Le meilleur moyen d“y parvenir est donc d”emprunter à la nature ce qu’elle a créé.
Так что лучший способ для достижения этой цели является заимствовать у природы то, что она создала.

(L’article “Comment construire un coeur?” par Romain Durand-de Cuttoli)

С субботним послеполуденным солнцем работы прибавилось, той работы, что способна поднять с мягкой, обитой бархатом, поверхности кресла; той, привитой крестьянской эпохой, деятельности, напрямую связанной с черноземом, землей, жаждой пробуждения жалкой почвы. Она, эта работа, в сути своей — физическое взаимодействие смыкания мышц тела и органики земли, механика сжатой вертикальной силы человека и горизонтальной поверхности.

Итак, материнской просьбой, меня ждал наш, едва воспрянувший после холодного апреля, сад; в нем внезапно всколыхнулась желтизна тараксакума, носящего на деле простое имя одуванчика, одувана по Далю, обретшего выпрыгивающий суффиксиальный -ан-, прибившийся к литературному легкому «обдуть». И эту садовую желтизну нужно было изничтожить.

Поистине сизифов труд. Беспощадность и энергичность жизни возрастала, и, le lendemain, количество соцветий увеличилось в пятикратном размере. Это не была борьба, это не было вызовом из уст природы. Лишь закономерная встреча влаги и тепла, возрождающая все.

Тогда же, на следующий день, я получила старый, прихваченный по краям ржавчиной нож, и правила пользования: полагалось схватить пучок волнистой, будто уже изрезанной по краям листвы, потянуть вверх, и, направленным движением, срезать вдоль все еще не просохшей, заметно влажной, темной земли. В сердцевине этого сгустка листьев каждую ночь рождались туго спеленутые бутоны.

Солнце припекало, нагревало склоненную спину где-то между лопаток и ниже, пока я пробиралась по тропкам и дорожкам, ища завязи, с ботаническим усердием отличая нужное растение.

Корни тараксакума примечательны своей цепкой, сорняковой мощью, белесые и гладкие, они схватываются крепко и сильно, пронзая почву.

И это одуванчик, цветок, в детстве который служил прелестной забавой, — сначала, до его превращения в белый воздушный, обильно плодоносящий шар, когда можно было надорвав трубчатый стебель вдоль, на полосы светло-зеленой материи, перепачкав пальцы и ладони липким млечным соком, положить в воду и увидеть, как скручиваются, заплетаются эти стебли в причудливом танце. И потом, кто не бегал с этими облачными соцветиями, сдувая их летучие семена в лица любимых.

Я бросила это занятие.

Через неделю все было полно крупными ярко-желтыми цветками. М. вот-вот должна была вернуться, но жизнь уже была всюду, заполняя все вокруг, наполняя глаза и воздух сладковатым предвкушением летних месяцев.

Я чувствую истому слабой, приятной беспомощности, привечая обе свои матери, проходящие одна сквозь одну. Я не замкну круг, я продолжу жизнь в ее неизменчивом и способном ранить свете, пусть хоть и слова золотыми соцветиями рассыплются по бумаге.