Фотоаппарат и фотография: невидимая инфраструктура наблюдения

«Зрение автономно в результате зависимости от объекта внимания, расположенного неизбежно вовне; самое себя глаз никогда не видит».

И.Бродский «Доклад для симпозиума»

Обыденное представление о «наблюдении» и «восприятии» прежде всего ориентируется на зрение как самое информативное из человеческих чувств. Зрение же открывает нам пространство, которое, если взять его измерение «в глубину» уходит в неведомую даль, но начинается тем невидимым, но предполагаемым, и вполне достоверно реконструируемым местом, где находятся глаза. Точка глаза, точка местонахождения наблюдателя — невидимое место начала «поля зрения», максимально близко приближенная к глазам.

Как сказал поэт, «самое себя глаз никогда не видит», но глаз не видит также и голову, на которой «закреплен». Мы же, исходя из наших теоретических знаний, предполагаем, что для зрения одного находящегося перед нашими глазами пространства недостаточно — нужен и глаз, и голова, и мозг внутри этой головы- это самое меньшее что нужно, вообще нужно еще очень много чего.

Если рассмотреть поле зрения, то глаза на нем нет, но его местоположении можно хотя бы вычислить — как точку начала «оси глубины». Но головы, мозга и всего остального, нужного для поддержания процесса зрения — в нем нет, они находятся «за спиной» глаза наблюдателя.

Еще нагляднее эта же ситуация предстает в фотографии: по самой фотографии мы можем примерно вычислить местонахождения объектива как фокуса конструирующих фотографию силовых линий. Однако, мы понимаем, что «за спиной» объектива есть еще фотоаппарат и фотограф, которых нет на фотографии, но которые абсолютно необходимы для ее появления.

Таким образом, у нас возникает представление — и, заметим, антифеноменологическое представление — о том, что всякое наблюдение предполагает «невидимого наблюдателя», а точнее сказать «невидимую инфраструктуру наблюдения», находящуюся «за спиной наблюдателя».

Именно интеллектуальная склонность предполагать наличие такой инфраструктуры и является важнейшим причиной появление концепции «бессмертной души» и других субстанционалистских концепций субъекта (и сознания). Когда философская мысль приходит к выводу, что одной только головы и мозга недостаточно, чтобы объяснить «чудо сознания», оно предполагает, что за спиной мозга, за спиной телесного человека вообще кроется какая-то еще невидимая инфраструктура, благодаря которому и существует все человеческая восприятие. Эту инфраструктуру можно назвать душой, духом, можно и более современно. Отношение «глаз-мозг» повторяется: так же, как невидимый снаружи мозг смотрит наружу посредством видимого наблюдателям глаза, также и невидимый дух смотри с помощью человека как своего «органа чувств».

Стоит заметить, что когда Гуссерль с помощью процедуры «феноменологической редукции» вводил неотделимое единство субъекта и объекта, то он прежде всего указывал на необходимость отказаться от суждений о реальном существовании объекта в пространств е- между тем, точно также было бы необходим отказ от суждения о субстанциональном существовании сознания — просто, Гуссерль не считал нужным это сделать, поскольку материализм был вокруг, он соответствовал здравому смыслу, а спиритуализм не казался серьезным противником. Гуссерль придавал больше значения борьбе с психологизмом, он противопоставлял «психологический субъект универсальности сознания — и не рассматривал вопрос, есть ли что-то «за спиной» сознания как такового, очищенного от психологических особенностей личности.

Между тем, от предпосылок спиритуализма (в смысле субстанциональных теории сознания), невозможно избавится, поскольку существует трудная проблема сознания, и ведущий современный философ сознания Дэвид Чалмерс, колеблющийся между панпсихизмом и интерактивным дуализмом тому пример. Однако, в качестве «рабочего приема» вполне можно прибегнуть к отказу от любых предположений о «невидимой инфраструктуре» сознания — признавая, тем не менее, всю сложную проблему сознания, всю ее специфику, и противостояние сознания осознаваемым, наблюдаемым объектам.

