Пьер Бурдьё. Экономическая антропология: курс лекций в Коллеж де Франс (1992–1993). М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2018. Пер. с фр.

Переведенный на русский язык лекционный курс классика французской социологии Пьера Бурдьё был прочитан в Коллеж де Франс более четверти века назад, однако он продолжает быть актуальным, поскольку продолжает быть актуальным тот конфликт, та линия напряжения, которая вызвала к жизни этот лекционный курс: сопротивление прочих гуманитарных наук доминированию математизированной экономической науки как «королевской» науки об обществе, способной в одиночку решить все социальные проблемы и, разумеется, монополизировавшей место главного научного советника большинства правительств мира.

Дар или кредит?

Лекционный курс начинается с заверения Бурдьё, что он не хотел бы присоединяться к многочисленным атакам социологов на экономическую науку, вызванным часто невежеством, однако его лекционный курс во многом как раз и является таковой, хотя, быть может, не невежественной, а такой, у которой был один определенный «информационный повод». Практически накануне начала курса Нобелевскую премию по экономике получил американский экономист Гэри Беккер с формулировкой «за распространение сферы микроэкономического анализа на целый ряд аспектов человеческого поведения и взаимодействия, включая нерыночное поведение». Гэри Беккер начал эпоху «экономического империализма», то есть анализа различных социальных вопросов экономическими методами, что означает: множество людей в рамках математической модели понимались как принимающие рациональные решения и старающиеся максимизировать свою выгоду. На этом поприще Беккер был более всего известен своей книгой о семейно‑брачных отношениях, которые он представил как рынок особого рода. Беккер выступает на страницах книги Бурдьё как главный отрицательный герой, но вообще главная мишень лекций французского социолога — это принятая в макроэкономических моделях концепция человека как «рационального вычислителя», то есть выполняющего в уме расчеты, как ему в предлагаемых обстоятельствах добиться наибольшей выгоды.

Ну, а как люди ведут себя на самом деле?

Лекции Бурдьё начинаются с классической для антропологии темы — «экономики дара»: дарение является важной частью экономики многих примитивных племен. Дар с точки зрения самих туземцев — похвальный безвозмездный поступок, проявление щедрости. Но что такое действительно безвозмездный поступок? Известный философ Жак Деррида заявляет, что безвозмездный дар, по сути, невозможен: чтобы быть действительно безвозмездным, он не должен вызывать ни благодарности, ни даже символической или психологической компенсации, то есть дарящий не должен знать, что дарит, а одариваемый — что получает.

В реальности же дар есть форма кредита, требующая возврата. Клод Леви‑Стросс приписывал понимание истинной, кредитной сущности дара подсознанию туземцев. Между тем функционирование дара замаскировано его «темпоральной структурой», то есть временным интервалом между даром и ответным одариванием. Это и позволяет на субъективном уровне относиться к дару как к безвозмездному акту. То есть отсутствие у людей адекватной рациональной мотивации не мешает тому, что они ведут себя разумно.

Честь дороже денег

Вообще, в докапиталистических обществах (а Бурдьё много времени посвятил изучению тунисских кабилов) рациональный экономический расчет и обменные отношения обычно подавляются, а люди встраиваются в существующий экономический порядок благодаря воспитанным предпочтениям определенного поведения. Социологи привыкли разоблачать истинный характер отношений за фасадом субъективных мнений, но нужно перейти к третьей фазе исследования и увидеть, как носители этих «ложных» мнений благодаря своему поведению и своим воспитанным с детства предпочтениям встраиваются в существующий порядок. Хотя субъективные мнения и «ложны», они для данного порядка не случайны.

Докапиталистические общества, продолжает Бурдьё, нельзя анализировать, исходя из представлений о современной экономике. В традиционных обществах люди руководствуются правилами поведения, которые отвергают обычную экономику материального обмена. Люди руководствуются представлениями о рынке символических благ и накоплении символического капитала (например, «чести»). Экономика таких обществ часто неэкономна и даже «мучительна».

