Этим утром не должно было случиться ничего необычного. Я как обычно проснулся, не одеваясь пошёл в ванную комнату, по пути зацепил пепельницу, которую оставил на полу перед сном, и она с грохотом едва не разбилась. Высыпались окурки, пол усеялся ошметками трупных бумажек, и я про себя проклял себя же. Свет озарил моё уставшее похмельное лицо, виднелись гнилые остатки будней, сползающие точно в водосток. Туда, где каждое утром я полностью связываюсь с миром, закрепляюсь и оставляю след в будущее своими испражнениями. Только так мы едины — я и земля. Только так я чувствую, что взаимодействую с пространством.

Так вот ничего необычного! Не должно было быть ничего! Ничего не должно быть… Но именно ничто и случилось. Проявило себя отпечатком на моем теле. Когда я мыл руки и пытался не смотреть больше на этот унылый вид, отражающийся от хрупкого зазеркалья. Не смотреть, не пытаться думать о том, что руки мою не я, о том, что я на самом деле хожу по другую сторону, пытаюсь не смотреть и не думать о том, что руки мою не я. Затем, смывая с рук мыльный налет, я выставил ладони к крану и всё бы ничего, но ничего – всё, и ничто забирало в ладони воду, за пользование которой я ежемесячно плачу в горводоканал, пла́чу в водоканал. Сводило на нет физическую исчерпанность, которую я приобретаю вместо элитной зарплаты, что трачу на то, чтобы удовлетворить свою потребность в месте солидной квартплаты, на то, чтобы дрочить на видео в хорошем качестве, носить любимый пиджак моих поклонниц, делать то, что работает безотказно, предать ту, что как раб дает безотказно. Я подставил левую ладонь горизонтально к небу, будто просил у него его маниакально безграничную планетарную власть. И небо отдавало, а я забирал: вода просто вливалась в центр моей руки, не разбиваясь на капли терялась, точечно форменное ничто отнимало её и даже, как мне показалось, расширилось. Эта точка на моей руке взялась ниоткуда, как и полагается для тех мест, в которые объекты пропадают, она была «сама в себе», а значит и отправляла материю никуда.

Мне противно было на это смотреть. Поэтому спустя полчаса рассматривания её с различных сторон, пытаясь придавливать в себе рвотный рефлекс и потрудившись над тем, чтобы страх не выбрался наружу, а тревога не перерезала меня лучами изнутри, я покинул ванную комнату, перебинтовав ладонь. Нельзя допустить того, чтобы это увидел кто-либо. Мне кажется, я получил божественное откровение. ОН хочет получить именно меня. Остальные, узнав, просто побоятся, сойдут с ума, устроят побоище, перережут друг другу ребра вдоль ствола воздушных мешков. Мир будет купаться в крови, расчленять трепещущую плоть, захочет заглянуть внутрь, а ОНИ тем временем будут отрезать мне руку, чтобы потом ещё долго всматриваться в мои большие слезные глаза, что так полны сострадания ко всему человечеству. Ведь МЫ настолько прекрасны и так любим друг друга ВСЕ мы, что это самая огромная НАША ошибка.

Но для этого я должен подготовиться.

Одевшись, вышел из дома, закурил и направился к остановке. Деревья, дома, машины, брусчатка — всё смотрело на меня подозревающим взглядом, в каждом окне мне виднелись пристально смотрящие на мою руку люди — я ускорил шаг. Фонарные столбы наклонялись ко мне всё ближе и ближе, пытаясь из фона перейти в стопы мои, чтобы потом подняться и подсмотреть мне под повязку. Я зашел, вбежал, ворвался, нырнул, влетел в трамвай, но даже там мне не было покоя. Тревога наполняла меня, заставляя оглядываться по сторонам, и абсолютно все уже заметили капельки пота на моем лице. Я содрогнулся от вопиющего крика:

— Ваш билет, — тихо сказал мужчина в омрачающей черной одежде.

— Что? Какой?… — попытавшись собраться с мыслями, увидев

удостоверение контролера, я стал искать проездной. Я замедлял свои движения, пытался синхронизировать их с течением окружения и вскоре мне удалось достать из кармана бумажник. Найти в куче ненужных бумажек с водяными знаками то, что он просил и не глядя в лицо человека показать ему. Он взял его у меня, ВЫРВАЛ, ОТОБРАЛ, ВЫДЕРНУЛ и я почувствовал, как его глаза вечность всматриваются в даты. Казалось прошли годы, пролетели тысячи зим, (БЕГИ!), миллиарды звезд рядом со мной успели родиться и погаснуть, (УМОЛЯЮ, УБЕРАЙСЯ ОТСЮДА ПРОЧЬ!), в одно мгновение он разрезал, РАЗРУБИЛ, РАЗОРВАЛ воздух своим голосом:

— Спасибо, — и отдал мне карточку.

