Время от времени у меня случаются дискуссии в интернете, и потому наиболее частые аргументы уже успели набить оскомину. Большинство этих аргументов проходят даже не по рубрике «ошибки аргументации», а скорее в разделе «Скучно, предсказуемо, слабо», но есть среди них и любопытные. Любопытны они своей симптоматичностью, т.е. тем, что выражают значительно больше, нежели их простоватый автор.

Я хотел бы обратить внимание прежде всего на захвативший умы довод от практики и личного опыта. Обычно он звучит в двух модификациях. Первый вариант: «Сначала добейся, а потом критикуй». Второй вариант: «Ты не испытывал, тебе не понять». Я настаиваю на том, что это фактически один и тот же довод, т.к. оба варианта базируются на идентичных предпосылках. Коротко опишу три таких предпосылки.

Во-первых, это скептический отказ от теории и знания. Знание в классическом смысле — это то, что можно изложить и передать другим, но современность научила нас подозревать в нем шарлатанство и идеологические манипуляции. Скепсис в отношении теории легко переходит в агностицизм. Здесь частенько звучат едва ли не мистические нотки: дескать, только тот, кто осиян живым опытом, может судить о вещах с достоверностью, все прочие — гадают (скепсис) или вообще знать не могут (агностицизм).

Во-вторых, это представление об особом режиме Истины, суть которого в гипостазированной категории компетенции. Иными словами, это вера в то, что доступ к Истине можно легко установить, причем совершенно внешним наблюдением или фактом. И дело даже не в том, что тем, кто не может подтвердить компетенцию запрещено говорить о предмете. Куда как серьезнее то, что обладающим «подтверждением» буквально выписывается гарантия на причастность к Истине. Таким же образом HR-олух, видя перед собой лишь кем-то заверенную бумажку, думает, что имеет дело с опытным и адекватным специалистом. Документики — такая шутка, либо есть, либо нет. Не то, что ваша Истина. Однако даже многолетняя работа по профессии не является гарантией компетентности, что уж говорить об истинах. Компетенция существует в очень узкой сфере профессиональных навыков, перенос ее на другие сферы вызывает крайне сюрреалистические формы. Например, понятно, что практикующий специалист компетентнее дилетанта. Но кого считать более компетентным в суждениях опыта, вкуса, морали, отношений? Самое смешное, что адепты подобного взгляда обязательно найдут такого — очередного дипломированного гуру, продающего им истины, которые они отвергли от тех, кто разглашал их даром.

В-третьих, это особая концепция личного опыта, которая подразумевает почти полное отсутствие субъективного момента в восприятии. Грубо говоря, личный опыт (успешный, кем-то признанный) — это единственный инструмент, благодаря которому вы можете получить знание, вне зависимости от того, кто вы и что из себя представляете. В такой концепции процедуры индивидуальной обработки информации просто не существует: был там, делал то — знаешь, а нет — так нет. А меж тем любой опытный криминалист, журналист или историк скажут вам, что очевидец (особенно вовлеченный в ситуацию) — это в большинстве случаев крайне ненадежный источник даже фактической информации, тем паче какого-либо понимания.

Все в целом рисует картину, в которой и субъект, и практика чрезвычайно упрощены и редуцированы до взаимодополняющих деталей социального действия. Именно такая картина все больше захватывает сознание самых разных людей — и сложных, и не очень. Причины ее распространения лежат на поверхности: в современном обществе люди вынуждены конкурировать по любому аспекту жизни, что и делает востребованным образ мысли и поведения бездумного электроника, фронтально облученного сверх-дозами позитивчика и ориентированного лишь на социальный успех. Гораздо важнее, как мне кажется, осознать последствия.

Превращение практики в ключевую ценность, в ущерб прочим формам отношения, имеет свою цену, как на личном, так и социальном уровне. Кроме того, гипостазируя и применяя повсеместно любое понятие, мы рискуем потерять границы понятия, а затем и его смысл. Что же происходит сегодня с обществом, влюбившимся в разговоры и требования практичности?

