Бессмысленно рассуждать о достоинствах университета без разговора о молодом поколении, к которому он обращается. Как конструируется современный запрос на образование и знание? — вот вопрос, способный пролить свет на перспективы университета.

Университет — это часть жизни для многих из нас, для кого-то лишь на пару лет, а для кого-то намного дольше. Вместе с тем университет — это своего рода форма жизни, симбиотический организм или сложная ассоциация бионтов, порождающие не похожий на другие способ проживания своего индивидуального бытия. И, пожалуй, одной из наиболее актуальных тем, связанных с университетским образованием, стал вопрос о перспективах этой формы обучения.

Устарел ли университет и его подходы? Насколько необходимы новации и просто иные формы работы с информацией, особенно учитывая особенности современного студента? Существует ли конкуренция университета и около-академических образовательных проектов (публичных лекций, дискуссий и т.д.)? Что вообще происходит с университетами? Эти и другие вопросы по большому счету пытаются определить, чем на самом деле занимается (а также будет и должен заниматься) университет в условиях доступности информации и одновременной проблематичности знания. Сегодня монополия на знания утеряна, а его восприятие в обществе лихорадит словно рынок валют — оно то стремительно девальвирует, то взлетает в цене.

При этом в своем академическом благодушии преподаватели стремятся не замечать, что отношения с информацией у студентов поменялись и весьма. Сетования на тесты ЕГЭ и слабость речевых навыков как-то ловко обходят настойчивый (и я бы даже сказал назойливый) факт, что у большинства учащихся постоянно перед глазами образ или небольшой фрагмент текста из соц.сетей, мессенджеров или игр. Они не похожи, например, на студентов моей юности, бегавших делать ксерокопии и кропавших подробные конспекты в библиотеках. Новое поколение постепенно вырабатывает свои стратегии и приспособления к миру, перегруженному информацией (очень разного формата и качества).

Практика пользования текстами, медиа-средствами и знанием очень серьезно меняет их восприятие, но, увы, вне кулуаров вы не встретите никакой дискуссии, никаких теоретических или методологических разработок (кроме корявой теории «клипового сознания»). Мы — преподаватели вуза — все так же уповаем на ухо студента, плюс все чаще подключаем его зрение (веруя в еще одну не подтвержденную теорию — о «конусе обучения» Эдгара Дейла). Эта теория подкупала своим наивным идиотизмом: мол, сейчас мы учтем неучтенное (добавим цветных маркеров и ролевых игр) и враз все станет хорошо. Как это ни грустно, но идея создания наглядных пособий, презентаций и прочих «картинок» в вузах стремительно превращается из рекомендации в требование (где-то это считается бон тоном, а где-то трудовой обязанностью).

Меж тем, даже без знаний теории медиа, просто на опыте легко обнаружить сколь сомнительны преимущества «новых педагогических технологий». Да, картинки помогают понять, но только уже вовлеченному слушателю. Равно как диспуты и ролевые игры бывают эффективны, но лишь при определенном элементе спонтанности или удачного попадания в запросы участников (срежиссированные извне — в лучшем случае годны для речевой практики, но бесполезны для понимания и запоминания). Хорошо усваивают материал те, кто внимательно слушает, вдумчиво и с пометками читает и обсуждает то, что ему лично интересно, с подходящими собеседниками. Все остальное — несбыточные мечты об автоматизации процесса обучения с исключением самого обучаемого. Попытка впихнуть невпихуемое. И «конус обучения», на котором некоторые строят методологию преподавания, как оказывается всего лишь неподтвержденная гипотеза, получившая распространение благодаря попсовым пересказам. Surprise!

дискурс Университета угасает, поскольку он пасует перед активно отвоевывающим себе пространство дискурсом Капитализма

Не менее сложно обстоит дело с пониманием того, зачем люди идут в университет? Университет, когда-то дававший «путевку в жизнь», сегодня предлагает все тот же диплом, который теперь в лучшем случае сойдет за допуск на рынок труда (и явно не единственный). Однако спешащие констатировать близкую кончину университета, видимо не учитывают ни инерцию социального бытия, ни специфику рынков, создающих ограничения для вхождения (в т.ч. через образование). Да и большая часть разговоров о том, что школа и вуз не отвечают на запросы общества и работодателей — это всего лишь нытье, приправленное маркетологией (чтобы продать знание/услугу, чтобы сбить уровень зарплат, чтобы сохранять нерациональные системы управления и т.д., и т.п.). Мы живем в мире, в котором чаще всего лозунги «пора что-то менять» звучат из уст тех, кто ничего действительно менять не хочет.

