Insolarance продолжает рубрику «Словарь постмодерна», и на этот раз мы обратимся к ризоме, её принципам и тому, как Делёз и Гваттари пришли к этому концепту. Обо всём этом в материале от le Shizo.

1

Среди концептов Жиля Делёза (и Феликса Гваттари) есть один, стоящий особняком — ризома. Во-первых, он представляется наиболее образным и интуитивно понятным. Ризома, точнее «la rhizome», переводится как «корневище». А наиболее близкий и понятный визуальный образ — это корневище гриба — мицелий, где нет одного толстого основного корня, как у дерева, но есть множество тонких, разветвленных и перепутанных.

Во-вторых, концепт ризомы содержит в себе несколько исследовательских методов (или «принципов ризомы»), которые можно считать узнаваемыми чертами постмодернистской философии и одноименной ситуации в культуре: множественность, отсутствие единого центра, гетерогенность (неоднородность), соединение всего со всем. Ризома — это своего рода визитная карточка постмодернизма.

Однако в кажущейся простоте и заключается основная проблема — представив себе образ запутанной сети, многие на том и останавливаются, не утруждая себя изучением деталей и нюансов. А в них, как известно, скрывается многое.

2

Потому первая ошибка при знакомстве с ризомой — это «интуитивное» понимание. Ведь Жиль Делёз — довольно точный философ, чего предпочитают не замечать его ярые критики.

Вторая ошибка — это приравнивать ризому к сети. Чему изрядно поспособствовал Бруно Латур с его акторно-сетевой теорией (АСТ), утверждавший в начале своего творчества, что АСТ могла бы называться «актантно-ризоматическая онтология». Не смотря на то, что сеть Латура несомненно вдохновлена ризомой — это совершенно разные концепты.

В то же время «сеть» — это также академическое понятие, к которому мы еще обратимся в этом тексте, имеющее как сходства с концептом акторно-сетевой теории, так и отличия. Поэтому, ради очистки разума от предубеждений и заранее заданных коннотаций, начнем с утверждения: Ризома ≠ Сеть.

Говоря о Ризоме, нам также необходимо сказать и о концептах Дерева, и Системы-корешка, ведь именно с их различения Делёз и Гваттари начинают свою книгу «Капитализм и шизофрения: Тысяча Плато». Для этого обратимся к более академичным терминам — иерархия, сеть и рынок — и, отталкиваясь от них, направимся в сторону более точного и детального понимания.

Иерархия, сеть и рынок — это три разных способа организации систем. Они являются структурами, поскольку здесь речь идёт об отношениях между объектами. Такова особенность структуралистского подхода — мы делаем акцент на возможных взаимоотношениях между объектами, при том, что это могут быть какие угодно объекты. Всё те же иерархии сетей есть и в социологии, и в биологии, в политике и лингвистике, психологии и экономике. Везде, где можно выделить отношения и объекты, возникающие в результате этих отношений.

Таков структуралистский постулат — «не объекты порождают отношения, а отношения порождают объекты». Папа и мама не предшествуют своим детям, но становятся родителями, когда у них рождаются дети. Именно из отношений между ними распределяются роли — нет мужа без жены (или «родителя А» без «родителя Б»), нет право без лево и так далее.

Таким образом структуралисты решили древнейшую из «философских» проблем: «Что было раньше — курица или яйцо?». Ответ — их отношения (курицы и яйца).

Иерархия — это структура, в которой есть один (и только один) основной центр — лидер или доминанта. Наиболее яркий образ иерархии — пирамида. У нас есть одна вершина (начальник, босс, президент, фараон и т.п.), которой подчинены все остальные элементы. Чем ближе элемент к центру, тем выше его ранг в иерархии. Если перенести пирамиду на плоскость, то тогда центр — это узел или элемент, связанный с каждым другим, в то время как остальные элементы могут быть никак не связаны друг с другом. Главное, чтобы они подчинялись лидеру.

Сеть, в свою очередь, характеризуется тем, что в ней либо отсутствует единый центр, либо их несколько. Это важная особенность, поскольку обычно подразумевают плоскую сеть, в которой все элементы равны, а центры отсутствуют. Отсюда и все разговоры о «горизонтальных организациях» — представлении о мире и обществе лишенных иерархий. Но вовсе не об этом всеобщем равенстве говорил Делёз. Наоборот, в работе «Ницше и философия» Делёз отмечает, что иерархии есть всегда, пока есть неравные силы. К тому же помимо плоских сетей существуют и объемные, такие, в которых есть несколько центров (другое название такой сети — «гетерархия») или же разные элементы по очереди становятся временными лидерами (это замечание потребуется нам в дальнейшем). Именно потому, что в сети может быть временный центр или несколько центров — мы и не ставим равенства между понятиями ризомы и сети.

