Выбор — едва ли не ключевая презумпция любой этики. Кроме того, способность выбирать довольно часто описывается как атрибут индивидуальности. В связи с последним обстоятельством о выборе говорят много, но в целом поверхностно, как о само собой разумеющейся опции, которая требует внимания лишь когда с ней что-то не так. И это неудивительно, ведь подобное описание выбора — скорее род мифа или идеологии, нежели полноценное представление. Этот миф к тому же не только не сталкивается в противоречии, но и легко сочетается с новыми данными нейронаук, ставящими под сомнение саму способность свободного выбора (просто потому что миф нельзя разрушить с помощью эмпирического опровержения).

Для меня тема выбора интересна в свете вопросов этики, в т.ч. для понимания механизма, который не особо задумываясь называют (моральным) влиянием. Вообще было бы замечательно, если бы наши выборы были самоочевидны, однако «выбор» — категория сложная, чрезмерные ее упрощения чреваты серьезными (если не фатальными) ошибками. Увы, так же как мы порой не знаем, чего желаем, точно так же от сознания могут ускользать и побуждающие мотивы и факторы, заставляющие конструировать решение (а не пребывать в спонтанности или привычке). И найти удовлетворительный способ выразить эту сложность — задача совсем не тривиальная.

В первую очередь, мне кажется, важно не впадать в банальные умности, вроде той, что гласит «свободный выбор — это тавтология, и если выбор есть, то он, конечно же, свободный». Язык в этой ситуации проявляет больше мудрости, отражая неоднозначность в возможности таких словосочетаний как «свободный выбор», «добровольный выбор», «трудный выбор», «принудительный выбор», «случайный выбор», «правильный выбор» и т.д. Выбор бывает разный, поэтому необходимо определиться с самой моделью выбора, с его нулевым уровнем.

Парадигмальным случаем выбора иногда считают/подразумевают «парадокс Буридана» (его знаменитый ослик с двумя охапками сена), т.е. выбор между равными возможностями или между неясными вариантами. Мне эта версия кажется математически искусственной и лишь запутывающей дело. В реальной жизни тождеств не бывает, а простые выборы (когда в общем без разницы) вообще не воспринимаются как выбор. Поэтому я предпочитаю начать изучение проблемы выбора на примере исключительной пристрастности, а не на безразличной оценке вариантов. По весьма меткому замечанию Жижека парадокс выбора лучше всего виден в любви — к возлюбленной, к родителям, к Родине.

В чем же тут парадокс? С одной стороны, никакой свободы тут нет: ни любовь, ни родителей не выбирают. Поэтому я оказываюсь в ситуации Адама из анекдота, в котором Бог приводит к нему Еву и говорит «выбирай себе жену». Объект единичен, исключителен, но, по сути, случаен. Ведь очевидно, что если я могу выбирать, значит, я не захвачен чувством, не включен в отношения — следовательно, нет и любви. С другой стороны, любовь немыслима в форме внешнего принуждения. Поэтому мы признаем что-то вроде принуждения изнутри. Ведь объект любви не в полной мере случаен, есть что-то глубоко личное в том, почему я именно это люблю. Иными словами, в моем отношении к объекту любви мне представляется, что я реализую полную свою свободу. Иначе и не бывает: не существует любви без эгоистической ноты «только я мог разглядеть подлинное (доброту, красоту, величие и т.д.) в объекте моей любви».

Поэтому парадокс любви заключается в свободном выборе того, что уже выбрано за меня, но выбрано чем-то имеющим ко мне отношение (мои фантазмы, моя личная история, мой вкус). Это как раз и есть парадигма выбора, в т.ч. и потому что выбор возникает лишь ретроспективно. То есть чтобы выбор как «задержка перед актом» однажды состоялся, ему должна предшествовать своего рода блистательная неудача — осознание выбора там, где в полном смысле он не случился. И действительно ситуация принятия решения «здесь и сейчас» чаще всего оказывается не самим моментом выбора, а его прояснением или отыгрыванием. Склонные к рефлексии хорошо знают этот момент: в ситуации, когда нужно решиться на что-то, основная задача состоит не в рациональном взвешивании альтернатив, а в том, чтобы понять к какому варианту ты уже склоняешься (при этом одним важно объяснить себе почему, другим — нет), или даже в том, чтобы принять или отринуть свой уже состоявшийся выбор предпочтений.

В такой логике странным образом принудительный выбор — это тоже выбор, причем в некотором смысле более этичный. Невозможность выбрать достойный вариант и есть живой вызов сохранить в себе субъекта. Этика — это часто эксцесс всякой морали, потому как привычное следование морали не выявляет никакого поступка, и никакого субъекта. Принуждение, идущее от другого, может стать уникальным шансом раскрыть глаза на себя. Собственно в любом выборе есть элемент принудительности: поскольку выбор возникает как рамка, накладываемая на реальность, то он всегда ограничивает. Выбор между хорошим и очень хорошим так же бессмыслен (для субъекта, но не для его интересов или выгод) как и выбор между хорошим и плохим.

Кроме того, из психоаналитической перспективы можно увидеть проблематичность того, что с легкостью приобретает ярлык «блага» или «хорошего выбора». «Хорошее» — это очень часто некое общее мнение (о хорошем, полезном, приятном), которое не может учесть особенность индивидуального желания. Такое «хорошее» — это «не своё». Поэтому Лакан говорил, что в ряде случаев лучший выбор — это «ставка на худшее», т.е. выбор того, что с точки зрения «всех» считается наиболее неподходящим.