Нужно попробовать признать сознание, отказавшись от дуализма.

Отказ от невидимой инфраструктуры

“Я” солипсизма сжимается до непротяженной точки, остается же соотнесенная с ним реальность”.

Л.Витгенштейн «Логико-философский трактат»

Если взять «поле восприятие» само по себе, очищенное от предположений как о субстанциональности вещей, так и о «невидимой инфраструктуре», то получается именно то, что конструирует и чего требует феноменология- поле единства сознания и феноменов, которое все–таки чрезвычайно похоже на картину мира солипсиста, но только честного солипсиста, не пытающегося фантазировать ни о чем, чего не видел — в том числе о себе и своей душе. То есть солипсиста, "я" которого тожественно миру, а сознание является не столько «наблюдателем», сколько рамкой и фоном этого мира. Когда мы наши данные, наш опыт, предстающее нам мироздание описываем как нечто, (мир, объекты, феномены, содержание) предстающее наблюдателю (сознанию, субъекту), то это происходит во многом потому, что мы хотя бы бессознательно не избавились от представлений о невидимой инфраструктуре наблюдения. Скрытая вера в наличие этой невидимой инфраструктуры заставляет нас предполагать, что наблюдатель обладает большим внутренним содержанием, что вообще понятие «наблюдатель» содержательно и специфически содержательно, и эта специфическая содержательность позволяет легко противопоставить его наблюдаемым объектам.

Если же полностью отсечь любую внутреннюю, потустороннюю, невидимую содержательность субъекта — также, как согласно правилам «феноменологической редукции» следует отсечь и любую субстанциональность объекта- то, гуссерлевское «универсальное сознание» в сущности становится производной от самого свойства объектов быть наблюдаемым. Это именно та ситуация, когда, как утверждал Людвиг Витгенштейн, в картине мира солипсиста Я сжимается в точку. Витгенштейн полагал, что в этом случае солипсизм превращается в реализм, но с этим нельзя согласиться: хотя Я и утрачивает свое содержание, у наблюдаемых вещей остается антиреалистчиеское свойство: их существование сводится к наблюдаемости, к явленности-сознанию. Но сознание неотделимо от этой явленности объектов.

То есть сознание — это общий «контекст явленности», в рамках которого и все отдельные объекты обладают свойством наблюдаемости, явленности, проявленности. В сущности сознание- это просто существование объекта.

Однако — не только одно лишь существование, и тут мы сталкиваемся еще одной важнейшей причиной того, почему солипсизм не переходит в реализм окончательно. Наблюдатель (сознание) все–таки обладает неким специфическим содержанием, которое не редуцируется к явленности отдельного объекта, но при этом и не требует воображать невидимую инфраструктуру наблюдения.

Эта специфическое содержание наблюдателя — его локация внутри поле наблюдения.

Локальность сознания: точка фокуса

Человек есть мера всех вещей

Протагор

Когда мы смотрим на фотографию, мы не видим фотоаппарата, мы может быть очень мало можем сказать о фотографе — но мы примерно можем понять где они пространственно находятся относительно изображенных на фотографии объектов.

В поле наблюдения наблюдатель не виден, но все наблюдаемые объекты неким образом ориентированы относительно него — точнее точки, где он предположительно находятся. Наблюдатель обладает своим уникальным ракурсом, своим положением по отношению к объектам наблюдения. Это положение можно понимать и буквально — как пространственное, но можно самым разным образом — например по линии «Доступность -недоступность для органов чувств», «ощущаемость-неощущаемость», «слышность-неслышность», и далее «понятность-непонятность», «нужность-ненужность», «приятность-неприятность». Здесь можно придумать целый ряд осей, вдоль которых располагаются объекты — ближние выглядят крупнее, дальние мельче и т.д.- и все эти оси сходятся в точке наблюдателя как в фокусе. «Бытие и время» Хайдеггера в сущности посвящено исследованию того, как человек и его тело оказываются фокусом мира, как остальные вещи приобретают свои характеристики по своему положении относительно человека- становясь удобно или неудобно к нему расположенными, инструментальными и неинструментальными и т.д. Таким образом, особенность мира наблюдаемого сознанием — не только в том, что он явлен (не только в том что он существует- тем способом существования, который нам дан), но и тем, что этот мир обладает фокусом.