Тема «даешь больше практики в жизни и в теории!» возникла в сфере идей в середине XIX века и стала важным трендом на полтора столетия. В наши дни «практический уклон» еще более заметен: духовные и медитативные практики, технологии успеха и коммуникации, тренинги и мастер-классы — буквально захватили ментальное пространство. Ничто так не ценится как практичность и прагматичность, а эффективность и результативность и вовсе возведены до высшей добродетели. Непрактичный человек в восприятии масс смешон и нередко пристыжен. Массовая культура, которая, по сути, является экраном, показывающим что и как нам желать, сегодня ориентирована на укоренение не просто какого-то социального типа (капиталист, яппи, поп-звезда), а образа мышления, в котором все, что не служит внешним результатам, признается излишним.

почти всякая сегодняшняя проблема зовется «Как?»

Подобно капиталисту, судорожно избавляющемуся от издержек, наша экономика мышления должна строиться на отказе от излишних теоретизаций, морализирующих надбавок и не пользующихся спросом созерцаний. И то и дело нам в качестве образцов предъявляют активных и предприимчивых деятелей, а сфера деятельности уже не имеет значения. Причем форма предъявления столь примитивна, что как-то удивительно, однажды спохватившись, понять, что речь идет о человеке, а не о девайсе. Посмотрите внимательно на эти «истории успеха» — это в лучшем случае портфолио зека или девушки из эскорта (ТТХ и штамп). Все это звучит так: «Ему 30, он из Житомира. И он добился (звук фанфар, или их словесный аналог)». И это всё; биографическими особенностями снабжены только самые известные, описанием особенностей мышления или мировоззрения — единицы. Слушайте советы знающих и ломитесь за успехом — вот и весь месседж. Правда, попутно складывается представление о том, что на пути к успеху вам нужнее крепкий лоб и слабая память, нежели знания о граблях.

Довольно любопытно и то, что при всей «практичности» именно наша эпоха пропитана пессимизмом в отношении каких-либо серьезных преобразований в жизни людей, общества и культуры. Эксперты множатся как грязные слухи, но задачи нашей цивилизации все прозаичнее и приземленнее. Даже фантастам и утопистам проще представить себе миры с магией или конец света, чем человеческое общество, решившее хотя бы одну из глобальных проблем. Возникает ощущение, что львиная доля наших практических усилий направлена на сохранение статус кво и борьбу с развитием. Может быть, мы делаем что-то не так?

Практическая ориентация приводит к тому, что почти всякая сегодняшняя проблема зовется «Как?» — как достичь, как получить, как потратить, как провести время, как не страдать и так до бесконечности. Современный человек заворожен идеей техники и практики, и оттого все больше напоминает примитивного туземца, исповедующего карго-культ. Скорлупа нашего мира стремительно сужается, просто потому, что все больше вещей в мире мы доверяем знать другим. Похоже, что бытовым идеалом, к которому стремится средний потребитель — это сферическая домохозяйка в вакууме, нуждающаяся только в знании телефонов мастеров и тех.поддержки на все случаи жизни. Конечно, суждение о том, сколько вам нужно знать, например, законов физики — вопрос дискуссионный, но вот отказ их знать вовсе, только потому что вы «не собираетесь в своей жизни чинить розетки» — по-моему, это плохой выбор. Хотя бы потому что он не способствует ни пониманию, ни развитию, ни выживанию.

При этом под видом неких «практик» хорошо продается любое знание, без них — не продается вовсе. Бессмысленные тренинги и беспощадные мастер-классы. Какой только чуши не услышишь в рекламе или на самих мероприятиях. «Животный магнетизм и влияние на людей голосом». Приходите к нам, мы вас обучим быть собой и пользоваться своими способностями. Такое ощущение, что дурачками сегодня считают не тех, кто платит шарлатану деньги, а те, кто считает бессмысленными подобные траты. Даже демотиваторы в основном высмеивают неизвестно где увиденные амбиции теории, а не практики.

