Сформулированное в античной древности утверждение «Я знаю только то, что ничего не знаю, но другие не знают и этого» ныне следует переформулировать так: «Если я знаю что-то в посторонней мне области, то это обязательно знает и специалист».

В информационном веке, о котором уже столько сказано, главной единицей становится не информация, но ее отсутствие, то есть шум. Спортивный комментатор критикует действия спортсменов и тренеров с позиции условного специалиста, хотя он не является ни первым, ни вторым, но подобная практика составляет содержание его работы.

Когда же с позиции специалиста в критику вмешиваются болельщики, это и есть вторжение шума. Собственно, единственным действием, на которое способен болельщик, есть создание шума на трибунах. Все остальное, чем он занимается, следует рассматривать в этом контексте.

Аналогично политический аналитик рассматривает действия политиков с точки зрения специалиста, хотя сам он и не является политиком. Однако в пространстве информации действие увязывается с его репрезентацией, вплоть до полного стирания различий.

Болельщик объясняет спортсмену, что и как делать; а представитель гражданского общества — что и как делать политику. К счастью, их никто не слышит по причине миллиардной многоголосицы. И тогда на сцене появляются спикеры — теле-, радиоведущие, колумнисты и прочие журналисты, то есть люди, умеющие связно выражаться, но ни в чем не разбирающиеся.

Они сглаживают конфликт эгалитаристской системы, которая утверждает главенство «простого человека», хотя на деле этот «простой человек» представляет собой не более чем статистическую погрешность.

Чтобы эта погрешность не сильно переживала свое ничтожество, перед ней выставляют спикера, говорящего на одном с ней языке. С телеведущим можно соглашаться или спорить — главное в другом — спикер переводит недоступное обывателю содержание в доступное (с потерей большей части смысла). Часто это и называют демократией.

Шум все больше доминирует над информацией, пока в публичном пространстве не вытесняет ее окончательно. Информация отныне укрыта в специализированных сообществах, доступ к которым имеют только специалисты разной степени ангажированности.

Комичность происходящего не только в том, что под информационным обществом понимается общество с шумом вместо информации, но и в том, что избиратель воспринимает себя как политического субъекта, в то время как он в лучшем случае зритель развлекательного шоу, потребитель политического эрзаца.

Важно понимать, что шумовая завеса и есть главная предпосылка зарождения публичной демократии. В иных обстоятельствах мало кому пришел бы в голову подобный механизм разрешения общественных конфликтов.

Но там, где не слышно ничего, можно говорить о чем угодно. Где не осталось смысла, любая бессмыслица способна занять его место. А любое суждение может выдать себя за критическое.