В двенадцать лет я при первой же возможности отправлялся играть в футбол. В новом районе, куда я переехал за пару лет до этого, меня знали исключительно на футбольном поле. Учиться я остался в старой школе, в которую шесть дней в неделю ездил на троллейбусе. И все мои друзья вне футбола остались в районах, примыкающих к школе.

По выходным на поле приходили играть взрослые. На команды они делились по возрасту: были “совсем взрослые” — мужчины около 30, и молодые люди призывного возраста — 18-20 лет. Некоторые из них закончили спортивные школы, но только двое продолжили свои штудии и хотели стать профессиональными футболистами.

Один из них был вратарем, другой — нападающим. Иногда в их команду брали и мелюзгу вроде меня. Нападающего звали Мороз. Не знаю, зачем они с вратарем приходили играть в дворовых командах, но приходили. У Мороза был друг, который, как мне тогда представлялось, играл не хуже него. На самом деле друг никогда не занимался футболом и просто выучился паре трюков. Чуть позже мне стало это очевидно.

И это весьма любопытно — такое смешение. Мороз действительно играл великолепно. Он готовился уехать в Германию: его пригласили в местный клуб, что само по себе было большим достижением. А я путал его с ничем не примечательным дилетантом, который просто умел то, чего не умел я в 12 лет.

Ситуация занятна еще и своей архетипичностью. Она распространяется далеко за рамки футбола и спорта. Такое впечатление, что дилетанты заполонили все вокруг, их нелепые сравнения сыплются отовсюду. Стоит кому-то поделиться сновидением — и рождается новый сюрреалист; кто-то рассказал о бюрократических перипетиях и немедленно превратился в Кафку; третий всего лишь сходил в районную поликлинику — и вот вам новый Хармс (или Зощенко — в зависимости от культурного бэкграунда).

Людей с кругозором двенадцатилетнего подростка все время тянет на сравнения, вместо того, чтобы рассмотреть нечто непосредственно, самым прямым, тривиальным способом. При том, что и сравнивать им из–за узости кругозора обычно не с чем, но каков соблазн.

Вот они и сравнивают. Поразительно, но даже раннего Триера уподобляли Линчу. Кинолюбителям казалось, что их почерки похожи. А когда сначала у американца, а потом и у датчанина вышли телевизионные сериалы (в начале 90-х это казалось чем-то чрезвычайным для серьезных режиссеров), они и вовсе слиплись в одного персонажа. Сейчас, наверно, это выглядит абсурдной дикостью.

“Сравнение не есть доказательство” — утверждает старинная французская сентенция. Но то, что сравнение пытаются наделить силой доказательства, — еще полбеды, страшнее, когда его применение переползает в эстетическую область.

Стилистические калеки, коих давно следует запереть в специальных учреждениях, пачкают все, до чего способны дотянуться. Скольких авторов вы знаете, пишущих как Кафка? У эстетически увечных Кафкой становится каждый второй. А каждый третий — таким, что “Кафка нервно курит в сторонке”.

Давайте уже погрузим всех этих “наблюдателей” в специальный мешок и отправим хотя бы на Луну. Пусть сравнивают ее с Землей, Юпитером, Солнцем и Стэнли Кубриком. А мы немного отдохнем от их вычурного стиля.