У университетов есть новые задачи и вызовы, но поводов для драматического заламывания рук я не вижу. Университет — это прежде всего структура, которая в зависимости от ресурсов и людей может быть, как довольно ригидной, так и гибко отвечать на внешние вызовы. По большому счету никаких проблем с университетом нет — у него еще достаточно сторонников, как среди тех, кто производит знание, так и среди тех, кто его желает обрести. Тем более что современный тип университета (наследующий модели Гумбольдта) изначально запрограммирован на самовоспроизводство — в том числе на воспитание субъектов, поддерживающих его. На мой взгляд проблемы стоит искать не в структуре, а в ее источнике — в дискурсе, когда-то сформировавшем определенную традицию общения двух субъектов под сенью знания. Дискурс Университета, а точнее вера в него угасает, поскольку он пасует перед активно отвоевывающим себе пространство дискурсом Капитализма.

Чтобы прояснить эту мысль, стоит сказать пару слов о теории дискурсов и ключевых моментах, отличающих университетский от капиталистического. Дискурс можно понимать как организацию речи, заранее устанавливающую роли и отношения участников коммуникации, а также презумпции целей и эффектов такого общения. Иными словами дискурс регулирует не только ожидания говорящего (что и от кого я хочу получить?), но и отношения власти между коммуникантами. Создавая свое учение о дискурсах, Лакан первоначально предполагал, что университетский дискурс является исторически обусловленным способом скрыть явные претензии на власть и контроль господского дискурса. Он остановился на четырех фигурах: Господин, Университет и противостоящие им Истерик и Аналитик, однако позже ввел пятую — дискурс Капитализма, который строится на нарушении логики обмена предшествующих.

Дискурс Университета — это попытка изменить человека через знание, его презумпция и состоит в том, что без знания ты — никто, отброс. При этом говорящий прячется за фигурами «великих»: он не говорит «Я так сказал», он использует формулы в духе «Как учат нас Х и У». Однако сам процесс образования оказывается долгим и трудоемким, а его итогом оказывается вовсе не власть и обладание чем-то уникальным. Обучение, часто требующее жертв или отложенных желаний, в части достижения удовлетворения ограничивается лишь оптимистичными декларациями. Итог любого образования в схеме Университета — это приход к тому, что изначально известно, а именно открытие нехватки в себе (понимание себя как субъекта неполного, лишенного и потому желающего).

Дискурс Капитализма — напротив, обещает легкий путь к целостности и совершенству. В этой схеме мир должен меняться под тебя, а все личные изменения под систему происходят подспудно. Субъект такого дискурса — это истерик без истерики, ибо он имеет право высказывать свою нехватку (ибо «клиент всегда прав»). Более того, это истерик без Господина — Большой Другой распылен между множеством имен и доменов, и по факту истерику больше некому предъявлять свои претензии. Общество потребления всегда готово предложить ему вариант того, чего ему не хватает «до полного счастья» (чем заткнуть нехватку). Однако чаемые субъектами удовольствия и власть в дискурсе Капитализма оказываются слишком мимолетными и непостоянными: за одним означающим приходит следующее, модные тенденции устаревают и становятся моветоном, даже залайканный пост уходит вниз, а на смену последней модели Айфона выходит более новая.

В такой системе очень хорошо продается знание, но знание особого рода — это знание «Как?». Поэтому любое знание здесь должно быть исковеркано крайне примитивной формой подачи (в идеале «цель-средство-успех», в реальности что-то в стиле "собираем кальсоны — ??? — профит"). Именно отсюда возникает эта извиняющаяся манера говорить у некоторых преподавателей (особенно гуманитариев). Они хорошо чувствуют негласную претензию, исходящую от дискурса Капитализма: зачем брать/давать то, что нельзя использовать как ликвидный актив и как источник удовольствия? Однако негоже забывать о том, что неликвидность актива — временное состояние. И особенно это применимо к знанию, а точнее к тем эффектам, которые оставляет полученное знание (в т.ч. изменение качества мышления). Неликвидность, если уж пускаться с экономические аналогии, очень часто знак уникальности, несоизмеримости активов, а также указание на особенности рынка его обмена (не открытые перспективы, неопределенность, нестабильность).

