, философ предпочитает монарха как суверена, отождествляющего свою жизнь с государством, а не парламент, который всё еще представляет собой ряд людей с личностными и ситуативными целями. Есть мнение, что концепция персонификации народа создавалась Гоббсом под французский двор, а в последствии стала удобна ещё и сторонникам Вильгельма Оранского (в период и после Славной революции). Стоит также отметить, что для XVII века привычно понимать историю государств через призму персон (императоров, королей и вождей), а не институтов или народов.

Отголоски этого подхода можно увидеть и в различных современных конституциях, в которых утверждается, что обязанность президента или иного главного правящего лица заключатся в том, чтобы представлять интересы людей своей страны на международной арене, а часто и выступать гарантом законности.

В концепции Гоббса государство держится на могуществе, полном всевластии суверена и авторитете, который церковь легитимирует в своей форме. Или, если давать современную интерпретацию, любой социальный институт, имеющий влияние на общественную мораль. Это может быть и государственный философ, вроде Гегеля в Пруссии, и массовая культура, транслирующая через супергеройское кино базовые этические установки. Авторитет нужен для того, чтобы смягчить шок от понимания ничем не ограниченного могущества Левиафана.

Могущество государства вызывает у разумного человека ужас. Понимание того, что он и другие люди отдали Левиафану права, позволяющие делать с ними почти что угодно. Почти, так как право на жизнь и самооборону остается безусловным приобретением всякого законопослушного гражданина. Нарушение этого права сувереном (например, террор в отношении граждан) ставит под вопрос сам договор и может спровоцировать революцию.

По Гоббсу, люди сами выстраивают авторитарное государство. Хоть оно их и пугает, но они согласны с его существованием. Поэтому про Левиафана говорят как про смертного Бога, который посредством своей мощи обеспечивает мирную и спокойную жизнь. Что немаловажно, как и Бог, государство, по Гоббсу, часто остается непостижимо, особенно для простого человека, который может лишь преклоняться перед мощью, авторитетом и мудростью Левиафана. Нередко прогосударственные пропагандисты своей риторикой хотят создать у слушателя именно это ощущение завороженности и устрашенности.

Подтверждением общественного договора с точки зрения Гоббса является лояльность государству. И само государство заинтересовано в формировании лояльности граждан. Таким образом круг замыкается — люди договариваются о том, что возникнет Левиафан, но как бы ввиду негласного общего порыва. При этом большая часть людей оказывается вне этого негласного порыва, уже рождаясь в определенной юридической вселенной, где их «право на всё» ограничено и возврат к нему возможен лишь путем насилия.

«Конечно, правильны оба утверждения: и человек человеку Бог, и человек человеку волк. Первое — в том случае, если речь идет об отношениях между собою сограждан, второе — когда речь идет об отношениях между государствами».

Любопытно, что сами государства между собой, по Гоббсу, находятся в естественном состоянии, что открывает значительно пространство для размышлений. Он, по сути, второй после Макиавелли серьезный критик моральных допущений в отношении политической власти: если первый отметил, что эффективность правителя на зависит от его моральных качеств, то второй показал сущностную сторону государства, а не его фасад.

Государство — это организм в равной степени заинтересованный и вынужденный вселять страх в своих соседей. И не только страх, но и осуществлять реальное насилие. Заинтересованный, потому что ресурсы ограничены, а экстенсивное развитие всегда легче (присоединить территорию, увеличить количество поданных и т. д.). Вынужденный, потому как пакт «общественного договора», дающий минимальные права человеку, имеет силу только в рамках гражданства. Человек без гражданства, равно как и гражданин по отношению к другому государству в состоянии войны, лишены любых гарантий (т. к. не существует гарантов — сверх-суверенов для договоров государств).

Несомненно, Гоббс был знаком с работами Гуго Гроция, но, видимо, к идее международного права и межнациональных организаций относился крайне скептически. Разработкой этих и других гоббсовских вопросов и по сей день занимаются многие философы, социологи и политологи.

Имя Гоббса связывают с либеральной политической мыслью во многом из–за того, что он вдохновил Локка. Хоть по факту воззрения англичанина всё же ближе к современной форме консерватизма, который может быть достаточно гибким, но в целом тяготеет к тому, чтобы сохранять существующий порядок. Отдельно стоит отметить, что многие из составных идей Левиафана, как и сам концепт, дали начало и заимели развитие в направлениях политического реализма.

По сравнению с тем же Локком, у Гоббса общественный договор, в силу понимания человеческой природы, существует почти что случайно — скорее даже не ввиду того, что человек исключительно разумен, а ввиду того, что один страх пересилил другой, и тут пришлось как-то выкручиваться с помощью разума. Вместе с тем Левиафан ориентирован на предотвращение преступлений самого отвратительного гражданина, которым, по мнению Гоббса, может быть и скорее всего будет любой. Та же версия Локка (государство как третейский судья), например, вообще не может объяснить многочисленные реалии жизни в государстве иначе как злоупотребления и искажения идеала.

Тем не менее, можно говорить о некотором скрытом противостоянии гоббсовского и локковского понимания человеческой природы в рамках либеральной мысли, которое разбивает её на различные направления. Так, например, принцип ненападения в либертарианстве в большей мере синонимичен идеям Гоббса, представляя собой вариант общественного договора и оставляя право на самооборону.

В целом, Гоббс довольно ясно выражает свои взгляды на сущность и смысл существования государства, что, по мнению Бертрана Рассела, делает его первым современным политическим теоретиком. Томас Гоббс был крайне прогрессивен в том, что указал на функцию государства по регулировке, рационализации и перенаправлению насилия, которое по своей сути всегда является конечным аргументом, в том числе и в вопросах единения и подчинения общим правилам.

Определенная проблема возникает в вопросах генезиса государства, так как в конечном счете всё сводится к человеческой природе, ввиду которой люди не могли поступить по-другому. Кому-то может понравится и такое объяснение, но даже без него, несмотря на все допущения, теория Гоббса имеет серьезную ассоциативную силу — нетрудно найти параллели с историческими примерами или явлениями актуальной политической жизни.

Литература по теме:

1. Томас Гоббс — «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского»

2. Томас Гоббс — «Бегемот, или Долгий парламент»

3. Карл Шмитт — «Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса»

4. Александр Филиппов — «Левиафан: между ужасом и признанием»

Поддержите Insolarance на Patreon, а также читайте в Telegram, Facebook и Дзен.