Create post
Издательство книжного магазина «Циолковский»

М. Колеров. Семья

Михаил Витушко

В Издательстве Книжного магазина «Циолковский» вышла своеобразная книжка коротких воспоминаний Модеста Колерова «Старая русская азбука» — воспоминания, размышления, ответы на прочитанное и услышанное, заметки на полях, — соединённые по строгому плану под одной обложкой как мозаичное панно, повествующее об истории, философии, судьбе и семье во всём этом вихре событий, имён и понятий. Ниже представлен отрывок из книги.

Колеров М. Старая русская азбука. Аа—Яя. М.: Издание книжного магазина «Циолковский», 2019.

Колеров М. Старая русская азбука. Аа—Яя. М.: Издание книжного магазина «Циолковский», 2019.

СЕМЬЯ

РАСКУЛАЧИВАНИЕ

Моя мать, прежде говоря о раскулачивании нашей семьи, только в 1996 году, пять лет спустя после конца формального коммунизма, призналась, что у нашей семьи были батраки.

Её дед, мой прадед, Иван, — был обложен налогом как кулак и не смог его уплатить, конечно, и получил максимальное наказание — заключение, которое отбывал на Беломорканале, где вскоре заболел и был отправлен в тюрьму в Белые Столбы под Москвой, где умер.

До того он был знаменит тем, что удалялся от семьи в хлев на дворе, где один пел псалмы.

Когда его взяли, прабабушка выпихнула свою младшую дочь, мою бабушку Анну (Нюшу) замуж за местного колхозного бригадира и гармониста. Бывший жених её подходил всё к околице, к деревенскому забору и спрашивал: «как Нюрка-то

Когда пошли дети и в семьях братьев им доставались лишь пустые культи с хлебом (вместо сосок), не смоченные в молоке, бабушка выходила к околице и плакала: «мама-мама, за что же ты меня оставила?»

И это было в трудный момент всю жизнь. Я сам это слышал.

Гармонист воевал. Был в плену. Бежал. Был в партизанах. Лишился голени.

УЧИТЕЛЬНИЦА

Моя бабушка Анна была 1911 года рождения. Закончила 3 или 4 класса земской школы. В конце 1970-х мы шли по городу на огород и вдруг встретилась нам такая же бабушка, которой моя быстро пошла на встречу — почти кланялась и благодарила. Это была её первая (и единственная) учительница. Она научила её читать, писать и считать. Библии моя бабушка уже не знала, хотя до конца жизни была образцовой христианкой.

ЛЕВИТАН И ПОСЛЕ

Отец учил меня, показывая: что было возможно для Левитана и что невозможно после импрессионистов и теперь — не: нет и не может быть ни одного пятна одного и того же цвета.

Это фундаментально для того, что я вижу в мире теперь: гетерономия, гетерогония, хаос, непознаваемое.

ЛИЦЕМЕРИЕ

Отец любил вспоминать рассказ о том, как великий Илья Ефимович Репин наотмашь убил словом некого художника, заявившего: «какой пошлый закат». «Пошлыми могут быть только люди», — отрезал ему в глаза Репин.

В 2012 году была издана переписка Репина с геологом-добытчиком В.И. Базилевским за 1918–1929 годы. Репин уже жил в Териоках в независимой Финляндии, а Базилевский — в отделившейся Эстонии. Оба ярко ругают большевиков, а Базилевский, кроме того, истекает ненавистью к русским как русским и медоточивой любовью к эстонцам как эстонцам. Ни один из них ни разу не увидел, что происходит перед их глазами, под носом, в 1918–1919 гг. в Финляндии и Эстонии: кровавая гражданская война — акты геноцида русских в Выборге, массовые расстрелы красных финнов и жесточайшие условия содержания их в концлагерях, смертельные условия содержания интернированных белых русских в Эстонии. Вот такая «правдивость», явленная в самом интимном, не публичном виде.

ЖАР

Моя мать 1932-го, её старшая сестра, моя крёстная, 1930-го. Году этак к 1934-му и относится яркое воспоминание моей матери, как бабушка моя их, двоих своих дочерей, выпаривала в печи, закрыв заслонку как в бане. Было страшно.

Говорили с дочками о детях и о Родине.

Мать не та, кто родила, а та, кто ночей не спит. Родина не та, где деньги, а та, о ком ты сам ночей не спишь.

