Create post
Books

«Белый гром зимы»: история любви репрессированного художника и аристократки

Яна Барсова

Ирина Тарханова о трех письмах Ирины Потаповой

Художник Владимир Стерлигов, ученик Казимира Малевича, вернулся в Ленинград в 1939 году из Карлага, одного из самых страшных сталинских лагерей, с отметкой "—6" в паспорте. Это означало запрет на легальное проживание в шести главных городах СССР.

Его единственным имуществом было пальто, которое подарили друзья. Друзья же давали тайный приют, окружали теплом и заботой, находили работу. Нелегально. Риск нового ареста оставался.

В Ленинграде Стерлигов встретил Ирину Потапову, красавицу, потомственную аристократку. Их роман оказался кратким. Возможности соединить судьбы не было. Последние надежды унесли война и блокада. Сохранилось 26 писем, что легли в основу сборника.

Ирина Потапова. 1935 (?)
Ирина Потапова. 1935 (?)

Их роман длился недолго, чуть больше двух лет. В 1939 Стерлигов вернулся из Карлага, летом 1941-го уже был на Карельском фронте, а весной 1942 года уехал из блокадного Ленинграда в Алма-Ату. Роман был обречен заранее. Но Стерлигов не знал об этом.

Ирина Алексеевна Потапова и ее мать, Елизавета Никодимовна, хранили святыни разоренного Леушинского подворья. Чем это угрожало двум горячо верующим женщинам, догадаться несложно. Поэтому возлюбленная не могла уехать из осажденного города ни при каких обстоятельствах. И конечно же, она не могла открыть тайну даже такому близкому человеку как Стерлигов. Прежде всего, чтобы не подвергать его опасности.

В начале войны художник еще продолжал писать свои страстные письма с фронта «внученьке», бесконечно уверенный во взаимных чувствах и надеждах: «Мышенька, нежнуха, родненькая, а я все еще живу только Вами, и так будет у меня до конца». Подписывается, как часто прежде, «дедушкой». Он, как и многие тогда, не понимал, что происходит в осажденном городе — про бомбежки, голод, смерти, про оставшиеся проклятием аресты. И даже упрекает робко в невнимании: «Рыскал в посылке, думал — записочка, два слова! Ничего! А вложить было бы можно».

К сожалению, записки и письма, которые могли быть в редких посылках и передачах на фронт, не уцелели. Но сохранились три письма Ирины Алексеевны из Ленинграда в Алма-Ату*. К тому моменту Стерлигов уже негодовал, был в ярости и плохо скрывал это в письмах. Интонация вдохновенного безумца сменилась отстраненным тоном человека поверженного обстоятельствами, обескураженного всем, что случилось, но гордого: «Еще раз говорю, что у меня была одна цель — Вы».

Письма Ирины Алексеевны полны сдержанной нежности. Весной 1943 г. она написала ему: «Сознаюсь, что мне было очень приятно получить от дедушки несколько слов. Они открыли книгу моей жизни, и я живо пробежала по страничкам наших встреч. Сейчас как раз два года тому назад мы встречали с Вами весну длинными прогулками. А как было весело!» Ирина Алексеевна безусловно не обладала литературным даром, но речь ее последних писем к Стерлигову, искренняя, простодушная и деликатная — стоит окончания многих любовных романов: «Я уверена, что все наносное, неприятное расставание рассосется как папиросный дым при первой же встрече. Шлю Вам тысячи хороших, бодрых мыслей и светлых надежд. Все будет чудно!!! Жизнь прекрасна! Мыша (если такая еще для Вас существует)».

Чего стоило ей подписаться именно так, ведь он в последнем письме написал жестко: «Вот и все как будто. Писать будете? А? Переломатая? Очень нужно было бы для Вас приготовить кое-какую кашу, знаете какую? Которой иногда детей кормят, когда они не слушаются». И в конце строго подписался: В.Стерлигов.

Все это с такой же страстью, как в том же письме: «Вы говорите, что не хотите забывать меня. Кого же это не обрадует. И я, не только не хочу, а просто не забываю, не собираюсь, да если бы и захотел, то ничего бы и не вышло».

Летом 1943-го года Ирина Алексеевна пишет письмо, в котором явно надеется, что удастся продлить, если не любовь, то дружбу, и изо всех старается удержать Стерлигова теплыми участливыми словами, все еще доверительными, из прошлой жизни и отношений: «Дедушка, милый! Рада Вашей прозе и еще больше, что живете в творчестве. Значит все чудно. Искренне радуюсь. Но как хорошо Вы меня поняли, вот уж действительно, вся перемолотая, и теперь, как никогда, сказывается это в жизни. Очень бы хотелось, хоть пока невозможно слышать, то почитать дедушкины стихи, из старых я много еще помню и часто воскрешаю. <…> У меня сильное желание уехать, но оставить мамочку не в силах, а она неумолима. Мы, ленинградцы, каждый день чувствуем, что мы герои и живем на фронте. Пока еще живы и мечтаем, и надеемся, и улыбаемся жизни, которая все–таки так прекрасна!» Но уже в конце письма: «Перемолотая мышка. Желаю много веселого, хорошего и чаще вспоминать Ленинград».

Свои довоенные стихи Стерлигов писал ладушке, Мышке, фонарику. И тетрадка эта со стихами до поры хранилась у Ирины Алексеевны. Но поэт, разочарованный и смятенный, в одночасье попросил вернуть рукопись. Боль. Ирина Алексеевна в своем последнем из сохранившихся писем горько вспоминает об этом: «Очень рада, что много рисуете, но сожалею очень, что мало внимания уделяете слову. Я до сих пор вспоминаю некоторые Ваши вещи. Жалко, что Вы от меня все отобрали». Там же, в последнем письме от 7 апреля 1944 года, уже нет и тени надежды на возвращение былого. В нем подробности быта и формальные условности письма другу, новости о близких, приветы и благодарности за поздравления. Только в конце все же подписано кратко: «Мышка». Нить рвется.

* Цитируются по публикации Е.С. Спицыной: Experiment / Эксперимент.

A Journal of Russian Culture. Los Angeles, 2010. Vol. 16. P 2. С. 283 —284

22-26.08.17 пять книг, объединенных русской темой, будут представлены на вечерах издательства «Барбарис» в галерее «Роза Азора». Среди них — «Белый гром зимы» Владимира Стерлигова, совместное издание с Государственным институтом искусствознания.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Яна Барсова

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About