СПАСИБО! СПАСИБО! СПАСИБО, ЧТО ТЫ УШЕЛ. Я проехал ещё остановку и вытек из трамвая будто из нефтяной бочки, дно которой проржавело и в один миг дало слабину. Очутившись возле магазина электроники, я уже более чем успокоился и спокойным шагом высматривал себе микрокамеру. Схватив первую попавшуюся, чтобы избежать контакта с консультантом, я уже стоял на кассе.

— Здравствуйте, хороший выбор. У меня как раз такую друг взял, чтобы написать экзамен по праву, — улыбаясь, истощая алчную радость, продавец посмотрел мне на руку. — Или Вы собрались совсем откосить от сдачи?

— Что простите?

— Я просто подумал, что камера для сдачи какого-нибудь зачета или что-то в этом роде. Разве нет? — он продолжал смотреть на мою руку бесконечным количеством глаз, поедал её взглядом, раздирал клочки марлевой ткани.

— А, да-да, конечно!

— Смотрю руку перемотали, думал, что хотите так вообще его не писать. Или перестраховаться решили, или что-то серьезное? Обожглись наверное?

— Я? Да, верно. (ОТДАЙ МНЕ КАМЕРУ!) Обжегся. Я дома (БЫСТЕЕ, НЕ ТО Я ПРОСТО ПЕРЕДАВЛЮ ТЕБЕ ГОРЛО!) кастрюлю с плиты снимал, варил еду, и (И Я СУКА ГЛОТКУ ТЕБЕ РАЗГРЫЗУ, ЕСЛИ СЕЙЧАС ЖЕ КАМЕРА НЕ ОКАЖЕТСЯ У МЕНЯ В РУКАХ!) много было, воды много, — резкий писк и он уже просовывал мне коробку. — Вот так. Я так обжегся. Очень болит.

— Сочувствую, впредь аккуратней будьте что ли. Ваш чек. Спасибо за покупку и удачного дня!

Двери выплюнули меня на улицу. Небо было ясным, подавало мне знаки того, что я делаю все правильно, мне даже удалось улыбнуться, однако шаг не замедлил. Нужно просто убраться подальше от людей, повернул за угол, стены всё больше и больше сужались, закрывались за мной и будто руки брались в замок — так они прятали меня в своих объятиях. Я помню это место, не раз сюда приходил за закладкой. Точно знал, что тут не будет никого, а вокруг только стены многоэтажки, гаражей, и вход в какой-то подвал, где на полу валялись красиво выложенные шприцы и яркие одежды, матрас с пятнами, точно вырисовывающих картины Климта, Магритта, Дали, Шагала.

Я присел на него, подключил камеру к телефону и включил на ней фонарь, размотал молниеносно ладонь и уже впустил внутрь голову технологического зрения. Я в экстазе погружал её всё глубже и глубже, то поглядывая вовнутрь точки, на провод, что исчезал в ней, то на телефон. И когда провод исчез почти полностью, я посмотрел на телефон и увидел там лишь черный экран. Я будто подорвался на атомной бомбе или упал прямиком на острые прибрежные булыжники со скалы высотой со стоящими друг на друге башнями близнецами — такая радость меня распирала! Я выдернул шнур, отбросил телефон так, что он разбился вдребезги, а каждый кусочек стеклышка был слезами моего ликования. В сумасшествии стал просовывать в ничто свою левую руку, раздирал его так, ломая кости кисти, что она стала похожа на винегрет, вины моей нет ни в чем на этой земле, прошу, боже, забери меня всего до последней клетки. Я рыдал и дрожал, точно оргазмируя всем телом, что даже поссал прямо под себя. Запах мочи гладил мою носовую перегородку, и я уже смог влезть по плече, правая рука стала просто резиновой, но левой размахивая в стороны, я не ощущал ничего, то есть ощущал ничего и это было прекраснее, чем что-либо в этом мире.

И как только просунул внутрь свою голову — я упал, лишь в полете провожая взглядом угасающую картинку подвала. И в тот момент, когда она превратилась в точку на моей ладони, а я оказался в темноте, то почувствовал, как счастье наполняет меня водопадом, а в ушах раздается утопический звук тишины.