Умер мальчик. Примерно наш ровесник. Я виделась с ним один раз холодеющей осенью. Мы договаривались с подругой пойти взять интервью у его музыкальной группы. Ребятам нужен был пиар в любом его формате. Я поехала одна, потому что подруга не смога, не особенно готовясь и мысленно настраивая себя уже по пути. Ребята сняли комнату на несколько часов. Было пять человек. Один стоял на пороге и смотрел за процессом, двое других стояли с гитарами, один сидел за барабанной установкой. Они пили что-то, купленное на всех. И репетировали. Я радовалась, потому что у них получалось и они почти не отвлекались. Позже мы шли вместе по улице, я включила диктофон, и сели поговорить на траве рядом с метро «Удельная». К нам единожды подошел пьяный и начал что-то требовать от одного из мальчиков. Кажется, он подумал, что он был *ей*. Его удалось отогнать, а я подумала, что неудача клеится к людям, которым только и есть как себя защитить — самим. Улица нападет. Я что-то спрашивала и слушала про грусть, про ночевки на улице, в лесу, про шатание, про то, как кто-то из них ушел из дома и ночует то тут, то там, что приходится работать в разных местах, чтобы было на что жить и на чем инвестировать в музыку. Я не особо разбиралась в музыке, которую они играли. Она была тяжелой и хаотичной для меня. Но ощущалось, что для них музыка — нечто держащее на плаву. Пыталась понять, чем они уникальны, почему *Оршел*, чем они живут. Про уникальность они мало что сказали. Поговорить они были не прочь и мы даже подружились к концу, но рассказывать про себя им было как бы нечего. Они о чем-то мечтали. Один стать Куртом Кобейном и собирать стадионы, другой собирать группы, третий играть, четвертый вроде бы думал, что его музыкальный путь заканчивается. Он не мечтал, он уже работал в офисе и сказал, что хочет устроить свою жизнь и скорее планирует дальнейшие шаги, чем мечтает. Они разделялись. Один из них симпатичный и похожий на девочку, преподавал барабаны, тратил деньги на свидания и кафе, а потом занимал у всех до следующего заработка, порой ночевал в лесу. Почему? Чтобы вспомнить, как выглядит природа и как она одновременно заставляет трудиться и любоваться собой.

Тот который умер, Глеб, был лидером в банде. Как я помню, он сочинял тексты и музыку, он придумал название. Его сумасшествие и бродяжничество были достаточно сконцентрированными, чтобы родить музыку и собирать людей вокруг себя. Уже в метро мы успели поговорить о женщинах, о тех типах отношений, что присущи каждому из мальчиков. Глеб встречался с каждой девушкой не больше двух недель, потом уходил. Он был высокий и достаточно симпатичный, поэтому, вероятно, такая модель для него была доступна и удовлетворяла его. Не знаю, был ли Глеб гениален, но репродукция для него была базовой потребностью.

Миша был симпатичный и девушек любил, инстинкт заботы у него был более развит, чем у Глеба. Он водил их в кафе. Ваня и Володя сказали, что им приходится долго ухаживать. В целом, обычные ребята, ничем не выделяющиеся, кроме того, что жизнь тяжелая, музыку пишут и друг за друга держатся, я так и не написала о них текст. Не зная, как уместить его в журнал формата lifestyle. Но со смертью Глеба появилась еще одна ясная жизненная история. И стыд за ненаписанную статью вновь встал. В ребятах есть нечто гораздо более живое, чем в тех, кого зовут обычными. Они из плеяды кришнаитов или потенциальных молодых наркоманов, шатающихся на Китай-городе. Только они сильнее, потому что они созидают. Я не знаю такой жизненной наготы. Вернее, знаю, но по-другому, без бедности. Лишь изредка и со страхом опускалась до принципа «живи не оглядываясь» и делай вопреки, бежала обратно с уютную жизнь. Поэтому и не смогла написать о них.

Мне жаль Глеба и Оршел, но я желаю ребятам не унывать и жить, что есть мочи и радости. И делать то, что делается, мечтать, планировать путь и работать.