27 января в ставшем уже питерским хитом пространстве музея Бродского “Полторы комнаты” открылась выставка “Be good, Мышь”. Название, ребяческое и одновременно ностальгическое, — последние слова Бродского своему близкому другу Михаилу Барышникову, или попросту “Мыши”, как ласково и в шутку он его называл. Через несколько часов поэт ушел из жизни в кабинете собственной квартиры. Петербургский музей намеренно торопился открыть выставку 27 числа — в день рождения Барышникова. И это отнюдь не любезный символический жест, но имеющий прямое отношение к выставочным объектам. На протяжении 22 лет дружбы Бродский по случаю дня рождения дарил Барышникову свой поэтический сборник и подписывал его “стихами на случай”. 17 таких сборников из личного собрания Барышникова были переданы в дар петербургскому музею, и 15 из них впервые выставлены для зрителя в камерном проекте “Be good, Мышь”.

Для начала несколько слов о самом музее, необходимых для понимания, что тут вообще происходит и почему выставка в крохотном экспозиционном пространстве имеет все шансы оказаться настоящим блокбастером. Открывшийся в 2020 году, еще новорожденный, музей Бродского по-своему феноменален. Едва ли охарактеризуешь его литературным в традиционном смысле. Отчаянно хочется назвать его “металитературным”, что будет вполне правомерно, если продраться сквозь плотную ткань рассуждений Беньямина. [1] На площадке “Полутора комнат” выставлены не являющиеся искусством или собственностью Бродского артефакты, но дающие ясное понимание особенностей его поэтики и духа времени, в котором создавались литературные произведения его авторства. Музей состоит из двух частей: мемориальной коммунальной квартиры, где поэт жил с 1955 по 1972 год, и примыкающей экспозиционной. В первой нет ничего, что неискушенный зритель ожидает увидеть в мемориальной комнате, чей образ хорошо обрисовывается в написанном уже в эмиграции эссе “Полторы комнаты”. Ни тебе книжной полки, которая когда-то могла вместить знаменитый «список Бродского». Ни тебе привезенной отцом из Китая печатной машинки Underwood, треск которой когда-то не могла заглушить даже тяжелая портьера, отделявшая уголок Бродского от родительского. Сейчас здесь голые стены с облупившейся краской в советском стиле (зеленый сверху, коричневый снизу), местами протертый и сохранивший подлинные следы от былой мебели паркет и дореволюционный мавританский декор. Мемориальное пространство пустоты. Пространство, которое, как писал сам Бродский, «нуждается сильно во взгляде со стороны, в критерии пустоты». Задача «металитературного» музея Бродского — в материальном пространстве воплотить идею поэта о памяти и пустоте как о константе в противовес скоротечности жизни и сменяемости событий. «Идти к произведению от биографии автора нелепо. Но можно пойти к биографии от произведений» [2], — рассуждала Сьюзен Зонтаг в эссе «Под знаком Сатурна» о манере письма Вальтера Беньямина. К слову, Зонтаг боготворила Бродского и посвятила ему сборник с одноименным эссе. Эту же логику идти «к биографии от произведений» можно применить и к устройству «металитературного» музея. Здесь зрителю не детализируют хронологически жизнеописание героя, но с помощью цитируемых произведений приоткроют дверь к пониманию основных тем, с которыми работал Бродский всю жизнь, и только лишь намекнут на биографические обстоятельства, тому поспособствовавшие. Зрителя пригласят пройти в пространство осмысляемой Иосифом Александровичем «пустоты», центральной и в его стихах, и в музее, ему посвященном. Насколько далеко это знакомство зайдет — решать зрителю.

Вот и новая выставка “Be good, Мышь” в небольшой, но уютной эркерной экспозиционной комнате — не столько об истории дружбы, сколько о самой ее идее по Бродскому. «Я любил немногих. Однако — сильно», — в полной мере верно и о привычке Бродского дружить. Хотя уже упомянутая Зонтаг однажды пожаловалась на то, «как жестоко он поступал с некоторыми людьми. Он мог быть безжалостным». [3] К людям, моложе его самого, он и вовсе относился с некоторой насмешкой, «как старшеклассники относятся к приготовишкам». [4] А потому удивительно, что дружба Барышникова и Бродского вообще сложилась и сейчас, по прошествии лет, доказала статус неоспоримого культурного факта.