Последний тип организации — это рынок. Основной характеристикой рынка является автономия узлов-элементов и, как следствие, их конкуренция. Когда мы рассматриваем иерархию или сеть, то каждый их элемент обладает своим значением и идентичностью лишь в связи с другими элементами. Стоит ему оторваться от них, потерять все связи, как (с точки зрения иерархии и сети, а также теоретиков иерархий и сетей) он становится никем и ничем (ни другом, ни врагом, ни рабом, ни господином). Для организаций и их теоретиков такие элементы словно перестают существовать. В рыночной же структуре, все элементы продолжают существовать, остаются игроками на общей арене, даже в отсутствии между ними каких-либо связей. К тому же сами связи в рыночной структуре гораздо более вариативны. Во-первых, рыночная структура, в отличие от сетей и иерархий, характеризуется отсутствием связности: в иерархии есть постоянные связи основанные на подчинении, в сети всегда присутствует сплочение ради общей цели, в рынке же есть только сделки — временные, одноразовые связи. Во-вторых, эти связи могут быть любыми: и доминантными, как в иерархии, и эквивалентными, как в сети — главное, что все они временные. Потому, в конечном итоге, рынок — это полиструктурная организация, которая, за счёт автономии узлов, может на некоторый срок обретать черты других типов структур.

Описав эти виды организации, вернёмся к Делёзу и его «Дереву», «Системе-корешку» и «Ризоме». Они, как и многие другие делёзианские концепты, предполагают динамику, время. Принятие в расчёт времени — это первая из встреченных нами здесь особенностей философии постмодернизма.

Рассмотрение структур в динамике — в этом отличие структурализма от постструктурализма. Методология структурализма предполагала выделение структуры (общества, психики, политики и т.д.) на временном срезе, но не справлялась с задачей показать переход от одной структуры к другой. Исправляя это, постструктуралистский метод делал акцент на том, как структуры складываются, как организуются и под давлением каких сил и процессов меняются, обретая новую организацию. И то, что представляется нам вечным и нерушимым, оказывается, с такой точки зрения, лишь метастабильным состоянием, которое продержалось достаточно долго, в силу причин, которые необходимо определять для каждого отдельного случая. Всё временно, всё изменяется.

Представим себе иерархию на плоскости. Есть центр, крупная и важная точка посередине, от него во все стороны расходятся линии — ветви, которые и сами могут разделяться или сходиться, всё отдаляясь от центра. Чем дальше, тем более они маргинальны и менее важны. Таков срез иерархии в отдельно взятый момент времени. А теперь начнем нанизывать на эту плоскую структуру точно такие же ветви — они могут по-другому сочленяться между собой, будут образовываться новые и исчезать старые. Главное — центр всегда будет на том же месте. Взглянув на получившуюся картину «сбоку», мы легко узнаем в ней дерево. Главное в дереве, чтобы ствол не рассекался. У Фараона или Царя всегда должен быть прямой потомок — иначе беда. Делёз и Гваттари указывают на то, что древовидная структура как способ представить развитие присутствовала во многих направлениях. В биологии, в теории эволюции, как представление о том, что различные виды никак друг с другом не пересекаются. В лингвистике, как постулат о единственно верном, правильном произношении, грамматике и подобным, что довел до абсолюта Ноам Хомский с его «врожденной грамматикой». В психоанализе, конечно, в политике (наследственная линия правителей идущая от самого первого и главного — Бога) и во многих других областях.

Итак, «дерево» — это иерархия, растянутая во времени.

Теперь повторим ту же операцию с сетью. Но теперь на каждый новый слой будет добавляться главный узел (временный лидер), причём то в центре, то где-нибудь сбоку, либо несколько таких узлов (временная гетерархия), а некоторые слои будут однородными, без выделяющихся узлов (временное равенство). И вновь взглянем на получившуюся картину «сбоку» — мы сделали сеть. В ней то тут, то там присутствуют сгущения, более плотные из–за количества связей узлы, которые иногда удерживаются в своей роли достаточно долго, представляя из себя уменьшенную версию дерева.