В конечном счете, мы не всегда знаем, чего хотим, поэтому выбор — не просто возможность, но и искушение. Там, где мы точно знаем, в чем наше желание, выбора нет, сама рамка (это или то) становится излишней. Или как объясняет Лакан: сам выбор — это один из барьеров на пути к наслаждению. Следовательно, выбор самого выбора — это всегда этический жест субъекта не только желающего, но и стремящегося знать свое желание.

Поэтому говоря о выборе нужно говорить не только и не столько о трудности выбора, а о его сложности (complexitivety). К сожалению, психологи и экзистенциалисты в значительной степени затемнили вопрос о выборе своими героическими тирадами о трудности жизненного выбора. Это интересно только как первый подготовительный шаг, поясняющий что выбор столь же труден, сколь и неизбежен. Но при более серьезном разборе вся эта риторика оказывается банальностью в духе «жизнь трудна». И, увы, многие на этом останавливаются.

Представление о выборе как комплексности (т.е. внутренне сложном устройстве) позволяет уйти от иллюзии простоты — дескать, выбор дан всем людям, это их свойство. Попытки наделить человека свободой выбора как неким неотъемлемым свойством мне не кажутся продуктивными: это похоже на пририсовывание ему задней ноги. Наличие выбора — скорее констатация последствий, нежели указание на исток явления.

Сложно заниматься этикой и ссылаться на выбор, не определив хоть какое-то его понимание. Мой подход к этике строится на том, что в ее основе лежит не свобода или выбор, а поступок. Действительно, все что-то нам дано во внешнем и внутреннем опыте, это то, что поступки случаются. Почему и как? — вопросы более сложные, где любой ответ скорее гипотеза. Разные гипотезы порождают разные трактовки морали, но само здание этики нуждается в прочных основаниях. Традиционно таким основанием являются понятия добра и зла. По ряду причин этот подход меня не устраивает. По моим представлениям в центре этики лежит поступок, а вот дальнейшие попытки структурировать пространство этики как раз и порождают такие ментальные конструкции как выбор, мотив, решение, цель, средства, последствия, оценки.

Иными словами, поступки происходят, но что их провоцирует (какая финальная причина) выяснить проблематично — это могут быть самые разные факторы: биохимия и структуры мозга, бессознательное и память, адаптивные реакции организма на среду, самосознание, или даже свободный дух. И мне представляется, что никакого окончательного ответа по этому вопросу достигнуть нельзя — это будет либо вера, либо ограниченное неполное знание. Поэтому следует искать «обходной путь», чем мне служит категория «поступок».

Важно обратить внимание на саму постановку проблемы: даже в утверждении, что выбор делает не человек, а некий объективный механизм, идея выбора присутствует. Не зная причины, мы ретроспективно реконструируем условия предшествующие поступку. Выбор — это одна из рамок для такой реконструкции. Это чисто человеческий жест: жест присвоения того, что имеет ко мне отношение. Логика здесь та же, что и в становлении субъекта: это происходит «во мне», значит, это «делаю я» (притом, что никакого «я» до этого не было). Можно сформулировать своего рода парадокс: человек выбирает «иметь выбор», даже если никаких предпосылок к нему не существует. Выбор — это конструктивная иллюзия, поддерживающая субъекта, его Я.

Реальное наполнение этой рамки представляет собой сложную и вероятно неиерархизированую комплексность, т.е. систему взаимодействия разных факторов. Можно сказать, что влияют все или многие факторы, но какой становится определяющим — и следовательно приводит к поступку или нет — неизвестно. Более того, сама эта неопределенность является залогом если не свободы человека, то по крайней мере его уникальной способности не быть себе тождественным. Ведь в действительности человека от биомашины отличает в том числе и то, что он может сам себя удивить своим решением и поступком, может сам себе противоречить. Поломка или сбой не отменяют человека (делая его, например, животным), а напротив, создают его.

Кроме того, сложность выбора заключается и в том, что он часто рекурсивен. Говоря простым языком, человек может не только принимать решение о чем-либо, но и одновременно с этим принимать решение по поводу этого решения. Классический пример: задача разделить множество одинаковых предметов на две группы по какому-либо признаку (оценивая каждый). Обычно люди, обладающие сознанием, не просто тупо сортируют эти предметы, но еще и сомневаются в том, куда стоит положить тот или иной предмет. Кстати, вопреки интуитивному ожиданию, задача с сортировкой предметов не тяготеет к равномерному распределению. В одном из исследований даже показано, что эксперимент на практике дает результат, близкий к Золотой пропорции (1,618…).

Способность к самосознанию делает практически любой выбор потенциально бесконечным (поскольку рекурсия может бесконечно надстраивать новые уровни). Конечный выбор — это прерывание рекурсии, которое происходит за счет иных факторов (воля, внешнее воздействие и т.п.). Философски это можно описать так: выбор — это не только реализация одной возможности, но и обращение в небытие бесконечного количества иных возможностей. Такое восприятие свойственно невротику. Невротик часто склонен зависать на одном из выборов, в силу чего, застряв в прошлом, он продолжает терять жизненные возможности, ничего не выбирая (ведь жизнь идет дальше и предлагает новые выборы). Действительно серьезно относиться к выбору — это скорее доверять своим первым побуждениям, а не просчитывать все последствия. Последующая рационализация вполне может оказаться самоцензурой. Однако я предпочитаю видеть в выборе сложное сочетание иллюзий (часто конструктивных) и скрытых причин. Это не делает жизнь легче и проще, но это позволяет как отождествляться со своим выбором, так и иметь возможность растождествиться с ним. Последнее ничуть не менее важно, поскольку верность выбору — это не всегда верность избранному пути, но иногда верность цели.