Create post
Notes

Заметки неверующего человека об этической и евангельской составляющей христианства


Этот текст, не претендующий на оригинальность или глубину, родился из многочисленных полемик с религиозными собеседниками — полемик более или менее доброжелательных, более или менее глубоких, полемик никуда не ведущих, но неизменно оставляющих некоторое чувство «подмены вопроса»,

В беседах с неверующими верующие привыкли обсуждать два действительно фундаментальных вопроса — о существовании Бога, и об основаниях для моральных поступков, однако, мне всегда казалось, что обсуждение действительно фундаментальных вопросов бессмысленно, ибо, как известно, конструктивный и куда-то ведущий спор возможен лишь при наличии у обеих дискутирующих сторон достаточно большого числа разделяемых положений и ценностей. Именно поэтому мне всегда главным вопросом для возможного общественного диалога между верующими и неверующими казалась тема упускаемой ценности самой религии. Именно на почве размышлений на эту тему некогда родилось мое эссе о заповеди прощения.

Что самое главное в христианстве и не содержится ли оно в Евангелиях?

Эта мысль приходила в голову многим, она была традиционной темой протестантизма — особенно в моменты учреждения новых протестантских деноминаций, однако, как я полагаю, не помешает еще раз ее проговорить — дабы напомнить прежде всего себе, и всем пожелавшим это прочесть, о тех возможностях и развилках, которые таятся в фундаменте нашей цивилизации.

Итак, в возможной полемике с верующими христианами, можно провозгласить, что христианство есть создание рук человеческих, попросту выдумка, и на этом закончить. Но предположим, что в нем есть или могла бы быть сверхъестественная, божественная инспирация. В этом случае чрезвычайно важно то, что божественное влияние — момент откровения — имело место через миссию Иисуса Христа. То есть, христианство — если руководствоваться тем, в чем оно само видит в себе божественное начало, и что оно само считает самым важным в себе — есть движение, возникшее под влиянием и во исполнении миссии Иисуса Христа. В чем же заключалась миссия? Прежде всего, Иисус Христос пришел для того, чтобы учить. Большая часть Евангелий рассказывает о его проповедях и беседах, судя по всему, именно этим он занимался, он был учителем и проповедником (в некоторых случаях евангельский текст, не приводя нам цитат, сообщает что Иисус «учил народ»). Есть учение Христа, воплощенное в его логиях, т.е. цитатах. Значительная же часть его речей составляют наставления этического характера. «Не составляет ли нравственное учение девять десятых этой книги?»- пишет о Евангелиях Георгий Федотов в статье «В защиту этики». Ну, пусть не девять десятых, но 51% явно будет. Мне всегда казалось, что если читать Евангелия беспристрастно, то быть последователем Христа означает прежде всего, в ожидании пришествия Царства Божьего изменить свое поведении и весь душевный строй (как — подробно написано), некоторые ритуальные обязанности — такие как евхаристия и молитва «Отче наш» явно не загораживают этот приоритет.

Я не берусь судить, в какой степени этот приоритет поддерживается в раннем христианстве, но во всяком случае мне представляется важным, что древнейший из христианских катехизисов, т.н. Дидахи, памятник конца I — начала II вв, начинается именно с этических глав и первая его глава — посвящено самым ярким из этических наставлений Христа таким как «просящему дай и не проси назад». Но в современном катехизисе Католической церкви человеческому поведению и христианской жизни посвящена только третья часть из четырех, да и ее содержание в значительной степени не евангельское, хотя разумеется отражающую богатую историю христианских размышлений над нравственной проблематикой — там есть про «ассортимент грехов», про страсти и половина всего раздела — про ветхозаветный декалог.

Говоря коротко. То значение, которое Учению Христа и в особенности его нравственным наставлениям придается в текстах Евангелий несопоставимо с их значением в жизни и практиках христианских церквей. Учение, и в особенности нравственное учение стали второстепенными по сравнению с множеством более важных вопросов, имеющих отношение к Евангелиям лишь косвенное, либо прямо изобретенных независимо от них, с опорой на апостолов, иудаизм, языческие традиции либо новации последующих церковных деятелей.

Никейский Символ веры собственно не содержит практически ни одного пункта, касающегося этики, да и к числу вытекающих из учения Христа относится только один пункта — «чаю воскрешение мертвых». В целом же, в Символе веры учение Христа заменена его биографией, которая превращена в магический механизм, обеспечивающий все самое главное, что есть в религии.

