Что для нас значит дело Юлии Цветковой?

Дмитрий Виленский в декабре 2020 написал, что «дело Юлии Цветковой у нас не в букве, а в духе». Оно глобальное и в то же время очень личное. Оно заставляет нас копаться в себе. Оно не набирает одновременной скорости как движение Black Lives Matter. Но оно такое же глубинное. Оно как ризома и позволяет нам как обществу, разобщенному на разные группы, обнаруживать горизонтальные связи.

Мы медленно копаемся в себе, сообщество за сообществом. Сначала дело Юли было делом феминист_ок и ЛГБТИК+сообщества, децентрализованного искусства и флюидной поэзии, всех откровенно уязвимых и тем, кому как будто нечего терять, кто привык_ла сидеть в спецприемниках и готов_а принять свою «гражданскую судьбу», как сказала о своем задержании фемактивистка и поэтесса Дарья Серенко.

Постепенно дело Юли стало становится и делом социального театра. В России он еще формируется и находится в поисках языка для самоописания, потому что история социального театра — это история репрессий над деятель_ницами культуры советских времен. В то же время это репрессия просветительской и медиаторской функции театра. Страшная история может снова повториться, если законопроект о просветительской деятельности будет принят и станет уже без разницы, где ты работаешь: в «Мераке» или в «МХАТе» и «ЦИМе». И "… никто нам не поможет" [1]: ни ООН, ни ЕС, ни статус признания во всем мире и открытые добрые письма в поддержку с Запада.

Это дело теперь и дело центральных культурных институций, перед которыми стоит этический вопрос: отстаивать право свободного высказывания и выражения гражданской позиции своих коллег и коллежанок или держаться вне политики. Если держаться вне политики — это значит, что общество инклюзии, разнообразия, равноправия еще надолго будет отложено и культурные институции не смогут отображать реальность и быть актуальными для человека.

На личном уровне для всех нас дело Юли — это обнаружения в себе зон ускорения реакции на то, что происходит вокруг и зоны расширения себя как угодно и в какие угодно стороны, выходы за рамки маленького феминистского мира, потому что феминизм касается всех.

Простая фраза «стань переменой, которую ты хочешь видеть» и любовь к своему политическому телу звучат уже как победа над патриархатом, милитаризмом и мизогинией.

Невозможность молчать и не сделать жест делает искусство быстрым и политическим, то есть меняющим действительность. 31 января, когда вся страна была на баррикадах, в Сахаровском центре в Москве прошел быстрый активистский перформанс «Дело ЮЦ» в рамках проекта «Голая правда-2» в поддержку Юлии Цветковой.

Проект «Голая правда» состоит из четырех художников и художниц, объединившихся еще осенью 2020 сперва для проведения выставки в Москве также в поддержку Юли. Лада Аникина, художница и одна из участниц проекта, рассказывает о перформансе и о том, что значит для нее Юлия Цветкова. Это её монолог и попытка повлиять на классический сюжет преследования личности художника.

Юля: сorazón abierto

Я однажды увидела картину, которую Юля нарисовала, когда ей было 11 лет. Это карта мира с континентами и все эти континенты в цветочек, а в отдалении фигура девочки тоже в цветочек как часть этого мира. У Юли с раннего возраста ненациональное самосознание. Она с детства чувствовала себя частью мира, а не страны. Я поразилась, какой у нее с ранних лет был посыл в мир.

В испанском языке есть такое понятие corazon abierto, открытое миру сердце. Юлино искусство про принятие любого человека. Она оказывает на меня влияние. Я сама как художница пытаюсь нащупать творческие элементы, чтобы развить в людях эмпатию. Это задача современного искусства сегодня.