ГЕНДЕР В СЕРЕДИНЕ 1960-Х

Зимой мальчикам шарф поверх одежды повязывали строго узлом сзади, а девочкам строго узлом спереди. Ошибки жестоко высмеивались детьми в яслях и в детском саду.

Но уже в конце 1960-х число мальчиков-диссидентов с узлом спереди стало расти.

ОТЕЦ

Ругал меня отец сегодня за занятия политикой: «опять единственно правильное учение (как правящий коммунизм)?!» Во сне. Я стал объяснять, что после 1986 года, как он умер, всё изменилось.

Ничего правильного нет.

Мой отец родился в деревне в семье шахтёра из крестьян, в доме которого была одна книга — «Краткий курс истории ВКП (б)».

Всю жизнь он прожил в маленьком шахтёрском городе.

Когда он умер в 1986 году, он оставил нам прекрасную библиотеку книг, русской и мировой классики, истории и искусства общим числом 5000 томов.

Я преклоняюсь перед тобой, мой отец.

СМЫСЛ

Молодым человеком я спросил у своего отца:

«В чём смысл жизни?»

И мой отец, атеист и идеалист, романтик и атлет, художник и книгочей, патриот и индивидуалист, не колеблясь, ответил:

«В ней самой».

А мне-то хотелось её посвятить чему-то.

МОДЕСТ

Мой пра-пра-пра-прадед Потап Резвой (1756 — после 1789) был затейник. И в святцах выбрал своим детям чаще редкие имена: Савелий, Илья, Марфа, Улита, Домна, Лукерья. А Марфу, кстати, выдал за Иуду.

ШАХТЁРЫ

Мой дед по отцу был шахтёр, отец начинал на шахте, мать всю жизнь проработала на одной шахте. Я вырос среди терриконов, периодических шахтёрских тревог и смертей, никогда не умолкающего голоса железной дороги.

Даже сменивший первым в своих родах за известные мне их 300 лет место жительства, я не могу изменить им.

ПОДАЯНИЕ

Когда СССР рухнул, в московском метро резко стало много нищих. Именно тогда, в начале 1990-х, по вагонам прошла волна коллективов, которые почему-то считали молдавскими: «сами мы не местные, помоЖИте, чем можете».

В одном из переходов я увидел чистую бабушку с образцово чистым внуком: остался без родителей. Я подал много денег, хотя сам не был достаточен. И сказал ей: «потрать на него».

Я рассказал об этом моему ныне покойному старшему брату: он — так, как он это умеет, коротко с презрением спросил меня: «так и сказал ей?»… и я понял весь свой позор.

Позже в переходе я встретил просящего подаяние старика: он был полной копией моего тогда уже лет десять как умершего отца. И полной копией в росте, стати и стиле — только полностью седой стала борода. Он также строго держал перед собой шапку, в которой в столь же абсолютном порядке были сложены купюры. Это был мой отец.

Я подал и убежал. Когда я рассказал об этом брату, он спросил меня: «ты не заговорил с ним?»

Нет, я не заговорил…

ИОАНН И ЕГО ДЕТИ

Первый раз в церкви в трезвом возрасте я был с бабушкой Нюшей, Анной Ивановной. Уже тогда я обратил внимание, что среди тех, кто был записан на её бумажках в двух экземплярах (один для дома) «за упокой» был Иоанн «воин» и Иоанн — просто. Потом лишь я узнал — не от бабушки, а от её дочерей, в том числе моей матери, что Иоанн-просто — это её, Анны Ивановны, урождённой Слесаревой, отец, мой прадед. А Иоанн-воин — её старший брат, погибший на войне (погиб и второй брат, и сын его).