Однако есть во всем этом какая-то пошлость. Не говоря уже о вселенской непочтительности к Истине — этой границе, показывающей нам нашу хрупкость и конечность. Практик — это всегда больше поза, эстетический образ, причем, не самый выдающийся. Более того, человек джеклондоновского склада неминуемо ограничен, если не сказать глуп. Погруженный в практику — это, конечно, не всегда вульгарный делец, но всегда человек удивительно близорукий в отношении непрактичных материй, а к таковым относится большая часть нашей жизни. Репертуар практика ограничен успехом, поэтому его ум, строго говоря, недиалектичен — он не может видеть будущих перспектив ошибки. Практик предсказуем в своем утилитаризме и цинизме. Если практик ориентирован на действия, то эти действия опциональны, а сам мир предстает как интерфейс, за который заглядывать он не собирается. В связи с этим устойчивым трендом к переориентации всех сфер жизни на нужды практики возникает вопрос о самой практике. Возможно ли себе представить, что такое практика, если нам нечего ей противопоставить?

Фактически в область деятельности переместились едва ли не все известные феномены, в т.ч. и откровенно противоположные. Главной жертвой стало недеятельное отношение к миру, т.е. различные формы созерцания — от свободного умозрения, создающего теорию до всей гаммы эстетических переживаний, определяющих во многом наше отношение к миру. Например, эстетическое созерцание сегодня вполне может быть определено как род практики, в ходе которой одни добиваются (ужас-ужас-ужас) удовольствия как результата, другие — приобщения к мировой культуре и т.д. Звучит чертовски пошло, и все же подобного рода праксические завихрения можно обнаружить даже в текстах по эстетике. Почему бы в связи с этим не попытаться перевернуть это представление и не увидеть практику как род созерцания?

Любой практик заранее структурирует свою социальную реальность так, что место его активности строго определено. Таким образом, платой за практику становится полная пассивность как в предпосылках деятельности, так и в других областях жизни, оставшихся за скобками его структурирования. Это похоже на пользователя, который умело обращается со всеми опциями данного ему интерфейса, но никогда не задается вопросом о том, кто и почему его создал таким. Исходя же из целей (для чего мне этот девайс?), никогда нельзя поставить вопрос о том, как меняет меня домогательство этих целей. Увлеченный содержанием и результатами своей практики, такой человек не видит самой формы, в которой предстает ему реальность. Практик ориентирован волей и мотивацией, а поэтому никакого ограничения не видит. Желание преобразовать мир содержательно и в самом деле свободно, но формально — все так же зависит от картины мира в голове деятеля. Как и у творца, у практика есть замысел и есть средства, инструменты. Любой деятель ограничен, например, скульптор ограничен прежде всего резцом и характером материала, с которым работает. Разница лишь в том, что творец, исходя из замысла, борется со средствами и условиями. Практик не борется, он изначально мыслит «от зубила», т.е. от «что мне дано этим сделать» к «что я хочу». Для того, чтобы начать действовать, не обязательно иметь ясную теорию, описывающую сферу бытия, где мы действуем, но вот представление о том, что моя картина мира более-менее соответствует реальности — следует с необходимостью. Следовательно, всякая рефлексия как и откуда взялась эта субъективная картинка оказывается невозможной, если я хочу или уже начал действовать. Тем самым истиной и истоком практики является то, что в ней не представлено, а лишь полагается в качестве противоположности.

Именно такой ход мысли можно найти у Гегеля. Он, разрабатывая свое представление об определении явлений, в итоге обнаружил, что диалектичность сознания позволяет схватить определение вещи только в серии противоречивых присвоений. Сперва мы наивно полагаем, что нечто есть то, чем оно представляется. Затем мы догадываемся, что все, что нам является — это то, что мы сами вложили в мир (сконструировали, чтобы обнаружить это затем в мире). Однако по Гегелю окончательное схватывание возможно лишь в третьем такте — в определении через противоположность.