университет всегда был местом определенной психополитики, которая не столько обучает субъектов, сколько их в буквальном смысле образовывает

Возможно поэтому сегодня многие пытаются дополнить университетское знание просветительскими или наоборот более практичными образовательными проектами. И на фоне современного дискурса около-академические проекты представляются очень двусмысленными. Думаю, всякий рефлексирующий человек, участвовавший в качестве спикера в публичных выступлениях на гуманитарные или другие научные темы, мог заметить явный элемент тревоги, появляющийся при задавании себе простых и очевидных вопросов — к кому я обращаюсь? зачем и могу ли сообщить что-то, что является знанием в таком формате (предполагающем речь понятную и понятую, а не язык точных дефиниций и верности предмету)?

С одной стороны, это попытка ответить на конкретный запрос слушателей, особенно в тех темах, которые университет в своей инертности счел незначимыми или факультативными. Также это расширение аудитории для специалистов, которое позволяет сделать для неспециалистов далекое (наука как эзотерика) близким и понятным (наука как изучение реальности). Стоит помнить, что даже наука способна плодить суеверия. Возможность расширить аудиторию неожиданно становится весьма актуальной также из–за тенденции многих вузов к ограничению доступа в свои стены вольных слушателей.

Разговор с людьми «не в теме» — это творческий вызов для любого, кто считает свои темы и исследования интересными другим. Потому что убеждение студента — это почти всегда игра в поддавки. Изи катка, просто в силу языковой игры «преподаватель — обучаемый», заранее неравномерно распределяющей власть, доступ к фактам и их пониманию. Люди «с мороза», люди «не в теме» — это более сложный уровень убеждения, требующий не столько умения говорить, сколько умения слышать.

На мой взгляд, создание внутри- и вне-университетских курсов и ивентов «под запрос» постепенно станет столь же весомой частью образования, как и усвоение набора классических/фундаментальных знаний. Но, как мне кажется, особо радикальных изменений (а тем более улучшений) это не даст, лишь упростит контакт с потребителем знаний. Да и наиболее оптимальной такая модель станет только для естественных (и кое-где социальных и технических) наук, что же касается гуманитарных наук и ряд других — в них гораздо более эффективным будет тьюторство (т.е. индивидуальная работа). Однако получится ли заимствовать или вырастить самостоятельно эту модель работы с учащимися в наших вузах? — это вопрос, в котором слишком много переменных.

С другой стороны, подобные мероприятия обычно колеблются между крайностями — либо модная тусовка, либо заседание сектантов. Видимость этого задается по большей части фактором популярности (спикера, места, проекта), нежели содержанием. В ряде случаев форма мероприятия вносит ясность, выделяя, например, тематический семинар или встречу мэтра с народонаселением, но и здесь порой более существенным оказывается наличие платы за участие, чем определенная традиция и регламент встречи. Популярность сама по себе отнюдь не случайный фактор, она кое-что говорит о запросах людей. И все–таки культурное событие, становящееся модной тусовкой, — это по большей части игра статусов и социальных капиталов, в которой происходит навешивание и присвоение ярлыков (чего стоит ваш ум в социальном пространстве, если у вас нет чек-инов и фото в Инстаграмме с умной лекции?).

Кроме того, в содержательном плане, а особенно в манере подачи информации слишком часто это все тот же дискурс Университета. Стоило выходить из аудитории, чтобы воображать ее вновь — уже на другой площадке, которая является чем угодно, но не классом? Лектор, забывший снять корону и приостановить мандат, данный ему стенами университета, конечно же, ни на какие запросы не отвечает. Слушатели могут лишь воображать, что сказанное имело к ним отношение. Сама же выстроенная таким образом речь не обращается и не нуждается в присутствующих, а лишь репродуцирует знание с точки зрения уже познавшего что-то учителя. Наверняка и такое слово оставляет след, но знанием оно становится лишь в силу предварительной веры в то, что говорящий знанием обладает.

университета не дает информацию или знания, он участвует в переработке перового во второе.

В целом эти наблюдения касаются двух аспектов одной и той же темы — темы запроса, обращаемого к университету и образованию вообще. С одной стороны, то, как сами преподаватели понимают и этот запрос, и методы работы с ним. С другой стороны, изменения, происходящие в представлениях общества о том, зачем нужно высшее образование и в чем суть потребности, которую оно могло бы удовлетворить. В таком ракурсе стоит обратить внимание и на третий, пожалуй, самый сложный аспект темы — на то, что происходит с самим запросом молодых людей, ищущих в вузах если не знания, то хотя бы ответы. И хотя всякий такой запрос — это индивидуальная история, за отдельными психологическими явлениями можно увидеть ряд закономерностей. К тому же и сам университет всегда был местом определенной психополитики, которая не столько обучает субъектов, сколько их в буквальном смысле образовывает. Прежде эта психополитика строилась на бессознательной уверенности большинства участников в том, что цели и используемые средства не только необходимы, но и несут благо. Сегодня социальная и культурная диффузия (или состояние постмодерна, если хотите), а также дискурс Капитализма подорвали эту уверенность.

