Little girls masturbating about tomorrow. Little boys masturbating. Every second losing intensity, creating the need forever to go back inside and feel safe, to travel back and feel alive. It really is so difficult.

Genesis P-Orridge and Psychic TV, “A Hollow Cost”, 1994

1. УДВОЕНИЕ ДЛИТЕЛЬНОСТИ ФИЛЬМА

Однажды нечто странное произошло со временем фильма. Точнее, с моим восприятием его длительности. Она сократилась ровно вдвое.

Дело было так. Решил я пересмотреть фильм Гаспара Ноэ «Мы трахаемся в одиночку» из сборника «Запрещено к показу». Этот короткометражный фильм произвел на меня очень сильное впечатление, мне захотелось посмотреть его еще раз и показать его Олесе. Прежде чем приступить к просмотру-показу, я уверенно предупредил, что длится он 44 минуты. Каково же было мое удивление, когда по окончании фильма я увидел, что таймер показывал ровно 22 минуты! Такая вот пертурбация!

Пересмотр не просто укоротил фильм, но сократил его ровно вдвое. Длительность оказалась в моей памяти удвоенной. К месту или нет, но в момент пертурбации я вспомнил, как в случае Доры Фрейд говорил, мол, если пациент дважды рассказал историю по-разному, верить стоит тому, как рассказ звучал в первый раз. По этой логике, фильм длился всё-таки 44 минуты. Такова логика длительности бессознательного, или даже длительно бессознательного.

Звучит это, конечно, абсурдно. Как можно не верить объективным показателям таймера?! А, с другой стороны, почему я не должен верить «причудам» памяти?! Так или иначе, а эта самая память, похоже, вошла в какой-то особый, удваивающий резонанс со временем фильма. Кто-то, впрочем, сказал бы, что дело не в резонансе длительно бессознательного, а в том, что при первом просмотре всё возможное время досталось мне одному, а при втором просмотре-показе — оно оказалось «объективно» поделенным на двоих.

ИНТЕРВАЛ-1. «ДