О книгах, Кио Маклир и синей ручке на полях страниц
I.
Маклир пишет: «Внешние проявления нашей храбрости могут принимать самую разную форму. Мы храбры, когда дерзко мечтаем, но и когда колеблемся — мы тоже храбры. Мы храбры, когда сознательно не отступаемся, даже если сердце испуганно бьётся, нашёптывая: «ничего-то у тебя не выйдет, только брякнешься лицом в грязь». Мы храбры, когда с неиссякаемой терпимостью прощаем себе сотни ошибок. День за днём. Мы храбры, когда упорствуем».
У меня есть привычка зубами открывать колпачок любимой синей unipin, сдувать чёлку с лица и
Я поняла, почему в этой книге не хотелось оставлять свои собственные мысли на полях страниц — там совсем нет места. Я ограничилась сухим подчёркиванием цитат, которые, как мне показалось, стоит оставить подчёркнутыми.
Честно скажу: есть книги-искры, которые проглатываешь за пару часов или дней, как долгожданный кусочек пищи; есть те, что намеренно растягиваешь, не желая расставаться с чернильной россыпью строк. А есть те, что рассеивают сознание, и ты неохотно дочитываешь их до конца — не важно, нравится она или нет. Дочитываешь, думаешь, таишься, прячешь и снова достаёшь, берёшь с собой за барную стойку, бросаешь в сумку с собой в самолёт или поезд, утоляешь сомнительное и непонятое, лениво читаешь пару строк во время завтрака.
Наверное, это одна из таких книг.
Маклир пишет: «Эта любовь не идеализирует и не стремится к обладанию. любовь, которую я почувствовала в его снимках, — это любовь ко всему несовершенному и неприкаянному. любовь к тем грязным, неказистым, прекрасным, забавным местам, которые многие из нас называют родиной».
II.
«О дерзости стремиться к малому в эпоху грандиозных амбиций. Мне нравится малость. нравится упрямая дерзость тех, кто стремится к малому <…> даже не знаю, когда я начала предпочитать всё маленькое».
Маленькая резкая вспышка точности.
Бисерный почерк.
Настя называет мой почерк бисерным.
III.
Маклир пишет: «В детстве я была маленьким книжным червяком, а когда выросла, стала взрослым книжным червём. книги доставляли мне наслаждение, но заодно дозволяли сторониться мира, поворачиваться к нему спиной, когда он пугал меня или нервировал. В книгах я могла скрываться от требований, которые ко мне предъявляли, от дневных событий, от семьи и непосредственного окружения. В глухой ночи книги утешали и поднимали настроение, а когда я уезжала далеко от дома, служили суррогатом, заменявшим дружбу».
«Я поклялась читать не по обязанности, а только себе в радость. <…> я пошла на мировую с чтением.
Мир книг и реальный мир совместимы. знание — не противоположность страсти. настоящее знание не тушит искры энтузиазма, высекаемые невежеством. настоящая книга — не могильщик радости. Научные термины, которые учишься употреблять всё увереннее и ловчее, постепенно с ними осваиваешься, начинаешь включать в свой личный лексикон, — эти слова могут быть тайным ходом для страсти. там, где кончается какое бы то ни было знание, нехоженые дебри.
«Успей что-нибудь узнать прежде, чем умрешь». Успей прежде чем умрёшь узнать, что все твои знания никогда не будут исчерпывающими».
IV.
Маклир пишет: «Иногда мы запинаемся не потому, будто почва уходит
Думаю о закольцованной периодичности и в голову сразу идут эти строки — помнить, помнить, помнить о нормальности происходящего.
Книга — как текст, что и написать нечего, сплошное наблюдение.
«Затишье — отсутствие, изъян, незавершённость, что-то смертоносное и опасное, причина страха и меланхолии.
В некоторых случаях усердный труд — удобное алиби эскапизма: способ ускользнуть от жизни и любых неурегулированных проблем, которые поджидают тебя всякий раз, когда ты разделываешься с делами».
V.
Маклир пишет: «В нашем “мы” мне особенно нравится, помимо всего прочего, то, что мы оберегаем независимость друг друга. <…> вот что мне подарила наша любовь: чувство, что у меня есть заземление, а значит, я вольна улетать далеко».
Посвящаю цитату своей любви.