Меж тем неопределенность в словах и делах больших структур (и университет относится к ним) порождает тревогу и смущение в индивидах. Не хотелось бы делать неоправданных генерализаций, но мне кажется, что в нынешнем молодом поколении происходят какие-то радикальные сдвиги в понимании и формировании своего запроса — не только на знание, но и на самоопределение. Коротко суть этого сдвига можно обозначить как поверхностный прагматизм.

Мне весьма импонирует тот факт, что многие мои студенты часто задаются прагматическими вопросами в духе «нафига оно мне?» и «как это использовать?» (например, мое поколение намного чаще пользовалось этими вопросами как жестами протеста). И хотя я сам не отношу себя к прагматикам, я в то же время ценю не только идеи сами по себе, но и их воплощение в практике. Однако вскоре выясняется, что любой прагматически взвешенный ответ не приносит ни ясности, ни успокоения, ни даже маломальских результатов. Просто потому что знать «как», еще не значит хотеть делать, а последнее тесно связано с вопросами «кто?» и «зачем?». Идеальный прагматик, конечно, же знает, чего он хочет, и потому от знания «как» переходит к действию. Но как быть тем, кто усвоил лишь манеру прагматического вопрошания?

Еще 15-20 лет назад вместе с каким-то багажом знаний образование вручало человеку некую идентификацию или набор таковых (на каждом этапе — свои). А присвоенная идентификация предполагает субъективную уверенность в каких-то целях и пожеланиях. Теперь это происходит все реже, а если университет и пытается впечатать некое идентифицирующее слово в своих студентов, то что-то не срабатывает. То ли эти идентификации больше не схватывают субъекта, то ли у него их столь много, что конфликт версий приводит к регулярному сбою настроек запросов и желаний. По крайней мере со стороны это выглядит всегда одинаково: множество метаний и эпизоды апатии, разбросанность усилий и тем, постоянная фрустрация от неисполненных ожиданий, перерастающая в явные и неявные претензии к знанию и образованию. Эти претензии слышал каждый: скучно, непрактично, не дает чего-то такого, что будет востребовано в жизни. Любопытно, однако, что мало кто обращает внимание на противоречивость этих требований: структурно они устроены так, что не столько отрицают ценность знания, сколько предполагают наличие ценного знания в другом месте. И это похоже на парадокс: поколение, имеющее самый широкий доступ к информации, верит в то, что им не хватает определенного знания (чтобы улучшить или понять свою жизнь). Этот парадокс косвенно указывает на то, в чем действительно состоит суть университета: он не дает информацию или знания, он участвует в переработке перового во второе.

Нестабильность такого запроса (на знание) — это новая реальность для всех, кто обучает. И я думаю, пора бы уже перейти от сетований в духе «они не такие как мы» к пониманию и поиску новых способов работать с учащимися. Хотя, конечно, основную работу по созданию и поддержке такого запроса (а также по изобретению ответов на вопросы «чего я хочу?» и «нужно ли мне для этого знание?») могут сделать только сами субъекты — молодое поколение, до сих пор еще не осознавшее те возможности, что дает им ранний опыт взаимодействия с новыми медиа.

Я обойдусь без прогнозов, мне важнее поставить вопросы. Именно они ведут мою практику, время от времени напоминая мне о том, сколь важно учится самому, когда кого-то пытаешься обучить. Кроме того, вопрос — это честная форма признать свою тревогу. В конечном счете, я не знаю отрастит ли нужные конечности Университет или превратится в уходящий реликт? Сколь тяжела и угрюма будущая доля тех, кто продолжает работать в стенах университета? — это вопрос для личной драматургии. Я, например, вижу для оптимизма ничуть не меньше поводов, чем для наихудших ожиданий. Запрос на образование изменится, но что-то останется прежним. Проблема же в том, что опереться на этот запрос, похоже, будет сложнее, чем раньше. И какую долю в этом прояснении запроса у будущих студентов возьмет на себя Университет? — вопрос открытый.