В отношении практики это можно понять так. Недоступность (напрямую) практической способности есть само условие мыслимости практики. Истина практики — не ее результаты, а то, что понуждает к ней. Грубо говоря, главная загадка — само наличие практики. А это как раз то, что лежит на поверхности, и схватывается созерцанием. Практика — не изменение мира «под себя», а изменение себя «под тот мир», который все время рождается в созерцании. Смысл активности — место, где я пассивен. Так, например, смысл и источник деяний влюбленного не в том, чего он хочет достичь, а в том, что он захвачен другим, лишен выбора, пассивен по отношению к своим чувствам (они управляют им, а не наоборот). Это не проблема в духе «либо рассуждаю, либо действую», это вопрос смысла. Ведь определение практики через цель — это тавтология, цель уже вложена в практику. Поэтому для обнаружения смысла необходимо определение через другое, своего рода поиск бессознательного практики.

За практикой часто стоит нежелание/неспособность принять ответственность за построение реальности, в которой эта практика предполагается. Если я превозношу для себя практичность, то только из той точки, где некий наблюдатель находит меня в этом состоянии привлекательным. Говоря в духе гегелевского спекулятивного суждения: практика — это ритуал. Свободная активность субъективного духа реализуется в косной объективности предзаданных действий «для других». Только ритуал, позволяющий социуму распознать в вас практика, способен дать форму для той констелляции ума и опыта, которая обнаруживает себя в ориентации на практический результат.

Однако вернемся к самому началу: почему все–таки ориентация на практику приводит нас к искусственному ограничению суждений личным опытом? Наверное, и без диалектики интуитивно схватывается эта взаимосвязь. Если вы все больше ориентированы на практику, то постепенно учитываете только успешный опыт тех, кто «в теме», отсекая частные суждения, оценки и даже теории (отказ от теории якобы экономит время). И наоборот. Если вы все больше верите в то, что понимание дано только тем, кто это реально прожил, то довольно скоро возникнет проблема критерия — кого считать причастным к такому опыту? С кем стоит говорить об искусстве: с тем, у кого есть кисточка и краски, а может с тем, кто рисует время от времени, или с тем, чьи картины признаны? Ничуть не удивительно, что рано или поздно критерием будут избраны социальный успех и признание, т.е. практические результаты.

Увы, платой за это становится мировосприятие, в котором люди подобно монадам никак не сообщаются друг с другом, просто потому что Истина лишена своей проникающей способности. Ведь если наши жизненные миры проницаемы для информации, то любая практика может получать внешнее определение. Проще говоря, способность понимать позволяет видеть смысл той или иной практики отнюдь не в предписанной ей раз и навсегда цели. На деле, конечно, практика — сложный феномен, но для большинства — это четко определенная цель + все возможные «как» для ее достижения. Например, практика стрельбы подразумевает произвольное попадание в цель, а, следовательно, все средства и навыки необходимые для этого. Как только вы вносите свой смысл в эту деятельность (например, стрельба как форма медитации), то она тут же становится чем-то совершенно иным. В том числе позволяет новые формы ее восприятия (объединение с другими феноменами, теоретизацию, эстетизацию и т.п.), вплоть до отказа от определяющей цели. Но обществу это не нужно: его вполне устраивает ситуация, в которой люди обусловлены практическими целями, а все остальное (эмоции, оценки, вкусы, мораль и пр.) считают сугубо приватным делом. Капиталу нужны узкие специалисты, полноценные же граждане нужны лишь самим себе.

Вас тревожат и заставляют думать о социальной справедливости неприятные эмоции от вида нищих и обездоленных? Забудьте, вы просто слишком чувствительны. Продолжайте работать, а вашу замечательнейшую эмоциональную отзывчивость растрачивайте на близких, любимых героев (из фильмов, сериалов, книг и пр.) и котиков в интернете. И уж ни в коем случае не стоит искать людей с такими же мыслями и переживаниями? Да, что они знают? Так возникает мировоззрение, в котором «сперва добейся» становится альфой и омегой. Вполне ожидаемо, что с таким взглядом на вещи человек будет пуще проказы остерегаться всего, что, хоть как-то связано с лузерами и отчужденными.

