Donate

Летучие бурлаки


картонный Ельцин.
картонный Ельцин.

Вот «Взгляд», наивно верится, что после аляпистой советской заставки на экране блеснёт пышная балетная пачка усов Листьева, как полярная звезда в лоснящемся небе сверкнут стеками очки и появится ромб цвета самодельного на сковороде леденца.

Листьева я не видела, то время, когда он ещё бродил в студиях и отсветах ламповых телевизоров, я как-то пропустила, просвистела и прошляпила, лишь раз подглядела, как он задаёт вопрос Ельцину что-то о модернизации и хоть скромной, но материальной помощи российской журналистике. Говорил с вызовом и моментально оседая после вопроса, волновался, ясно же, потому что не хватало. Ельцин, конечно, смолчал. А потом как-то в один момент умер, и обстоятельства стеклись так, что он умер именно тогда, когда моих родителей не было дома, и квартиру раздувал лишь ветер из щелей и жужжание информационной сетки телевизора. не было мультфильмов, музыки, весёлых передач, чёрным по чёрному писали: «траур», А мне было совсем мало лет. Вечером родители пришли и сказали, что не так уж и люблю этого самого Ельцина. Я всё не понимала: как это кого-то не любить.

Сколько их было, сидящих по пятницам, вдыхая свободу, на время спущенную грузом в «Останкино», блистали жёлтыми плечами символов без колокольчиковой перемены. такой как Любимов, похожий внешне на сурка с неочищенным миндалём в радужке глаз и сахарной улыбкой, или Бодров, круглолицый и пухлогубый, брат, герой, не затухнувший для людей до сих пор, с узкоскулым Бутусовым, который хмурый архитектор из уральских хребтов, или Балабанов, ещё не мизантропичный, но в меру длинноволосый уральский сын режиссуры. Там как раз студенты празднуют свой «татьянин день», а Любимов улыбается среди груд былого строя и между вторниками:

"- Кстати, есть повод вспомнить о них не только в связи с тотальной бедностью…"

Всё неумело, зернисто как пшённая каша, понятно, хоть и не ясно, не голубонебо, а забито везде не счищаемой с носов пылью, такой, что — «такого больше никогда не было, и не будет» — рассуждает Веллер.

«И, вообще, вот знаете, говорят: страна уничтожена. но тем не менее люди рождаются и некоторые из них становятся студентами, так что будущее, хоть какое-то, у нас, может быть, и есть» — Любимов вновь улыбается, и будто бы ретируется.

А там потом пришло ого-го какое будущее, с Земфирой, вылупившейся из ромашек, с fuzz и такими въедливыми вещами, что через несколько лет, вспоминая это, люди придумали очень классное слово:

ностальгия

https://youtu.be/aJlXP_9sKTo


Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About