Возвращаясь к эмпирической реальности: фокус существует потому, что сознание наблюдает за миром посредством человеческого тела и его органов чувств. Тело является особой привилегированной областью доступа сознания к миру (или областью связи сознания к с миром), и потому грубо локальность тела и есть локальность сознания (а не грубо — локальность сознания пропадает где-то в глубинах тела, быть может теряясь в неких нейронах головного мозга).

Итак, феноменологическая реальность- это явленный мир, обладающий фокусом.

Для божественного сознания, наблюдающего мир из всех возможных точек, изнутри и снаружи любой вещи, фокуса бы не существовало, но наше сознание не таково, оно локально — причем довольно узко локально, даже человеческое тело слишком велико чтобы считать его местом присутствия сознания.

Мы пришли к формуле, что «Мир-наблюдаемый-сознанием» (или «феномены-наблюдаемые-сознанием») — есть не что иное как «явленный-мир-с-фокусом».

И эта формула дает простую концептуальную сетку, позволяющую ввести в феноменологическую реальность другое сознание. Его наличие будет означать существование мира с другим фокусом, то есть фокусом иначе локализованным.

Сознание как версия бытия

Запомни, Омон, хоть никакой души, конечно, у человека нет, каждая душа — это вселенная.

В. Пелевин. «Омон Ра»

Перед нами немедленно встает следующий важнейший вопрос: другой фокус локализован в том же самом мире, где есть «этот», «наш», «исходный» фокус- или мы должны говорить о другом, «параллельном» мире с иным фокусом?

Разумеется, ответить на этот вопрос можно и так и эдак, в зависимости от выбранных метафизических предпосылок.

Но в данном случае мы пользуемся в качестве методологического приема отказом от гипотезы «невидимой инфраструктуры наблюдения».

В данном нам «поле наблюдения», то есть в данном нам мире, мы не можем увидеть «другой фокус», мы не можем увидеть, как реальность фокусируется в другой, отличной от нашей персональной «точке наблюдения». Но мы можем предположить, где находятся «Другие фокусы». Поскольку сознание локализовано в человеческом теле, то всякий другой человек предположительно есть фокус проявленного для него мира. Предположить это мы можем, только предположив присутствия у другого человека своего, невидимого нам сознания. Но что именно мы предполагаем, что именно мы в своем воображении приписываем другому человеку?

Если сказать: внутри другого человека сидит сознание как невидимый наблюдатель, которое смотрит на наш мир, то тем самым мы в сущности предполагаем некую невидимую инфраструктуру наблюдения внутри другого человека — а предположение невидимой инфраструктуры в нашем мысленном эксперименте запрещено.

Более того: и постулаты феноменологической парадигмы, и простые данные повседневного опыта не позволяют нам говорить о сознании в отрыве от созерцаемых феноменов.

Значит, предполагая наличие сознания у другого человека, мы предполагаем и все его содержание, то есть все данные ему объекты, целый мир. Сознание и мир неразделимы, образуя вместе «проявленный мир». Таким образом, предполагая чужое сознание, мы должны вообразить существование другого мира, параллельного моему, данному мне мира, сходному с ним, но все же в чем-то отличному, и поскольку он обладает фокусом с другой локацией.

Итак, предполагая разных людей, обладающих сознанием, предполагая разные сознания, но отказываясь объяснять их с помощью «невидимой инфраструктуры наблюдения», мы тем самым констатируем, что бытие существует в форме множества сходных версий, множества параллельных миров, главное отличие между которыми заключается в том, что они обладают по разному локализованным фокусом. Мир воплощен во множестве сходных версий с разным фокусом.