Они познакомились в 1974 году. Барышников — молодой артист балета, только-только эмигрировавший в Штаты. У Бродского на тот момент уже имелся двухлетний стаж эмигранта. Разница в 10 лет и в положении: 26-ти летний танцор против приглашенного поэта Мичиганского университета. Барышников помнит в деталях, как они впервые встретились в Нью-Йорке на вечере у общих знакомых — Григория и Лидии Грегори. “Он сидел, курил, очень рыжий такой, очень красивый. Он посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: «Михаил, присаживайтесь, есть о чем поговорить». Я присел рядом с ним, он мне дал сигарету, у меня руки дрожали, сердце билось, сигарета вот так в руке ходила…”. [5] В тот вечер они почти сразу перешли на “ты”, обменялись телефонами и через пару дней уже стали практически неразлучны. Так звучит официальная версия их знакомства. Хотя они вполне могли бы встретиться на два года раньше, в 72-м. Барышников на тот момент проживал в Ленинграде, где служил в театре оперы и балета имени Кирова. Бродский в то время издавался за рубежом, тайно вывозя книги из СССР, и доживал последние два месяца на родине. У них уже были общие близкие знакомые, среди прочих — балерина Мария Кузнецова. Их-то общую c Бродским дочь Анастасию Барышников вез из роддома на такси. В 72-м же Бродский напишет стихотворение “Похороны Бобо”, тайный и сложный шифр которого литературоведы и исследователи поэзии Бродского будут потом долго разгадывать. Поэтому когда в 74-м году они впервые лично встретились, им действительно было что обсудить.

Свою дружескую привязанность Бродский, как и подобает приличному поэту, лучше всего выражал в стихах. Дни рождения, что собственные, что своих друзей, Бродский просто обожал и любил пышно праздновать. Он обычно приходил со стандартным набором: бутылкой чего-нибудь крепкого и листочком со стишком “на случай”. Барышников со смехом вспоминает, как в 91-м году Бродский принес ему свой сборник с написанным от руки посвящением “Нежной Мыши от одичавшего Кота” и прямо на месте быстренько накатал: “Нашей Мыши сорок три. У него пельмень внутри, у него болит колено, в очаге горит полено, из полена вьется дым и мы пьяные сидим”. [6] 15 таких своеобразных шутливых и метких авторских подписей, иногда даже с рисунками (котов, конечно же), представлены сейчас на выставке. Все — по случаю дня рождения Барышникова. Несмотря на то, что эти книги всегда оставались в его собственности и до сегодняшнего дня нигде не выставлялись, цитаты из этих стишков стали уже почти расхожими («Примите эту пьесу, сэр. Она — отрыжка СССР» 1984). Музейное пространство предлагает поменять привычную оптику и взглянуть на эти стихи не как на достояние общественности, но вернуть им первоначальный статус личных посланий, задуманных для конкретного человека. Дополняют и раскрывают эту мысль отобранные кураторами фотографии Бродского и Барышникова (многие из них сделаны самими героями), цитаты из интервью и фрагменты из культового спектакля «Бродский/Барышников» Алвиса Херманиса. В общем-то, нельзя сказать, что выставка утолит любопытство зрителя абсолютной новизной своих предметов (при условии, что зритель хоть немного погружен в тему). Да здесь этого и не требуется. Субъектность в проекте обретает сама история и память дружбы Бродского и Барышникова. В конце концов, убери всю визуальную поддержку и сделай комнату пустой — история останется автономной. Но без истории, без памяти, даже 15 подлинных сборников будут бессильны.

Выставка «Be good, Мышь!» подсвечивает, как союз двух гениальных (каждого в своей области) людей породил культурные артефакты уже мирового значения. На территории музея личное не покидает границы творческого. Как и разделяемая Бродским и Барышниковым жажда свободы созидания и высказывания связывала их крепче, чем в других случаях родственные узы. Надо заметить, что успех такой небольшой, но крайне важной для понимания поэтики и личности Бродского выставки невозможен нигде, кроме Музея “Полторы комнаты” в Петербурге — главным образом благодаря его «мета-» потенциалу. Наконец, нам представлен новый переосмысленный литературный музей, под силу которому сделать на удивление посещаемую и достойную выставку из по сути пятнадцати автографов и нескольких фотографий.

[1] Вальтер Беньямин, «О “мета-”».

[2] Сьюзен Зонтаг, “Под знаком Сатурна”, 92.

[3] Бенджамин Мозер, «Сьюзен Зонтаг. Женщина, которая изменила культуру XX века», C. 433.

[4] Соломон Волков, «Диалоги с Иосифом Бродским», C. 158.

[5] Из статьи Улдиса Тиронса «Будь хорошим, Мышь!»

[6] Там же.