Я очень люблю Владимира Вернадского. Он описал, как будет дальше развиваться цивилизация. У него очень большая надежда на человека. Чем больше разных людей, тем лучше. Раньше жизнь человека оценивали с точки зрения, чего добился человек, кого он победил. Сейчас это постепенно меняется. Важен человек как таковой. Нельзя больше рассматривать жизнь человека с точки зрения, какую он обществу приносит пользу. Нужно бороться за каждого человека. Человеку важен другой человек. Отсюда вытекает вот такой вот театр «Мерак», где Юля учит людей с малого возраста общаться. Это один из вариантов современного театра для меня. Он действительно находится в таком авангарде и он не рубит-разрубает, а, наоборот, соединяет. После этого я поняла, что для каждой группы людей должен быть свой театр.

Есть много театров, но я думаю, что должно быть еще больше. Сейчас закрываются массово детские кружки. Театры, студии — это все сейчас схлопывается. Отменяются по анонимному звонку спектакли и выставки. Если бы я всего этого не знала, может быть, я не была бы так обеспокоена делом Юли. Не бороться за нее нет никаких объективных причин.

Активистский перформанс в защиту художницы Юлии Цветковой

Активизм — это человеческое отношение к себе и окружающим. Задача человека мыслящего разобраться в этой сиюминутной ситуации сейчас, а не через пять лет. Сейчас мы видим, как ФСБ и полиция губят художницу и молодую девушку. Возникла целая группа людей, готовая сделать такое со своими же ровесниками и жителями своей страны.

Мы, «Голая правда», понимаем всю эту панораму происходящего с точки зрения культуры и истории, морали и нравственности, прошлого, настоящего и будущего. Нам грустно от того, что кто-то это не видит или считает нормальным, потому что у нас сейчас нет времени рассказывать всю историю нашей страны и мировую. Быть художником всегда было связано с риском и с движением мысли об освобождении.

В перформансе мы хотели показать, что инквизицию и историю казни над художником не надо повторять. Приговор, который хотят вынести Юле, опирается на соглашение 1910 года — «Соглашение относительно пресечения обращения порнографических изданий». Правоохранительные органы считают это фундаментом. Это смешно и абсурдно. Это значит перечеркнуть всю работу ученых, психологов, психотерапевтов, сексологов, драматургов и все их современные наработки.

Мы как художники сделали активистский перформанс в защиту театральной художницы Юлии Цветковой. Поэтому у нас была задача, чтобы в перформансе прозвучал молодежный активистский театр «Мерак» и мы взяли аудиозапись из спектакля «Весна». Она целиком легла на перформанс. Сам спектакль — это тоже реакция актеров «Мерака» на насилие и на события «Пражской весны». Дети и подростки не хотят жертв и продолжения культуры агрессии. В нашем пефромансе мы тоже хотели показать, что отношения «жертва-палач» больше не должны повторятся.

В начале на подмостки выходит художница в свободной цветной одежде. Это дизайнерская одежда Юлии Цветковой. Ей зачитывается приговор. Два человека начинают обматывать ее черным бинтом. Параллельно перелистываются картины Юли как календарь. Нам было очень важно показать ее картины, не монтируя их на стены. Картины и душу художника невозможно обездвижить.

Мы пытаемся понять сотрудников ФСБ, почему они видят в Юлином искусстве порнографию или не видят в её искусстве искусство. Когда фигура художницы до конца обмотана бинтом и физически обездвижена, палач рисует на ней белой краской вагину и грудь. Фабрикация дела — фабрикация жертвы. Но этот же палач раскладывает бережно её картины.

Это феномен сегодняшнего дня и в то же время классическая ситуация. Сегодняшней её делает данное нами всеми обязательство «никогда снова» не повторять прежнего ужаса войны, не забывать историю нашего театра с расстрелом Мейерхольда и репрессиями над художниками, а классической — повторение ситуации обесценивания личности художника снова. Мы хотели, чтобы эти судья поняли, что после такого прошлого они уже стали другими людьми, они дали обещание «никогда снова», но продолжают действовать по параграфам советских учебников. Мы видим весь этот ужас, но надеемся, что это не яма, а расцвет и что это закончится.

Всем людям страшно сейчас. Одна моя знакомая художница отказалась принять участие в перформансе и сказала, что ей самой нужна поддержка.