«Главный корень абортирован или почти до конца уничтожен; к нему прививается и обретает чрезвычайное развитие и непосредственное и неопределённое множество вторичных корней».

Пока они есть, сеть всегда может превратиться в иерархию. Да и плоская, горизонтальная сеть — это лишь частный случай сети, её временное состояние. Тем более, как замечают теоретики сетей, иногда сама сеть может быть более жестким лидером, чем узел-лидер в иерархии («подчинись обществу», «подчиняйся общим правилам — мы все им должны подчиняться», «будь как все или умри»), ведь, как уже говорилось, в сети узел, лишенный связей, становится никем и ничем. Всё тот же диктат, только не Царя, а Социума, не лидера, но сети. Система-корешок или мочковатый корень — всё ещё образ современности.

И вот — «рынок». В нем мы можем увидеть совершенно иное равенство, нежели в сети — оно онтологично. Все элементы равны в своей автономии. Подчиняться или нет — это их воля и выбор, который, конечно, желается исходя из ситуации. Желаешь — будь частью сети, растворись в ней. Желаешь — порви все связи и будь отшельником. Хочешь — властвуй. Хочешь — подчиняйся (потому один из вопросов Делёза и Гваттари в «Анти-Эдипе» — «почему люди желают репрессий?»). Отсюда утверждение Делёза, что в ризоме нет точек — есть линии. Ведь каждый элемент имеет свой собственный путь. Он изменяется. Переходит из одной организации в другую. И обладает собственным взглядом на всё остальное (в отличии от той же сети, где всегда уже заранее заданы общие для всех её участников цели). За счёт введения этой сущностной автономии, онтологического равенства, меняется всё. И в первую очередь — правила игры.

Так Делёз и Гваттари подчеркивают, что ризома не противопоставлена «Дереву» или «Мочковатому корешку», вовсе нет: «В ризомах существуют структуры дерева и корней, но верно и обратное: ветка дерева или сегмент корня могут начать распускаться в ризому» (реальные рынки полиструктурны). Мы можем вернуть лидера, помня о том, что, согласно антигениалогичности ризомы, это такой же элемент, как и все остальные. Лидер отличается лишь тем, что преуспел в подчинении других. Конечно, внутри иерархии или сети будет казаться, что он обладает особыми привилегиями, более компетентен в достижении своих или общих целей. Но ризоматический взгляд — это взгляд понимающий, что жизнь — это игра, в которой нет раз и навсегда определённых правил. И компетенция — это просто успешность в определении тех ходов, которые сегодня «сработали». Она не вечна.

Ризома — это не частный случай наравне с иерархией и сетью, но наиболее реалистическое концептуальное оформление самой жизни. Иерархия и сеть — это теоретические, абстрактные представления. Ведь сказать, что узел, лишённый связей, перестаёт существовать, значит закрыть глаза на реальное положение дел. Что и будет пытаться сделать любая сеть и иерархия — заразить идеологией своих участников («лишь мы есть», «только мы правы», «без нас ты никто»).

3

Ризома —это другое мышление, отличное от логики «дерева». Чтобы разобраться, обратимся к 6 принципам ризомы, которые, как говорилось в самом начале, можно рассматривать и как принципы постмодернистской философии (или постмодернистского мышления).

«Любая точка ризомы — может и должна быть — присоединена к любой другой её точке».

Принцип ризомы номер один — принцип соединения. Можно рассматривать основной принцип «Методологического анархизма» Пола Фейерабенда как другую формулировку этого же принципа: «Допустимо всё» (или «всё дозволено»). В иерархии есть барьеры, запреты — неприкасаемый не может идти по одной стороне дороги с Брахманом, нельзя жениться людям из разных сословий, вассал моего вассала не мой вассал, а разные виды не пересекаются в своих эволюциях. Но это, как уже говорилось, абстракция. Идеология.

Делёз и Гваттари приводят пример — вирусы переносятся с вида на вид, и с рода на род, а вместе с собой переносят часть генов. И у нас в ДНК есть гены бабуинов, собак, птиц и свиней, а у них наши и друг друга. Границы между видами не столь определенны и непроходимы, как кажется. Какие-то гены включаются в общее функционирование, какие-то «спят». Главное — эти пересечения всегда есть, всегда возможны.

Второй принцип ризомы — это принцип неоднородности. Он уже проглядывался, когда в прошлом абзаце говорилось о пересечениях между различными линиями. Каждый элемент индивидуален пока он автономен. И даже если два разных элемента очень друг на друга похожи, вплоть до неразличимости, они всё равно — два разных элемента.