В конце 1920-х за невыплату повышенного налога мой прадед Иван Павлович Слесарев был раскулачен и вскоре отправлен на Беломорканал, откуда ещё до окончания стройки по болезни был переведён в тюрьму в подмосковные Белые Столбы, где и умер в 1934 году, а затем привезён домой, зимой, в холод, и похоронен. Если это так и он умер не дома, то это — большая редкость, чтобы умершего в заключении привезли домой. Прадед Иван, когда был ещё дома, при хозяйстве, ни с кем не делил свою религиозность. И бабушку мою, и мать мою с сёстрами учили молиться по-простому, даже без Библии. Иоанн же удалялся на дворе в хлев, где в одиночестве пел псалмы. Когда моего прадеда взяли, мать моей бабушки срочно выдала её, свою семнадцати-восемнадцатилетнюю младшую дочь, замуж за первого попавшегося гармониста, но бригадира. Когда бригадир вслед за многовековым отходничеством с наших мест устроился в Москву управдомом (до 1932 года, пока его из–за паспортизации из Москвы не выкинули), бабушка осталась с первой дочкой одна и пошла приживать к братьям. Невестки — жёны братьев — не были добры. Единственное, что об этом рассказала мне бабушка, так это то, что, в то время как своим детям тряпочную культю с хлебным мякишем (вроде соски) они смачивали в молоке (видимо из груди дети высасывали всё подчистую), ей молока не давали. И она совала своей дочери в рот культю пустую — с хлебом, но без молока.

«Выйду я за околицу, — говорила мне бабушка, — и плачу: мама-мама, за что же ты меня оставила?!»

Оба брата моей бабушки погибли на войне. Один ушёл на войну со своим старшим сыном. Сын погиб. Следов их я не нашёл.

ИДЕАЛ-АТЕИЗМ

Мой отец, стихийный атеист и убеждённый идеалист, с конца 1970-х повторял: «надо смотреть на обыденную жизнь “со звезды” — иначе в ней нет и не видно смысла». Кажется, он имел в виду не только моральный закон, но и большую историю, которая тогда опять началась.

МОЛОКО

Этак в детстве принесёшь домой бидон разливного молока производства местного молокозавода, ан молоко горчит. «Коровка вчера что-то полыни наелась», — безошибочно говорит моя мать, поминая свою любимую домашнюю корову Зорьку, тихую и умную, всегда самостоятельно приходившую домой из стада.

ОТЕЦ

Мой отец, русский художник-самородок, почти проснувшийся готовым художником в юности от первого же пленэрного знакомства с Павлом Радимовым, учеником Фешина, Поленова, Репина, он был и страстным книжником и рассказчиком. Но мой отец не любил Достоевского. Тем бесценней то, что он подарил нам с братом счастье вырасти с наилучшим, академическим собранием Достоевского. Вспоминаю его первый том и себя пятнадцатилетнего — и с предвкушением жду того возможного конца, что Бог даст мне встретить с перечитываемым Достоевским.

…И с раннего моего детства отец подарил мне усыпанных постраничными чтениями и часовыми рассказами из мемуаров — пошаговых и постраничных, потом — покартинных — Левитана, Серова, Врубеля, Рембрандта, Рубенса, Тициана, Веласкеса, Иванова, Коровина, Малявина, Архипова… и десятки малых, но великих.

В той точке земли, где вся мыслимая цивилизация была — шахтёрская советская власть и уже затухающее дыхание убиенного крестьянства. Я никогда не сравнюсь с отцом в том, что он сделал для меня.

ЖЕНА

Всякая твоя жена — твоё подсознание, твоё «второе я», твоё зеркало. Можешь рассмотреть и познакомиться.

РОДИТЕЛЬСТВО

Молодой родитель растёт вместе с детьми, всё открывая впервые и заново. Взрослый родитель не может не видеть, как с младенчества строится и предопределяется внутренняя история душ его детей.

И тщится максимально спасти их от будущей боли, которую уже несёт в себе сам.

ВОПРОС О ЦЕНЕ НЕ ПРАЗДНЫЙ

Моё личное научное творчество оплачено самоотверженным жизненным подвигом моих родителей и моего старшего брата, не говоря уж о подвиге войны и выживания моих предков в целом. Не говоря уж о судьбе моего ангела. Это кладёт тень и свет на очень многое:

Взгляни на ниву: пашни много,

А дня немного впереди.

Вставай же, раб ленивый Бога,

Господь велит: иди, иди!

Ты куплен дорогой ценою,

Крестом и кровью куплен ты…

(Хомяков)

ПОДЕЛКИ НА ПОЛКАХ

Пока я был юн, отец мой аккуратно — как легендарно аккуратно делал он всё — собирал мои рисунки в отдельную папочку. Я стыдился их, становясь в душе всё более выдающимся рисовальщиком. Мой отец умер и я не успел.

Пока взрослел, я с растущим удивлением наблюдал, как с растущим упорством мать моя собирает мои детские поделки, храня их на видном месте, гораздо более видном, чем мои издания и сочинения.

