Статья из Опустошителя #7. Религия.

Восстание против тиранов — долг перед Богом.
Томас Джефферсон, 3-й президент США

В японской традиции принято дарить ребенку на день рождения карпа. Карп — рыба, плавающая против течения. Ребенку дарят символ непокорности. Ему внушается, что плыть против течения, быть непокорным — хорошо. При этом японцы зарекомендовали себя нацией фанатичной, преданной долгу, культивирующей смерть во имя долга. Значит, одно другому не противоречит.

Потому что солдатская верность и рабская покорность — не одно и то же. Тиранической власти выгодно подменять эти понятия, манипулировать ими. Генерал и солдат (в идеале) — оба солдаты, связанные одной присягой, одной судьбой. Объект служения — будь то Бог, Родина или Коммунизм — вынесен за рамки их должностных отношений командира и подчиненного. Тогда как раб обслуживает рабовладельца, и только. Раб выполняет то же, что выполняют животные и машины. Раб — это человек, низведенный до уровня коровы или трактора.

Раб имеет право на восстание. Ни в одной священной книге не сказано, что человека, подобие Божие, можно превращать в корову или трактор. Восстав, раб возвращает себе человеческое достоинство. Вос-стание — вос-становление себя как человека. Если в роли угнетателя-рабовладельца выступает государство, значит, человек должен восстать против государства. Должен поднять знамя войны против государства, осмелившегося попирать его человеческое достоинство.

В русской традиции эта мысль неотчетлива. Она не зафиксирована ни в одном общенациональном документе (в отличие, например, от США, где Декларация независимости провозглашает право и долг народа свергнуть деспотическую власть), а из народного сознания вытравлена сменяющими друг друга официальными идеологиями.

Угнетенный не должен терзать себя сомнениями: а имею ли я право восстать против угнетателя? Это оправдание трусости. Почему человек должен соблюдать заповеди, а государство — нет?

Я не анархист, отрицающий государство. Но слово «националист» до такой степени загажено разного рода неумными людьми, вообразивших себя умными, что его стало неудобно употреблять. А ведь задача состоит не в том, чтобы употреблять «правильные» слова, а в том, чтобы быть правильно понятым. Мои рассуждения исходят из национальных интересов. Скажем, у нации есть природные ресурсы: нефть, уголь, леса, водоемы с пресной водой и т.д. Что-то из этих ресурсов нация использует активно, потому что это нужно сегодня, а что-то приберегает, потому что это понадобится завтра.

Но так же у нации есть и духовные ресурсы, воплощенные в конкретных личностях, которые служат нации образцом для подражания. Сегодня востребованы образцы непокорности. Нужно подражать (следовать) тем, кого приводил в ярость государственный наглый произвол. Кто не мог ужиться с тиранией. Таких людей было немало в русской истории. Протопоп Аввакум, Радищев, народовольцы… Уже не так важны их конкретные претензии к власти, их политические программы. Все это похоронено временем. Важен моральный аспект их борьбы, их храбрость и готовность пожертвовать свободой и жизнью, но не подчиниться тирании.

Сегодня мы живем в поганом государстве, но даже в превосходном, ослепительном государстве человек, низведенный до уровня раба, имеет право на восстание. С другой стороны, в превосходном государстве не должно быть рабов.

…Весь послевоенный период, вплоть до середины 50-х гг., ГУЛАГ сотрясали восстания. В них участвовали десятки тысяч людей, их подавляли с применением авиации и артиллерии. Это было связано с изменением контингента зэка. После войны в лагеря пришли тысячи советских солдат и офицеров, победивших в тяжелейшей войне. Война сделала их свободными людьми, смелыми в решениях. У них исчезла робость перед всесилием и авторитетом государства. Только что они сломали хребет гитлеровскому государству, которое казалось непобедимым. Терпеть после этого окрики и пинки вертухаев, издевательства начальства?! Они отказались подыхать, подобно скотине, во имя «государственных интересов». Правильно сделали. Солдатская верность и рабская покорность — не одно и то же. Во время войны все были равны, все несли ее тяготы, от рядового до генералиссимуса. Почему же теперь кто-то машет ручкой с трибуны Мавзолея, а кто-то гниет на лесоповале? Это исторический факт, что не власовцы и не латышские легионеры СС, и не уголовники, а именно вчерашние советские офицеры вставали во главе лагерных восстаний. Примыкали, конечно, и все остальные. Восстания подавлялись жестоко, трупы восставших выставляли на общее обозрение в лагере, чтобы все зэка видели, к чему приводит непокорность.

Истребление непокорных до добра не доводит. Сталинские стройки были важны, спору нет. Крупное восстание заключенных случилось в 1948 г. в двухстах километрах от Воркуты. На Севере собирались строить военно-морскую базу, а перед этим — проложить железнодорожную ветку, куда и согнали заключенных. Восстание, разоружив охрану, возглавили несколько полковников и майоров Советской армии… Наверное, военно-морская база была важна, но никакие базы не спасли СССР в 91-м году от поражения. И ядерное оружие не спасло. Зато могли спасти несколько сотен тысяч непокорных коммунистов, если бы таковые на тот момент в 19-миллионной армии КПСС оказались. Но не оказалось и нескольких тысяч. Не оказалось отчаянных полковников и майоров. Государство осуществило геноцид непокорных граждан и само оказалось беззащитным.

На переломе эпох (перестройка) культ государства сменился культом жертв государственных репрессий. Картинку перевернули, но в ней опять не нашлось места человеку восстания. До выхода НБП на политическую сцену национализм в РФ проявлялся исключительно в форме рабской покорности государству. Это был «плач по сильной руке», а не мечта о свободном сильном человеке.

В России тон всей жизни всегда задает власть. Каков поп, таков и приход. Какова власть, таков и народ. При Сталине люди были волевыми и жестокими, при Брежневе стали ленивыми и добродушными, при Путине — злобными и бесчестными. В России не работает поговорка: «народ имеет ту власть, которую заслуживает». Это в Америке президент является условным средним арифметическим нации. В России не власть стремится уподобить себя народу, а народ уподобляет себя власти.

Поэтому есть надежда, что при национал-большевиках люди в России станут, наконец, свободными. И какой-нибудь школьник, прочитав у Салтыкова-Щедрина: «В годину самых страшных испытаний глуповцы только теснее жались к начальству», даже не поймет, что речь идет о России.