Понятие капиталистического романтизма или капрома, введённое петербургскими исследователями Д. Веретенниковым, Г. Малышевым и А. Семёновым [1] постепенно входит в оборот. Им описываются декоративные тенденции отечественной архитектуры, происходившие в 1990-2000-х годах — своеобразный извод архитектурного постмодернизма в российском контексте. Сонаправленное явление в белорусской архитектуре принято именовать агроренессансом [2].

Сами авторы концепции конечной временной рамкой капрома считают рубеж нулевых и десятых годов XXI века [3]. В одной из публикаций приводится даже конкретный год «конца капрома» — год финансового кризиса 2008 [4]. Не станем подробно критиковать столь удобную и почтенную периодизацию (при помощи арифметического рубежа десятилетий или крупного события), заметив лишь, что в искусстве никакая тенденция не прерывается в одночасье. Тому примером — два выдающихся сооружения, оконченных строительством в этом году: парк «Остров мечты» и Главный храм Вооружённых сил. И если последний достаточно сложен для восприятия и, как мы полагаем, может быть понят целиком и классифицирован лишь по прошествии некоторого времени, то первый — сооружение и по функции, и по форме принадлежащее капрому.

На наш взгляд вместо каталожной последовательности ясных рубежей в истории архитектуры корректнее говорить о взаимопроникающих во времени тенденциях, сменяющих одна другую, как цвета в градиенте.

Какая же тенденция сменила декоративное буйство капиталистического романтизма? Здесь смотреть надо не только и не столько на жилые комплексы, которые Семёнов, Веретенников и Малышев предъявляют [3] символом архитектуры десятых — как раз эти районы наряду с массивностью до последнего времени сохраняли романтическую ещё сложность объёмов, а порой и декорацию. Необходимо смотреть на тенденции «хипстерского урбанизма» и новой городской эстетики как тенденции управления, которые пришли на смену капрому и, по-видимому, продолжатся в новом десятилетии.

Интересно, что в третье десятилетие века мы вступаем с двумя симультанными и противоположными тенденциями: эстетизированная функциональная эстетика, требующая некоторого умственного усилия для понимания [7], вошла в архитектурный оборот и принята за эталон; одновременно с этим начинается эстетизация карнавального стиля 90-х и 00-х.

Стиль, сменивший капиталистический романтизм, мы предлагаем называть капиталистическим утилитаризмом или капутом. Наиболее крупными его чертами является тяготение к простым формам, простым материалам и функциональности, своеобразно переваренными и перетёртыми через сито постмодернизма модернистскими тенденциями.

Зарождение капута относится к началу-середине 2010-х годов и развивается одновременно с приходом в городскую политику определённых веяний, которые В. Вахштайн называет «хипстерским урбанизмом» [5]. Нельзя забывать и об упрочении государства, упоминаемом Семёновым, Веретенниковым и Малышевым [3]. Нельзя исключать, что возвращение к простоте форм и отказ от декорации обусловлены появившейся в это же время эстетизацией советского модернизма — в 2010 году Новиков и Белоголовский выпустили программную монографию [6]. Таким образом стала утверждаться ценность утилитарной архитектуры, прежде отвергавшаяся.

Капут переваривает и усваивает модернизм, возводя его в эстетическую норму. К концу десятилетия мы приходим с яркими образцами раннего капиталистического утилитаризма. Прежде всего, это павильоны-переходы Московского центрального кольца — великолепный памятник переходной архитектуры: платформы всё ещё покрыты РЖД-шными козырьками «под модерн» с полукруглым сводом, да и мощные переходы, вроде бы уже утилитаристские, сохраняют капромовский размах и особую неповоротливость.

Этого, в свою очередь, нельзя сказать о Московских центральных диаметрах: по большей части переустройство остановочных пунктов не только утилитарно, но и внутренне функционально, минималистично; капут здесь начинает показывать нам разные свои лица.

Капут проникает и в массовое жилищное строительство. Декоративность капрома здесь была разнообразна — от однозначной декоративности серии П-44Т с фальшивой черепицей, прикрывающей технический этаж и едва ли не модерновыми «слуховыми окнами» (этой серии стоило бы посвятить отдельную статью) до массивной ребристости КОПЭ «Парус» — последнего прибежища декорации. Но и тут декорации приходит конец. Новая серия «ПИКа» — однозначное явление капута с утилитарно гладкими фасадами.

На деле, портрет капута ещё не ясен. Зрелых образцов стиля, полагаю, пока нет. Переваренный капутом модернизм усвоен лишь одной стороной — простотой формы; обнажения материала капут не только не понимает, но и не переносит. Ему непонятен голый бетон, его пугает открытый кирпич. Его символ — вентилируемый фасад. По этой черте его можно узнать вне зависимости от того, «маленьким» или «большим», минималистичным или циклопическим представляется нам сооружение. Переоборудование советских платформ под диаметры выявляет это безошибочно: везде, где дизайнеры обнаруживали голый материал они закрашивали его в фирменные цвета. В ту же логику укладывается обшивка старых и новых зданий вентилируемым фасадом.

Логика вентфасада, логика закраски — это логика капута, но эта логика ещё ждёт своего исследователя.

Источники

1. Ю. Галкина. Что такое капромантизм? 11 примеров из Петербурга. // The Village, 16 сентября 2019 года.

2. И. Буяновский. Лида. Триумф агроренессанса.

3. А. Семенов, Д. Веретенников, Г. Малышев. Лихие 1990-е, сытые 2000-е, потерянные 2010-е. Как менялась новейшая российская архитектура. // «Нож», 6 февраля 2020 года.

4. А. Генералова. Капиталистическим романтизм: кто помогает нам полюбить «уродскую» архитектуру 2000-х // «Собака», 10 марта 2020 года.

5. В. Вахштайн.Хипстерский урбанизм и формирование гетто — что изучает социология в современных городах. // сигма, 23 сентября 2019 года.

6. Ф. Новиков, В. Белоголовский. Советский модернизм: 1955–1985.

7. Это ценное замечание делает Айрат Багаутдинов, комментируя архитектуру Пущина для «Афиши». Не все спорные утверждения Айрата об архитектуре этого города мы разделяем.