Пока я искал себя, мой старший брат, внимательно присматриваясь — как всё, что он делал в жизни — собирал мои первые издания, кривые, раздавленные пафосом.

Росло число моих детей, рисуя, чертя и клея. Но в шкафу у моей матери мои поделки стояли твёрдо, как памятники.

Мой брат умер и, разбирая его багаж, где в финале последнего дня на прикроватном столе были «Сахарна» Розанова, «Страх и трепет» Кьеркегора и «Coda» Led Zeppelin, я вспомнил, сколь мало было нам нужно, чтобы сразу выбрать своим любимейшим чтением «Петербург» Андрея Белого, «Пятую язву» Ремизова и максимы Шкловского: они держат в себе пространства.

Дети пошли в рост, оставляя на полках свои поделки, находя на верхней Василия Розанова.

Моя мать умерла.

Я выставил поделки и рисунки впереди книг.

ДЕТСКАЯ ЭТНОГРАФИЯ

Прошло 50 лет и моя дочка принесла из детского сада заклинание точно в том же виде, как знал его я.

Мирись, мирись, мирись

И больше не дерись.

А если будешь драться,

Я буду кусаться.

А кусаться не при чём,

Буду биться кирпичом.

А кирпич ломается —

Дружба начинается.

(сцепившись мизинцами)

ИЗ ДЕТСТВА

Простыня, высушенная на морозе, раскололась надвое.

Ветхая простыня, выжимаемая двумя (моей матерью и мной ей в помощь), разорвалась пополам.

ГЛОБАЛИЗМ

Как-то после окончания школы я встретил нашу школьную техничку на улице: она шла, останавливаясь, чтобы кому-то в небе помахать рукой. Когда я поравнялся с ней, она узнала меня и сказала, показывая в небо: «Солнце — наша планета!»

ДЕТСКИЙ ПАТРИОТИЗМ

Это когда в самый страшный момент боя и смерти неожиданно приходят долгожданные и победные НАШИ и спасают всех, а враг бежит. Тогда младенец ясно понимает, что его мужество не бессмысленно и Родина всегда слышит и Родина всегда знает.

Взрослый лишь потом узнаёт, что младенец служит своей мистической родине и в общем только вне своей жизни будет мистически вознаграждён.

Да впрочем и не нуждается в награде.

УВЫ, НО ЭТО ТАК

Один ребёнок — весь мир (или отрицание его). Двое детей и более — обязанность понимать разные индивидуальности и их судьбы (или отрицать все). И только трое детей возвращают их, самодостаточных и почти изолированных, в семью.

УХОДЯ

(Как стало скоро ясно) уходя, Соня стала меньше читать, больше слушать. Особенно музыкальное радио, чтение вслух и аудиокниги. За телевизором наблюдала с растущим скепсисом и даже простую телевизионную серость встречала с презрением. Последняя оконченная книга — «Капитанская дочка». Последняя проштудированная русская история — Иван Грозный. Последняя не оконченная книга — «Всадник без головы». И я помню — какие последние устные слова: «Это — сон?»

НАРАЯМА

Японский фильм «Легенда о Нараяме», где мать-старуху традиционно относят умирать в горы, чтобы не кормить, полностью рифмует ся с русской северной, поморской байкой о том, как сын повёз отца в лес на вымор.

И вот моему Андрюше уже 3 года: «Когда ты будешь маленьким, я тоже посажу тебя на колени».

РЕДКОЕ ЗНАНИЕ

Когда от тела отлетела душа, самое последнее тёплое место в нём — верх живота, прямо под грудью, в солнечном сплетении. Бог дал мне это знание лично. А душа во тьме — маленькая мерцающая и движущаяся белая точка.

СЛЫШИТ

Во сне душа моей Сонечки вернулась в её больное тело в постели и жалуется мне:

— Я — трагедия.

— Нет! — немедленно отвечаю я изо всех моих душевных сил, — Ты — счастье!

Она молча смотрит и слышит меня.

СМЫСЛ

С детства, следя за чрезмерно длинной линией жизни на ладони, я всё недоумевал: что за два перелома посреди неё? И вот первым стала инвалидность. А вторым стала утрата. Инвалидность не прибавила никакого смысла. Бессмысленная утрата придала смысл всему.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Михаил Витушко

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About