Данный подход предлагается назвать «версионной метафизикой», или «версионизмом» — имея ввиду, что бытие существует в форме разных версий- параллельных миров, каждая из которых соответствует своему индивидуальному сознанию, которому он дан. Такой мир можно назвать «индивидуальным миром», а бытие образуется множеством индивидуальных миров. При этом носителем сознания может быть не только человек. Чалмерс и Николай Лосский не исключали, что сознание есть у каждой элементарный частицы.

Фокусы индивидуальных миров и технологии расфокусировки

Бог не может быть везде одновременно — поэтому он создал матерей

Еврейская пословица

Стоит отметить, что различие фокусов делает и облики мира весьма разными — здесь мы сталкиваемся со всей различием разных субъективных взглядов на мир, в диапазоне от различия пространственных ракурсов зрительного наблюдения до различий мировоззрений, оценок и предрассудков. Поскольку между людьми — а значит и между версиями мира — возможно общение, они могут согласовывать свои взгляды на мир, и в этом согласовании создавать интеллектуальную конструкцию- концепцию объективного мира, лишенного фокуса (так говорили эмпириокритицисты). Но отнюдь не все подлежит согласованию.

Вокруг точки фокуса группируется множество субъективных впечатлений — например, болевых ощущений- которые недоступным «из другого ракурса» другому человеку. Вообще, наличие у мира фокуса означает то, что чем ближе — в пространственном или ином смысле — располагается вещь к точке фокуса, тем более она доступна и проявлена, и тем менее она доступна и проявлена в ином мире с другим фокусом.

В некотором смысле, фокус задает оси интенсивности существования — чем ближе к фокусу вещь, тем в большей степени она существует. Но тем меньше она существует, если сдвинуть фокус.

Чем ближе вещь ко мне — тем дальше от тебя. Чем лучше видна мне, тем хуже видна тебе. В этом смысле индивидуальные миры дополняют друг друга и несовместимы друг с другом.

Есть вещи столь близкие мне — например болевые ощущения- которые тебе не видны вообще.

Если все–таки, делая еще одну уступку здравому смыслу, предположить что разные версии мира пересекаются, что они вложены друг в друга, что у них есть общая зона — то все–таки пересекаются он не полностью, и области, наиболее близкие к точке фокуса, не входят в «общую зону».

Телефон, интернет и другие технические средства передачи информации, являющиеся продолжением человеческих органов чувств меняют положение человека по отношению к другим вещам, и в некотором смысле сдвигают фокус и даже способствуют расфокусировке. О расфокусировке можно говорить в том смысле, что по мере того, как человек становится «вездесущим», он приближается к положению «Божественного наблюдателя без фокуса». Но это разумеется, движение к недосягаемому идеалу. Однако, и эта иллюзия ставит перед нами важный вопрос: неизбежен ли фокус, то есть неизбежна ли локальность присутствия — ввиду того, что локальность связана с немощью и ограниченностью человеческого тела, а на последнюю можно влиять технологическими, в том числе биотехнологическими методами.

То что фокус — вообще говоря величина динамическая, то что положение человека и человеческого сознания по отношению к другим вещам вселенным постоянно меняется, то что телевидение «(дальновидение») может приблизить далекие вещи — в этом нет никаких сомнений. Также нет сомнений, что даже если средства коммуникаций и способствуют расширению фокуса, то полностью отменить его локальность, довести расфокусировку до логического конца они не могут.

Однако, есть еще один любопытный вопрос: может человек заимствовать чужой фокус, то есть встать на свойственное другому человеку место по отношению к миру? Вопрос этот тем более правомерен, что до определенной степени это действительно возможно, например в буквальном смысле слова встав на место другого. Если один человек смотрит на дом с определенного ракурса, то другой может взглянуть на него примерно с такого же ракурса, встав на его место. Вопрос усиливается, если мы проведем мысленный эксперимент и предположим, что в научно-фантастическом будущем можно с помощью специальных чипов и проводов подключить нервы и рецепторы одного человека к мозгу другого- и, таким образом он будет воспринимать мир из положения другого, в некотором смысле даже чувствуя его боль и его вкусовые ощущения.