Но работа с символическими благами предполагает понимание того, как твои поступки будут интерпретироваться окружающими. Накопление символического капитала предполагает соответствие коллективным ожиданиям. В частности, в экономике дара предполагается, что все обязывают друг друга своими дарами, что в некоторых случаях перерастает в отношения личной зависимости, власти клиентелы. Однако в докапиталистической экономике отношения зависимости часто неотделимы от отношений личных, благодарности и т.д. (особенно когда дар столь щедрый, что его невозможно вернуть). В ситуации, когда иерархия и право еще не институционализированы, отношения зависимости нужно постоянно поддерживать, возобновлять и т.д. Королевская власть начала возникать именно через системы личных зависимостей, возникающих, в частности, потому что король давал приближенным щедрые дары.

Возникновение государства связано с тем, что личные отношения между людьми заменяются отношениями людей с институтами. Для перехода к современной экономике требуется настоящая ментальная революция — чтобы общество осознало факт наличия экономики как таковой (это связано с понятием «расколдовывания», предложенным Максом Вебером).

Однако чистой рыночной экономики, как она описывается в экономической теории, не существует даже на бирже. Кругом мы видим рецидивы экономики символических благ — это проявляется и в награждении рабочих медалями, и в переговорах бизнеса с профсоюзами, и в уважении к дипломам и званиям, и в том, что работа на жаре оплачивается лучше, чем на холоде (настоящий мужчина должен терпеть холод) и т.д.

Не расчет, а габитус

Экономическая наука неисторична, она не занимается генезисом предпочтений и вкусов, которые между тем руководят экономическим поведением людей. Экономика исходит из воображаемой антропологии, предполагающей изолированных агентов, упорядоченных рынком. Тут экономика колеблется между механицизмом и финализмом: люди в ней предстают то как атомы, находящиеся под воздействием внешних сил, то как мгновенные рациональные вычислители. Разумеется, в науке ширится сопротивление этой воображаемой антропологии, и обычно это сопротивление предстает в форме эмпиризма — будь то эмпиризм социологов, изучающий отдельные экономические процессы, или эмпиризм институциональных экономистов.

В реальности экономический агент не бывает идеальным вычислителем, но на его поведение влияет огромное количество «имманентных тенденций», то есть различных обстоятельств, игнорируемых экономистами, но принимаемых во внимание реальными людьми, и эти обстоятельства ограничивают людей при выборе факторов, принимаемых ими во внимание, и при выборе вариантов поведения. Из‑за «имманентных тенденций» якобы единый рынок в реальности может распасться на несколько подрынков, чьи аудитории довольно сильно разнятся — товары могут быть слишком роскошны или, наоборот, недостаточно роскошны для определенных групп покупателей.

Далее Бурдьё выводит на сцену самую главную категорию своей экономической теории. В основе экономического поведения людей, говорит он, лежит габитус, который можно понимать как совокупность предпочтений. Габитус вырабатывается в ходе социализации и воспитания, габитус — момент инерции в поведении экономического агента, поскольку в нем отражается история агента. Габитус не индивидуален и не коллективен — это «коллективное индивидуальное»: он сходен у людей, принадлежащих одной группе, но соответствует индивидуальной траектории каждого и не отрицает момента выбора и импровизации. Поскольку экономическим агентом руководит его габитус, он может не быть идеальным вычислителем, но принимать решение на основании воспитанных в нем практичных стереотипов. Поведение экономического агента нерационально, но достаточно разумно, поскольку габитус выработан в соответствии с определенным социальным ландшафтом. Из‑за этого может сложиться впечатление, что люди действительно расчетливы и рациональны. Но иллюзия немедленно рассеивается, как только ситуация в обществе резко меняется, а люди продолжают руководствоваться габитусом, выработанным в иных обстоятельствах.