Ко мне тоже приходят молодые люди из департамента с проверками и смотрят, как я использую помещение. Я их спрашиваю: «Почему вы ко мне относитесь как будто я ваш враг? Я художница. Я использую это помещение. Почему вы изначально во мне видите врага?» Они приходят и даже ноги не вытирают. У них же за спиной флаг. Они представители власти. Я москвичка. Я тоже здесь живу. Но они меня воспринимают как инородное тело. Такие проверки участились за два последних года.

Юля умудрилась нажать на эту кнопку, на самую болевую для всех художников и деятелей культуры.

Цветкова и Малевич: активистская кисть

За последние полгода культурный статус Юли сильно поменялся. Ее картины приобрел городской музей Амстердама Стеделейк. Я слушала интервью об открытии выставки, где директор сделала акцент на том, что Юлина графика — активистская. Это быстрая кисть. Поэтому это всегда важно подчеркивать и не опускать слово «активистский» также по отношению к «Мераку». Это быстрый театр. Юля за год поставила 10 спектаклей. Но в культурном сообществе не все это понимают. Наши исследователи пока ничего не пишут о Юлином искусстве, хотя оно уже в истории.

Очень символично, что ее картины теперь находятся в музее с самой большой коллекцией Малевича. Я даже заметила, что когда я пытаюсь обьяснить своим коллегам Юлино искусство, я повторяю те же слова, что про Малевича говорили. Он тоже был театральным художником. Он тоже рисовал быстро.

Мой монолог

Мой мозг постоянно работает.

Дело ЮЦ постоянно подбрасывает острые вопросы.

Они очень острые для меня.

Вопрос женского тела не проработанный.

Он не проработанный ни у мужчин, ни у женщин.

Общество для себя пока этот вопрос не решило.

Есть «Монологи вагины»,

Но нужна еще какая-то книга,

Которая пока не написана.

Юля Цветкова подняла архетипичную тему.

Я как женщина проходила через все стадии принятия себя и своего естества.

Многие женщины это остро переживают.

Женщины рождаются без груди.

Потом грудь начинает расти.

Тело меняется.

Мне пришлось долго привыкать к себе самой.

Мои родители выросли без понятия «детский психолог».

Но у меня была возможность самой рано о чем-то задуматься.

Мне не запрещалось читать книги по психологии.

Я читала еще в юности книги про женскую сексуальность.

Но все равно считала это своим личным комплексом

И страдала от этого.

Я бы прожила более счастливую жизнь,

Если бы это раньше ко мне пришло.

Женщине от мужчин приходится терпеть массу вещей:

Агрессию, насилие, абьюз.

Юля своей работой показала,

Что можно жить без этой боли, любя себя и веря в свои силы.

Я не феминистка.

Но Анна [2] сказала:

Ты все равно феминистка.

И я подумала:

Я постоянно отвоевываю свое женское пространство.

Значит: Да! Я феминистка.

И чувство вины ушло.

Я делаю это для себя

И моя свобода достигла уже галактики

Или дальше она даже.

Нет, я не боюсь саму себя запутать.

Мне не страшно.

Мне было только страшно во время перформанса:

Я художница, а не актриса.

Но Юля за нас всех может сесть в тюрьму.

Вот-вот может сесть в тюрьму.

Не сделать этот жест было невозможно.

И вдруг после этого жеста, моего опыта

Культурного, социального, женского,

Все то, что могу я отдать,

Вдруг это все раз и закончится!

* * *

Я иногда мысленно с Юлей разговариваю и посылаю ей слова:

Ты смелая. Ты сильная. Ты выстоишь. Ты победишь.

Примечания

[1] цитата из стихотворения Георгия Иванова «Хорошо, что нет царя» (1930 г.)

[2] Анна — мама Юлии Цветковой. Полное её имя — Анна Леонидовна Ходырева

материал подготовила и интервью провела Кира Шмырева

тифлокомментарии к фотографиям редактировала Александра Курленкова