Однако, уникальность положения второго человека никуда не пропадает- все равно провода и чипы, которые подключены к его мозгу, задают уникальный, только ему свойственный режим доступа к информации о мире, они задают только ему свойственную локацию в мире- просто теперь самыми близкими вещами в мире становятся эти провода или какие-то радиосигналы, идущие от чужих репепторов. И куда будут присоединены эти провода? Вероятно, к тем нейронам головного мозга, возбуждение которых предположительно порождает разнообразные явления в сознании. То есть — к некой локальной зоне организма и, таким образом, локальность присутствия сознания, и, соответственно, уникальность фокуса бытия, свойственная данному человеку никуда не девается.

Архитектура «Матрицы»: «Общая зона» или «Монадология»?

— В этих ящиках находятся самые совершенные электронные мозги, какие когда-либо существовали. Знаете, в чем состоит их совершенство?

— Нет, — сказал я в соответствии с истиной.

— В том, что они ничему не служат, что абсолютно ни к чему не пригодны, бесполезны, — словом, что это воплощенные мной в реальность, обличенные в материю монады Лейбница…

С.Лем Странные ящики профессора Корокорана

Итак, всякий человек — это целый мир, обладающий уникальным локальным фокусом. И дальше, встает вопрос, дающий новую формулировку старым философским проблемам: поскольку индивидуальные миры явно сходны, должны ли мы считать, что между ними существует зона пересечения, общая для них всех, то есть по сути общий мир всех субъектов, или мы должны предполагать — повторяя теорию монад и предустановленной гармонии Лейбница — что люди замкнуты в своих индивидуальных мирах, между которыми просто есть сходство, и может быть, некоторая синхронизация.

При этом сразу стоит оговориться, что признание общей зоны пересечения индивидуальных миров еще не означает, что мы просто возвращаемся к физикализму, к материализму, и просто признаем общий объективный мир, в котором все живем. Версионная метафизика предполагает, что мир воплощен во множестве версий, каждая из которых соответствует индивидуальному сознанию, и хотя эти версии и пересекаются- и таким образом часть каждого индивидуального мира входит в «общую зону», но у них есть и непересекающиеся части, отделенные друг от друга как монады Лейбница — эти неперсекающиеся части миров можно назвать «индивидуальными зонами». К тому же уникальные фокусы делают образ этих миров весьма различным.

За оба варианта есть существенные аргументы.

За вариант «Общей зоны» говорит тот факт, что люди могут общаться и договариваться по поводу наблюдаемых и манипулируемых ими объектов, имея тем самым все основания конструировать представление об общей, интерсубъективной реальности. Вообще, возможность общения является главным вызовом, для идеализма тяготеющего к солипсизму или монадологии.

За вариант «Монадологии» говорит тот факт, что проявленный мир есть — как говорили Мах и Богданов — не более, чем опыт, то есть поток квалий, а чужой опыт, чужой поток квалий нам непосредственно не дан совсем, он происходит где-то там- в чужой голове, в чужой душе, в параллельном пространстве.

Суть поставленного вопроса может быть прояснена, если в качестве метафоры ситуации с индивидуальными сознаниями мы используем сюжет известного фильма братьев Вачовски «Матрица». В этом фильме, как известно, люди помещены в особые ванны и подключены к виртуальной реальности, которая порождает иллюзию, как будто обитатели ванн живут в городах ХХ века. Эта создающая мнимую реальность компьютерная программа собственно и называется «Матрицей». Однако, создатели фильма не раскрыли нам один очень интересный аспект: а какова же собственно архитектура «Матрицы»?

Можем ли мы предположить (вариант «Монадология») что у каждого есть свой персональный компьютер, на который скачивается персональная версия матрицы, то есть виртуальной реальности — и между индивидуальными версиями просто существует синхронизация?

