По окончании школы я решил написать сборник статей с изложением своих мировоззренческих позиций. Я с недоверием относился к взрослению и испытывал тревогу относительно себя по прошествии десяти-двадцати лет. Казалось, как бы я ни старался, мне не удастся сохранить свои взгляды, они обязательно деформируются: немыслимо, чтобы взрослый человек придерживался максималистских идей старшеклассника.

Я хорошо запомнил свои юношеские опасения. Считая взросление неизбежным, я, тем не менее, не мог представить, как отказываюсь от того чудесного мировоззрения, что успело вырасти в сознании. Поэтому моя взрослая копия воспринималась как чуждая и даже враждебная, она должна была отобрать у меня самое ценное, а взамен дать нечто мне еще неизвестное. Поэтому я пытался хоть как-то повлиять на будущую копию, зафиксировав свои ключевые мысли, чтобы к ним можно было вернуться в любой момент, исключив неспешный, но неминуемый дрейф в сторону зрелой умеренности.

Мой нынешний возраст есть удвоение возраста окончания школы, и я с облегчением констатирую, что взгляды, сложившиеся к шестнадцати годам не претерпели сколько-нибудь существенного изменения в сторону умудренной сдержанности. Усложнилась аргументация, стала более изощренной, но сами суждения, оценки, выводы — не пострадали. Отрава взросления их не затронула.

А ведь с самого раннего детства мне внушали, что я еще слишком мал и неразумен, что с возрастом мои взгляды обязательно эволюционируют, мне не избежать превращения в унылого обывателя, скучного отца семейства, чурающегося всего радикального и оригинального. К счастью, мой случай оказался иным.

Однако в подавляющем большинстве случаев взросление необратимо уродует человека. Время оставляет за ним всего две альтернативы: умеренность (плавное встраивание в общественные институты с отказом от рудиментов молодости) и маргинальность (окостенение в «золотой годах» с последующей деградацией).

Оба варианта выглядят одинаково непривлекательно. Но увы, совсем немногим удается найти собственный путь, избежать возрастного разложения. С берега романтической юности будущее представляется настолько отталкивающим, что молодой человек и представить не может свою жизнь после двадцати пяти лет.

«Живи быстро, умри молодым» — хлесткое признание капитуляции перед взрослением. Жаль, не всегда искреннее: большая часть молодежных кумиров, воплотивших этот лозунг 60-х, умерли скорее случайно, по ошибке, смерть не стала их сознательным выбором. Все прочие незаметно преодолевают возрастной рубеж и постепенно превращаются в скучных тридцатилетних старичков, объект недавних насмешек, причем насмешек вполне оправданных.

Замуровывая себя в скорлупе зрелости, человек надолго застывает. Следующее ментальное изменение затронет его нескоро — после потери работоспособности и выхода на пенсию. Зрелость — самый продолжительный период замирания индивида, когда он уже расстался с романтическим идеализмом молодости, но еще недостаточно одряхлел для предсмертной мудрости. Зрелый человек уподобляется крепкому корыту, несущемуся по ручью жизни: меняя свое положение в пространстве, само оно нисколько не меняется.

Западная цивилизация пошла по опасному и противоречивому пути размягчения этого корыта. Утверждая, что после тридцати жизнь только начинается — самое время подготовиться к бурно меняющейся действительности. Образование растягивается на неопределенный срок, отныне его получают всю жизнь в виде тренингов, курсов и университетских циклов.

Иметь несколько высших образований, дюжину пройденных курсов и тренингов, при этом не ощущая себя специалистом ни в одной области и работать продавцом в книжном магазине — вполне распространенное явление. Здесь тридцатилетний старичок и подросток с закружившейся от безграничных возможностей головой смыкаются. Возраст линейный, нарративный сменяется возрастом хаотическим — беспорядочным метанием из прошлого в будущее и обратно с эклектичным опытом пассажира машины времени.

Уже старенький Эжен Ионеско сетовал на то, что его прошлое от него отделилось. Родоначальник театра абсурда еще помнил, что он автор знаменитых пьес, помнил основные события своей жизни, но он больше не считал, что его прошлое все еще принадлежит ему. Оно отделилось окончательно. Прошлое больше не определяло сути Ионеско, его настоящее поглотило все остальное.

Это взгляд на проблему своей копии с другого конца. Шестнадцатилетний юноша боится потерять себя в будущем, а семидесятилетний старик — в прошлом. Интересно, что, превратив свою жизнь в бесконечное становление, наши современники не верят ни в какие серьезные изменения после тридцати. Для них есть только возрастные категории: детство, юность, зрелость, старость и смерть, все остальное существует лишь в рекламных проспектах тренингов по личностному росту.

Кажется, тот сумбур, в который превратилось становление человека, проник и в мой рассказ. Но я, пожалуй, оставлю его без изменений, чтобы вернуться к теме взросления в ближайшем будущем. Несовершенство обнажает внутреннее устройство, и это касается не только произведений, но и самого человека. Оказавшись на стыке сменяющихся парадигм, человек обнажился. У нас появился шанс рассмотреть его повнимательнее. А вместе с ним заглянуть и за парадигмы. На то, что находится еще глубже них.

Если, конечно, мы хоть что-нибудь там увидим.