Create post
Издательство книжного магазина «Циолковский»

Что необходимо знать о Пушкине

Михаил Витушко

К началу декабря, прямо к ярмарке non/fiction, в Издательстве книжного магазина «Циолковский» выйдет книга Д. Галковского «Необходимо и достаточно» — очерк посвященный русской литературе. Цикл построен в виде сравнительных жизнеописаний, подобно классическому произведению Плутарха. Русские писатели разбиты на пары-антиподы, при этом один писатель хвалится, а другой порицается. Ниже представлен отрывок из главе, посвященной А.С. Пушкину.

Галковский Д. Необходимо и достаточно. М.: Издательство книжного магазина «Циолковский», 2020.

Галковский Д. Необходимо и достаточно. М.: Издательство книжного магазина «Циолковский», 2020.

I

Если позволительно говорить об истории русской мысли, то таковая может быть представлена в виде череды биографий. Совершенно невозможно говорить о развитии русской «национальной идеи», то есть о самостоятельном развитии духа. Впрочем, сомнительно, что это вообще возможно. Разве что история немецкой мысли XVIII — первой половины XX века может дать материал для убедительной стилизации подобного рода (примерно в том смысле, в котором геометрия послужила филологическим каркасом для этики Спинозы).

Можно говорить об истории мировой философии, потому что при таком масштабе исчезает даже планетарная привязка. Скорее всего, развитие философии у других разумных существ будет так же совпадать с нашим циклом, как развитие математики.

Но нация есть нечто слишком дробное, собственно, это некоторая ошибка, отклонение от общемирового стандарта, индивидуальный «почерк». Отсюда вытекает неизбежность, но также и неизбежная двусмысленность любого национализма. Национализм — генерализация частности. Или, иными словами, сведение истории нации к индивидуальной биографии. Постоянно воспроизводящийся сюжет русской жизни это столкновение русской личности, — слабой и артистичной, — с тусклой реальностью мировой периферии. В этом забавность, но также и трагичность судьбы русского человека. Во внешнем хаосе событий его жизни есть некоторая логика, и это логика всё более увеличивающихся неудач, которые самим фактом своего постоянного возрастания говорят о тенденции противоположенной — о грандиозном масштабе русской истории, её хрустальной наивности, просветляющей переусложнённую и излишне абстрактную духовную жизнь Западной Европы, и делающей, таким образом, и её более цельной. Неведомая сила создаёт и создаёт новые поколения русских личностей, иногда наделённых исключительными способностями, но эта же сила швыряет их о стену непонимания, азиатской косности и инерции. Чтобы сначала уничтожить, а затем обречь на загробный триумф в вечернем мире Европы.

Наверное, именно это придаёт смысл бессмысленной русской истории: хаос и неудача русского мира оправдывается естественной драмой индивидуальной судьбы: имеющей начало, развитие, кульминацию и развязку. То есть меру.

Гоголь в статье 1835 года сказал, что Пушкин «это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет». Николай Васильевич всю жизнь питал пагубное пристрастие к нежинским риторическим фигурам, часто заводившим его не туда, куда надо, причём далеко. Однако довольно нелепая статья была написана в нужное время и, в общем, корявую фразу можно исправить до классической степени фундаментального обобщения:

«Пушкин это судьба гениальной русской личности в ближайшие двести лет».

II

Обстоятельства жизни Александра Пушкина известны хорошо и стали элементом национального образования. Излагая биографическую канву, обращу внимание на любопытные частности, обычно не замечаемые, и на некоторые события, официальная интерпретация которых неудовлетворительна.

Прадедом Пушкина был эфиоп Абрам Ганнибал, что всегда подчёркивается, и вполне справедливо: во внешности поэта угадываются африканские черты, эти же черты есть в его характере. Однако женой Абрама Ганнибала была шведка Кристина фон Шеберх, и западной крови в Пушкине ровно столько, сколько африканской. 75% — русская кровь, 12,5% — африканская, 12,5% — шведская. К этому можно добавить, что жена Пушкина, Наталья Гончарова, на 25% была немкой.

Любопытно, что и сам Пушкин, и его современники усматривали в доле африканской крови черту скорее западную. Во Франции белые колонисты, родившиеся в колониях, именовались креолами, а система пласажа позволяла усыновлять детей, рождённых от чёрных содержанок. Креолкой была жена Наполеона Жозефина Богарне, креолом считался французский поэт Эварист Парни, которому подражал молодой Пушкин. А современник Пушкина Дюма вообще был квартероном. Поэтому, делая комплименты матери Пушкина, поклонники именовали её «прекрасной креолкой». Кстати, сам Абрам Ганнибал длительное время жил во Франции и получил там профессию военного инженера. То есть для русского глаза был скорее представителем западной цивилизации, «Обамой».

Поэтому в лицее Пушкину дали прозвище «Француз», в том числе из–за африканской крови. Но главное потому, что он французом и был. Дело не в совершенном владении французским языком, на котором он писал свои детские стихи, а в самом характере.

У маленького Саши было поведение французского школьника и типично французское остроумие. Он со смехом рассказывал, что его младший брат Николай, умерший в 6 лет, перед смертью показал ему язык. Когда старшая сестра поссорилась с матерью и заявила: «Повешусь, а прощения просить не буду», — Саша стал вбивать в стену гвоздь, чтобы сестрёнке было удобно вешаться.

Как французы вели себя и родители: прохладное отношение к сыну маскировалось внешними проявлениями «самой дружеской симпатии», и дополнялось стремлением побыстрее сбагрить ребёнка в интернат.