Или же (вариант «Общая зона»), все пользователи подключены к единому серверу, где существует единственная многопользовательская версия «Матрицы»?

Вероятно, создатели фильма были более склонны ко второму варианту, но дело не в этом.

Метафора «Матрицы» (как впрочем и любой многопользовательской компьютерной игры) позволяет нам увидеть некоторые очень важные свойства мира версионной метафизики.

Само различие вариантов «монадология» и «общая зона», столь важное для философии, для архитектора «Матрицы» было бы, в сущности, технической проблемой: по каким-то соображениям он мог выбрать то или другое решение, но пользователь бы не заметил разницы, и функционально суть программы бы от этого не изменилась.

При этом, даже если мы выберем второй вариант, все равно матрица не может быть исчерпана «Общей зоной», все равно есть индивидуальные зоны, все равно, у отдельных пользователей есть собственные терминалы, и какая-то соответствующая часть общей системы, и прежде всего собственный, индивидуальный процесс визуализации событий «Матрицы». Точно также, в многопользовательской компьютерной игре у пользователя по меньшей мене есть персональный монитор, на котором идет трансляция событий игры — часто с его индивидуального ракурса.

С другой стороны, даже если предположить, что у каждого пользователя на его индивидуальном компьютере есть своя персональная версия «Матрицы», то все равно система не может обойтись без некоторой общей зоны — эта общая зона будет заключаться в системе каналов связи и, может быть вспомогательных серверов, которые будут обеспечивать синхронизацию индивидуальных версий.

Таким образом, в любом случае мир Матрицы не может состоять только из «Общей зоны» и или только из индивидуальных версий — вопрос только в том, сколь содержательна и объемна общая зона, и сводится ли она только к системе каналов связи между индивидуальными версиями или в ней также присутствуют некие эквиваленты объектов, наблюдаемых в персональных версиях?

Правда, если мы все–таки предположим, что у каждого человека есть персональный компьютер, в котором имеется индивидуальная версия матрицы, то «провода» между компьютерами будут естественно смотреться в фантастическом фильме, но в метафизике — не совсем понятно, что же именно считать аналогами таких «проводов», соединяющих индивидуальные миры. Скорее можно представить себе эти индивидуальные миры тесно примыкающие своими «оболочками» (клеточными мембранами, краями) друг к другу, так что между мирами образуются окна. И мы знаем, что это за окна. В моем мире, предстающем моему сознанию, роль окон в миры чужих сознаний, играют другие люди, и вообще тела предполагаемых носителей сознания. Таким образом, систему каналов связи между разными сознаниями мы явно видим, но трудно сказать, можно ли назвать эту систему каналов нашей «Общей зоной», равно принадлежащей и мне и другому субъекту. Но во всяком случае, также как наша телесная локальность в мире позволяет конструировать точку фокуса как предел приближения мира к нам, так и чужая локальность позволяет мысленно конструировать «Точку соприкосновения» с чужим сознанием- как участок общей границы, разделяющей меня и другого, как предел приближения моего индивидуального мира к предполагаемому чужому миру, как предполагаемый чужой фокус, спроецированный на мой мир.

Метафора «Матрицы» могла бы дать еще один вывод: что субстрат общей зоны резко отличен от объектов, предстающих индивидуальным наблюдателям — то, что кажется человеком или городом порождено импульсами в компьютерных схемах. Но этот вывод мы на сферу философии перенести не можем, поскольку в мире компьютерных реальностей возможен особый, привилегированный взгляд на компьютерные схемы как таковые, а мы, при столкновении с метафизическими вопросами, вынуждены довольствоваться местом пользователя, подключенного к «матрице» или местом компьютерного игрока, не видящего ничего, кроме своего экрана, на котором идет трансляция игры. Вот по этому экрану мы и пытаемся судить о всей системе.

