Писать ли о чувстве страха и ненависти, которые сейчас испытываешь, или все–таки о прочитанных книгах? Нет, все–таки о книгах.

Итак, книга Йозефа Фогля «Расчет и страсть». Если коротко: книга литературоведа об экономике. Если же более точно и пространно — то это книга о том, как различные интеллектуальные конструкции, касающиеся экономики и государственного управления, пребывали в европейской, но прежде всего немецкой культуре с конца XVII до начала XIX века.

Как можно догадаться из этого описания, книга очень «фукианская», в том смысле, что методологически является подражанием Фуко, давшего всемирно известные образцы междисциплинарной интеллектуальной истории госуправления с опорой (почти исключительно) на памятники мысли соответствующих эпох. Понятная разница в том, что Фуко делал акцент прежде всего на французские источники, а Фогль пишет в первую очередь изнутри немецкой литературы и культуры.

Итак, вот важнейшие идейные линии книги.

1. Важнейшая политико-правовая идея конца XVII века — идея представительства (презентации), примерами которой являются и теория Общественного договора Руссо и теория суверена как представителя нации Гоббса. Эта идея чрезвычайна театральна (представитель играет определенную роль) — в это же время начинается история теорий театра. При этом важнейшая внутренняя структурная особенность этих конструкций в том, что их завершающая фаза аннигилирует уничтожает, делает как бы не бывшей начальную фазу: хотя власть суверена возникает в результате «договоренности» нации, но суверен исключает существования нации как субъекта договоренности. Поэтому Кант говорил о подобных идеях как о разумных, но фиктивных, по сути, как о полезных фикциях.

2. В XVIII веке власть этих и других политико-правовых теорий тенится идеей эмпирической науки о государстве и обществе, которые должны выстраиваться также, как появившаяся недавно эмпирическая физика. Важнейшим воплощением идеи «социальной физики» на немецкой почве стала т.н. камералистика — теория управления государством с экономическим акцентом; при этом важнейшим инструментом камералистики было собирание все важнейших фактов, статистики, собирание энциклопедий государственной жизни, создание карт и таблиц, и эта склонность проникает даже в художественную литературу: Фогль приводи пример совершенно забытого немецкого романа, полного карт и таблиц. Заметим, Фуко в «Словах и вещах» также говорит об идее всеобъемлющей таблицы как важнейшей идеи познания XVIII века.

3. Практическим приложением камералистики стала идея полиции, понимаемой в широком смысле как всеобъемлющее регуляция, государственное вмешательство в самые разные сферы жизни во имя роста благосостояния (еще более подробный рассказ об идее полиции в это время и в этом смысле можно найти в книге Фуко «Безопасность, территория, население»). Фогль иллюстрирует эту идею на примере романа Гете «Избирательное сродство» — если главный герой, Эдуард воплощает старинное феодальное представление об экономике как своем домохозяйстве («ойкосе»), то его друг капитан воплощает переход к «полицейскому» регулированию.

4. Возникшая в медицине того времени идея циркуляции (крови) проникла в камералистику и другие сферы социальной мысли, экономика также была представлена как «циркуляция» (прежде всего денег), залогом благополучия (и медицинского и экономического) стали такие понятия как бесперебойность и равномерность циркуляции (приток крови к голове = приток денег исключительно в столицу или ко двору государя), большую важность получили понятия равновесия и компенсация (нарушений равновесия). Таблица физиократа Кенэ, врача по профессии, была примером представления идеи экономики как циркуляции. Появилась важная идея равновесия между потребностями и производством.

5. Возникшая на рубеже XVIII и XIX классическая, «адамсмитовская» политэкономия стала отрицанием предыдущих теорий, в т.ч. теорий циркуляций в нескольких аспектах. Во-первых, идею необходимого полицейского регулирования потеснила идея экономики как саморегулирующей системы. Во-вторых, идею равновесия, предполагающая, что дефицит должен компенсироваться, потеснила идея нормальности дефицита как движущей силы экономики и, соответственно, идеи бесконечности экономического роста, бесконечности желаний, не ограниченной равновесием производства и потребностей.

6. Важным «подкреплением» этого идейного комплекса» из сферы практики стало принятое английском парламентом в конце XVIII века разрешение Банку Англии не оплачивать золотом бумажные банкноты. Поскольку это не привело к крушению фунта, а наоборот способствовало его успеху, экономическая мысль оказалась перед лицом системы, которая, родившись как система презентации (золота), стала работать еще лучше именно из–за краха системы презентации, залогом успеха которой стал дефицит (золота) и которая хорошо работает только вследствие постоянного откладывания («темпорализации») окончательного расчета. Фогль посвящает много места анализу эпизода из «Фауста», где Мефистофель предлагает императору бумажные деньги, обеспеченные кладами, которые могут найтись.

У книги два серьезных методических недостатка. Первое — автор, уловив определенную концептуальную структуру в изучаемой эпохе, подхватывает ее и начинает ее, развивать совершенно спекулятивно, не опираясь на источники, причем тратит много времени на многократное формулирование в сущности одной и той же мысли разными словами. В итоге нет уверенности, получили мы знание о прошлой эпохе, или, скорее, вариации и мысли Фогля на эту тему. На мой взгляд, это именно что плохое подражание Фуко.

Второй недостаток заключается в том, что автор, будучи все–таки литературоведом, анализируя литературные тексты. Увлекается именно этим текстом, и в итоге мы получаем не просто спекулятивную, сомнительно связанную с эмпирикой концепцию, но концепцию еще и плохо связанную с основной линией книгой, концептуальный «спин-офф».

Книга Фогля хороша, если она будет не единственной книгой в вашем кругозоре по рассматриваемой теме.