Важнейшими вопросами богословия, служившими формальными поводами для церковных расколов, связаны с религиозной метафизикой, которая вообще не была важной для евангельского Христа — это вопросы Троичности (включая филиокве), монофизитства, почитания икон, браков для священников, монашества. Стоит заметить, что эти вопросы не только не были важными с точки зрения евангельского текста, но и касались таких сфер, о которых трудно составить обоснованное мнение — если не только не выдавать человеческое представление о прекрасном за боговдохновенность.

Все главнейшие практики церкви (не важно, католической, православной или какой-нибудь восточной, в меньшей степени протестантских) в большинстве случаев никак не вытекают из учения Христа и не реализуют его.

Концепция искупительной жертвы (сформулированная апостолом Павлом, вообще повлиявшем на создание нового, не совсем евангельского христианства) сделало спасение деянием самого Христа, и таким образом, сняла большую часть ответственности с людей.

Важнейшие практики христианской религии имеют очень отдаленное отношение к Учению ее основателя.

Монашество «изобретено» через несколько столетий после Христа.

Две сообщенных Учителем коротких молитвы для частного использования превратились в гигантскую литературно-ритуальную индустрию заклинаний на все случаи жизни, включая медицинские, бытовые и финансовые, с обращением по множеству адресов, помимо предполагавшегося в Евангелиях Отца небесного.

Богослужению с пением псалмов и другими ритуальными действиями крайне трудно найти основания в Евангелиях — но зато оно несколько напоминает традиции языческих религий с алтарями и жертвами. То же можно сказать об иконах, свечах, статуях святых. что заставило Адольфа Гарнака написать: «Но если кто-либо извне рассмотрит эту церковь с ее культом, ее торжественным ритуалом, ее мощами, иконами, священниками, монахами и мистической мудростью и сравнит ее, с одной стороны, с церковью первого века, а с другой — с греческими культами времен неоплатонизма, — тот рассудит, что она ближе не к той, а к последним. Она представляется не христианской основой с греческим утком, но, наоборот, греческой основой с христианским утком. Христиане первого века с нею боролись бы точно так же, как они боролись с культом «Великой матери» и «Зевса-спасителя». Бесчисленные элементы этой церкви, почитаемые такими же святыми, как и само Евангелие, не имеют и зародыша в древнем христианстве. Не иначе обстоит дело с исполнением главного богослужения и даже со многими догматами: стоит только зачеркнуть некоторые слова, как, напр., «Христос» и др., и ничего там не напомнит об их христианском происхождении. Эта церковь в своем общем, внешнем проявлении составляет лишь продолжение истории греческой религии под чуждым ей влиянием христианства…»

Самое «моральное» из церковных таинств — исповедь, во-первых, никак не вытекает из Евангелий, а во-вторых, собственно не имеет характера морального мотиватора, скорее наоборот, она успокаивает совесть, играет роль психотерапии и при этом претендует воплощать мистическую власть церкви управлять загробным судом над грешником.

Причастие, безусловно, вытекает напрямую из евангельского текста, тут нет спора, и все же ему кажется, не вполне соответствует то гигантское, решающее значение которое придается ему как ключевому момент всей церковной жизни и делу спасения.

Нравственное богословие оказалось далеко не первостепенной философской дисциплиной. Российский религиовед Александр Чернявский в своей книге «Кризис традиционного богословия и поиски выхода» (М., СПб., 2020) одной из составляющих богословского кризиса счел именно проблему места этики в религии, главу, посвященному этому вопросу он начинает с того, что «поскольку смысл жизни христианина — это спасение, христианская этика должна вытекать из представлений о спасении», однако христианское богословие считает главным источником спасение именно мученическую смерть Христа. «В современном богословии вопрос о связи этики любви к ближнему со спасением остается открытым», — осторожно констатирует А.Чернявский , хотя стоило бы заметить, что с точки зрения верующего христианина следовать наставлениям Христа может быть следовало не только потому что это ключ спасения, а просто потому, что Христос так велел.

Самое христианское, что есть в христианстве — это проходящие через всю ее историю попытки реевангелизации, возврата к Евангелиям, делавшиеся при учреждении множества движений и сект.

Лично на мой вкус — который ни для кого не имеет никакого значения — Христианство было бы более «симпатичным», более «обаятельным», если бы было действительно христианством, то есть исполнением учения Христа по преимуществу.

Завершим эту небольшую, банальную и не на что не претендующую заметку опять же цитатой из «Сущности христианства» Гарнака: «Наконец, мы спросим: каким изменениям подверглось Евангелие в этой церкви, и как оно сохранилось? Тут я, должно быть, не встречу противоречия, если отвечу так: вся эта официальная церковность с ее священниками, с ее культом, сосудами, ризами, святыми, иконами, амулетами, с ее постами и праздниками ничего общего с религией Христа не имеет».

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About