Синхронизации индивидуальных миров и свобода воли

«А я чашки не разбивал. И Светлана говорит, что не разбивала тоже. Посмотрели мы с ней друг на друга и подумали оба, что уж это на нас Маруся говорит совсем напрасно. Но Маруся нам не поверила.

 — Чашки, — говорит она, — не живые: ног у них нет. На пол они прыгать не умеют. А кроме вас двоих, в чулан никто вчера не лазил. Разбили и не сознаетесь. Стыдно, товарищи!»

А.Гайдар. Голубая чашка.

Можем ли мы, оставаясь пользователями Матрицы, сделать какой-то вывод о ее архитектуре? Вероятность этого невелика, но теоретически, такая возможность может представиться, и как всегда, судить по свойствам системы мы могли бы по ее сбоям.

Если разные сознания реальны, но каждое из них, подобно лейбницевским монадам, заключено в собственном индивидуальном мире, то, поскольку между людьми возможны согласованные действия по поводу одних и тех же в их мирах, то значит между индивидуальными мирами действует система синхронизации.

Если она действует идеально, то «разоблачить» различие индивидуальных миров невозможно. Но если система синхронизации запаздывает, то на какое-то время мы можем оказаться в разных мирах, так что мой мир станет отличаться от твоего. В моем мире я уже разбил эту чашку, но из–за запаздывания синхронизации в твоем мире она еще цела. Обнаружить это различие можно при общении и совместных действиях, обнаруживая невозможность скоординированных действий, и главное- различие видений одного и того же предмета.

Сказав это, мы тут же должны вспомнить, что вообще говоря достижение общего мнения- это очень сложная задача. Да, она часто успешно решается, и в идеале мы видим процесс схождения мнений, который должен в некой отдаленной точке будущего закончиться всеобщим согласием и принятием всеми людьми единого правильного взгляда на мир. Но в реальности люди действительно оказываются запертыми в своих субъективных мирах и не могут договориться. Это конечно ничего не доказывает, но это тот фон, на котором мы должны оценивать возможность версионной метафизики. Философия иногда не решает конкретные проблемы, но меняет оптику и взгляд на них. И феномен различия мнений («диссенсуса») может быть рассмотрен как базирующийся прежде всего на замкнутости человека в персональном мире, соответствующем его сознанию.

Продолжая тему синхронизации, стоит задаться вопросом: а почему вообще нужна синхронизация? В многопользовательских компьютерных играх, чья архитектура была бы распределенной между персональными компьютерами, синхронизировать разные версии нужно потому, что игроки совершают некоторые действия. Соответственно, действие каждого игрока вносит изменение в «общий» мир игры, нужно, чтобы другие игроки видели последствия этих изменений — для этого их персональные версии синхронизируются.

Но вся эта ситуация возникает только потому, что действия игроков свободны и непредсказуемы. Если бы создатели игры могли бы точно предсказать действия каждого игрока, то не было бы нужды не только в синхронизации, но даже и в связи между индивидуальными версиями игры. Пусть ваш компьютер не имеет выхода в Интернет, пусть вы не связаны с другими игроками, но если создатель игры мог предвидеть их поведение, то он смог встроить имитацию всех действий ваших партнеров в вашу версию игры. Игра на вашем персональном компьютере разворачивается, подчиняясь заранее встроенному в нее сценарию, и хотя этот сценарий гармонизирован с аналогичными сценариями на чужих компьютерах, так что в некотором смысле все игроки являются героями одной и ой же истории, но никакой связи между компьютерами не требуется. Между ними существует в полном смысле слова предустановленная гармония.

Перенося эту ситуацию с мира компьютерных метафор на метафизику, мы приходим к выводу, что свобода воли есть может быть единственная причина, порождающая необходимость синхронизации и связи между соответствующими разным сознаниям индивидуальными мирами. Причем под свободой воли в данном случае понимается радикальная, «квантово-копенгагенская» непредсказуемость поведения носителя сознания. Если исключить радикальную непредсказуемость, то мы вполне можем считать себя замкнутыми в своем индивидуальном мире,