Эти два принципа вполне установились в современной культуре, обществе и науке: смешение любых стилей и жанров, транс- и междисциплинарные исследования на пересечении многих наук, мультикультурализм и эклектизм.

С этими двумя принципами соседствует третий — принцип множественности. В иерархии всегда был один основной стержень. Всё в ней, в конечном итоге, сводилось к одному, к тому же самому. Как например, те психоаналитики, на которых обрушивается Делёз в статье «Четыре тезиса о психоанализе», что с помощью практики интерпретации могут любую проблему свести к детству, Эдипу, маме-папе. Сеть не вырывается из этого — вместо одного два, к двум три — это всё ещё определенное единство («двуединство», «триединство»). Ризома предполагает прыжок к множественности. Есть сразу многое, а «один», «два», «три» или «десять» — лишь частные случаи. К этому следует добавить, что и само единство — тоже часть множества: не «я» и «ты» слившиеся в «мы», но «я», «ты», а еще «мы» (а еще наши отношения, которых тут не меньше трех).

Эти три принципа легко связать простой эвристикой — если есть связи, значит элементов больше одного, если элементов больше одного, значит они различны.

Четвертый же принцип вновь возвращает нас к автономии узлов — это принцип «а-означающего разрыва» (или «принцип не-значащего разрыва»), то есть ризома может расти из любой отдельно взятой точки. Делёз и Гваттари постоянно обращаются к логике заражения (вирусы переносятся с вида на вид, связывают их, и всегда существуют как популяция вирусов), и здесь эта логика также оказывается хорошим примером. Даже один вирус может вызвать заражение (и тут же наплодить новую популяцию), а один носитель вируса может заново устроить эпидемию. В этом ещё одно отличие ризомы от сети — сеть может пережить разрывы, но если узел лишился всех связей, он оторвался окончательно.

Два последних принципа — картографии и декалькомании. Калька — это копия, отпечаток. Например, есть старые философские трюизмы, которые кочуют из учебника в учебник, иногда слово в слово. Бессмысленное и бесполезное воспроизведение, на котором многие авторы тем не менее сделали себе карьеру.

Конечно, стоит оговориться, что повторение всегда имеет место, но, следуя Делёзу, повторяется лишь различие и различное (несомненно, завтра опять будет день и будет ночь, и стрелка часов повторит свой ход — но это будут совсем другие день и ночь). Потому важно отличать повторение от воспроизведения, когда имея возможность сотворить что-то новое из данного, вместо этого воспроизводится то, что когда-то уже было. Иногда с точностью до деталей в виде кальки, имитации. Даже историческая реконструкция не бывает такой — в ней всегда есть доля импровизации и различия.

Воспроизведению и кальке противопоставляется карта. Карта — это всегда путь. Она «развернута в сторону эксперимента». Делёз и Гваттари предлагают рассматривать философию не как кальку мира (описание того, что есть), а как поиск новых путей (новые ходы для новых проблем, выводящие в еще неизведанное). Они призывают: «снимайте карту, но не кальку». Комментарий к произведению — это всегда новое произведение. И зачем делать его сильно похожим на то, что комментируется?

Из этого вытекает в том числе битва «постмодернистов» с репрезентацией (представлением). За текстом нет идеи, сам текст — это некий механизм, воздействующий на читателя. Какая разница, что «хотел сказать автор», когда гораздо важнее, что возникло при встрече текста и читателя?

То что хотел написать автор, как правило, и есть то, что он написал. Достаточно вспомнить слова Льва Толстого в его письме к Н.Н. Страхову: «Если бы я хотел словами сказать всё то, что имел в виду выразить романом [«Анной Карениной»], то я должен был бы написать роман — тот самый, который я написал, сначала». Зачем пересказывать и калькировать автора если можно предложить новый путь, новое прочтение?

Это верно и здесь — пусть найдется кто-то, кто предложит свой взгляд на ризому. Может можно увидеть в ризоме сеть, а не рынок. В иерархии — путь к свободе и автономии. В Латуре — делёзианца, а в Делёзе — фашиста. Всё допустимо. Нет единственно верного прочтения. Есть вкусы, и вызовы времени. И, быть может, одно из них — прочитать Делёза, чтобы потом пойти еще дальше. Всегда можно пойти еще дальше.

Скриптор текста: le Shizo.

В оформлении использованы иллюстрации Марка Нгуи.