Отказ от доступа знания к вашему миру — это еще и отказ отказываться

Ограничение опытом — это попытка ввести лимиты там, где их по природе быть не может. В царстве мысли все равны, просто некоторые туда никогда не заходили. Если опыт определяет понимание, то вы заперты в четырех стенах биографии без окон и средств связи. Если вы вдруг не грузчик, китаец, физик-ядерщик, беременная женщина или отец двоих детей, то вам никогда не понять всей истины их слов, а тем паче никогда таковой даже случайно не изречь. Если же вам внезапно в экзистенциальную лотерею выпало все–таки побыть грузчиком или отцом семейства, то аки свет с небес на вас снизойдет понимание. Ну, может не сразу, а с годами, т.е. с опытом. Мрачноватая ирония, правда, заключается в том, что как раз такому взгляду недоступно понимание диалектики, в т.ч. перехода количества в качество и наоборот. Остается лишь гадать о том, где предел дробления специфичности опыта? И есть ли у него срок годности?

Важнейшей подпоркой для принятия такого взгляда, конечно же, остается представление об уникальной неповторимости каждого из нас. Неважно, что в лучшем случае вы оказываетесь способны лишь на суждения о своей жизни и в узкой сфере специализации. Зато вы личность, и никто не вправе ловить вас на непонимании, пока вы придерживаетесь своего опыта. Однако мы совершенно не уникальны. Опыт сам по себе очень мало дает к пониманию вещей и явлений. Важен опыт прожитый, реконструированный и артикулированный в ясные формы. А это прежде всего смысл и знание.

Люди же, которым раз в жизни выпал сложный выбор или ощутимая потеря, любят, закатив глаза, вещать: «Тебе меня не понять». Да что вы? Я видимо с другой планеты, и помимо иной морфологии, я еще по счастливой случайности не сталкивался ни с потерями, ни со сложными выборами. Меж тем форма дает гораздо больше к пониманию, чем принято считать. Потери и выборы, например, по своей тональности это один и тот же экзистенциал, известный всем, ну разве что за исключением тех, кто неспособен иметь или извлекать опыт. Просто не всякий приучил себя смотреть на этот опыт, обычно от опыта люди бегают. Каждый из нас ограничен эпохой, временем жизни, генетикой, биографией и прочее, и прочее. Стоит ли принимать на себя еще одно ограничение «я не могу знать, если не испытал»? Я не могу стать беременной женщиной, но я всегда думал, что чтение, разговоры с другими, сопереживание и моя собственная фантазия — достаточные средства, чтобы понимать ключевые характеристики этого опыта. Ведь понимание — это не идентичное воспроизведение, это схватывание смысла, мотива, внутренней логики. Чтобы мыслить рано или поздно придется отказаться от картинок. Грубо говоря, смысл яблока — это не картинка яблока, это конструкция, которая по своей природе сильно от него отличается. Ощущение — конечно, важный источник для понимания, но ни его отсутствие, ни даже присутствие никогда не смогут стать решающими факторами. И тысячи обладателей живого опыта, не способные извлечь из него никакого понимания, тому лучшее подтверждение.

Отказ быть понятным другим и доступным знанию — это очень выгодно для современного общества. Оно все время ищет рынки сбыта, дополнительные потребности для удовлетворения. Оно уже продает вам время вашей жизни, а теперь вы будете покупать еще и смысл. Отказ от доступа знания к вашему миру — это еще и отказ отказываться. У вас нет больше выбора: вы то, что вы есть. И есть только то, что до вас и так достучится (без вашей воли), или то, что вы должны выбрать (если хотите понимания, коммуникации и т.д.). Речь идет, конечно, о выборе, имеющем какое-то рефлексивное основание, а не о спонтанности, капризе или выборе, ничего не решающем.

Мы сами выбираем, складывать стены между собой и другими или разбирать их. Понимать других — это требует усилия, а порой и навыка, но это не тайна или магия. Продавая агностицизм, вам впаривают не уникальность, а идею, что вы технически, по природе неспособны к удовлетворению одного из главных желаний — желания иметь полноценный контакт с другими, желания быть услышанным и понятым. И этот текст пронизан все тем же желанием. Более того, он был бы невозможен, если со мной никогда не происходило понимание. А это, пожалуй, один из тех редких случаев опыта, про который действительно так часто хочется сказать другому: «Сперва добейся».