В общем, пуркуа па, но это составляло разительный контраст с образом жизни родителей — богатых и безалаберных помещиков, не умеющих управлять хозяйством, бестолково тратящих деньги, содержащих 15 человек дворни — лентяев и бездельников, и отдавших имения на откуп ворам-управляющим.

Подобное великолепие должно было уравновешиваться старомосковской задушевностью а-ля семейство Ростовых, но задушевности не было.

Дело в том, что Сергей Львович, как и его брат Василий, принадлежали к межеумочному поколению людей, вполне культурных, но живущих в стране, где культура находилась ещё в стадии формирования. Они были вынуждены говорить по-французски просто потому, что в русском ещё не было понятийного аппарата для выражения сложных чувств и мыслей. Русский язык только предстояло доделать. С этой задачей их сын и племянник справился блестяще, в том числе потому, что благодаря французскому был в положении русского человека конца XIX века. За Пушкиным была великая французская литература, которую он читал не как иностранец, а как француз. И которая дала ему лексику, строй мыслей, привычки, даже повадки. Именно потому, что он был человеком совершенно культурным, по своей культуре он не был русским. С нашей точки зрения, — то есть с точки зрения людей, прошедших пушкинскую школу.

Пушкин сказал в 1825 году:

«Русский метафизический язык находится у нас ещё в диком состоянии. Дай бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского (ясного точного языка прозы — т. е. языка мыслей)».

Французский тогда был языком межнационального общения европейцев, а уровень развития французской литературы, а равно сопутствующей промышленности, лет на 50 обгонял Германию и Англию (не говоря о других странах). Знающий французский язык мог также читать достаточно хорошие переводы немцев и англичан, и следить за общеевропейским литературным процессом по блестящей парижской критике.

Братья Пушкины (Сергей и Василий) отличались галломанией даже на общем российском фоне того времени. И у того, и у другого была большая библиотека французских книг и склонность к французской болтовне. В доме Сергея Львовича ставились домашние спектакли на французском языке, с чего маленький Саша и начал своё приобщение к литературным занятиям.

В эту эпоху возникла знаменитая французская поговорка: «Поскреби русского — и увидишь татарина». Русских надо было именно скрести, потому что внешне они часто производили впечатление больших французов, чем сами французы. В этом было их отличие от образованных немцев или англичан, которые, хорошо зная французский, всё-таки говорили на нём как немцы или англичане. Но если немцы и англичане были носителями общеевропейской культуры, пускай с налётом провинциализма, то за душой у тогдашних русских не было ничего. Ноль.

Вы говорите с человеком, он вам твердит зады современной культуры — удачно и к месту. Постепенно вы замечаете, что он повторяется. Говорите про климат — он про глобальное потепление, вы про кинематограф — он про политкорректность, вы про террористов — он про мультикультурализм. Далее идёт экология, холокост, полёты на Марс, покемоны. Ещё дальше — ноль. Всё правильно, всё не вызывает отторжения и изобличает человека культурного, но любые попытки выйти за пределы элементарного тезауруса натыкаются даже не на раздражение, а на растерянность. У человека нет слов.

Бон мо пушкинского светского общества: «Скажите, NN глупа или нет? — Не знаю, я говорил с ней на французском».

У Пушкина были плохие отношения с семьёй. Отец был холоден, мать его не любила, сестра вместе с мужем считала конкурентом в претензиях на наследство. У него были хорошие отношения с братом Львом.

23-летний Пушкин написал 17-летнему Льву развёрнутое письмо старшего брата, где учил его жизни. На французском языке, и со стилистическими фигурами:

«Тебе придётся иметь дело с людьми, которых ты ещё не знаешь. С самого начала думай о них всё самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибёшься. Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, ещё молодо; презирай их самым вежливым образом: это — средство оградить себя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоём в свет. Будь холоден со всеми; фамильярность всегда вредит; особенно же остерегайся допускать её в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего этого ожидаем.

Не проявляй услужливости и обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать; люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе. Никогда не принимай одолжений. Одолжение чаще всего — предательство.

Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает. Я хотел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы, но у меня не хватает решимости ожесточить тебе душу в пору наиболее сладких иллюзий. То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею…

Никогда не забывай умышленной обиды, — будь немногословен или вовсе смолчи и никогда не отвечай оскорблением на оскорбление. Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений; скорее избери другую крайность: цинизм своей резкостью импонирует суетному мнению света, между тем как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения.

Никогда не делай долгов; лучше терпи нужду; поверь, она не так ужасна, как кажется, и во всяком случае она лучше неизбежности вдруг оказаться бесчестным или прослыть таковым.

Правила, которые я тебе предлагаю, приобретены мною ценой горького опыта. Хорошо, если бы ты мог их усвоить, не будучи к тому вынужден. Они могут избавить тебя от дней тоски и бешенства».

В этих словах, вероятно, есть резон. Пожалуй, они даже отражают жизненную позицию Пушкина, которой он неудачно пытался следовать (как сказал Вяземский — «вбил себе в голову»).

Но, в общем, эта французская трескотня не имеет никакого отношения к реальности. Лев не мог принять подобный жизненный урок, потому что был добродушным бонвиваном. А если бы он этот урок принял, то первым делом от этого пострадал бы его старший брат, вовсе не стремящийся увидеть во Льве холодного эгоиста. Лев начал с того, что показал письмо знакомым, чем поставил Александра в неудобное положение. А потом провалил денежные поручения брата, использовав полученные деньги по своему усмотрению и сделав всеобщим достоянием рукописи стихов, которые он должен был отдать в публикацию.

По-французски же всё было правильно.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Михаил Витушко

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About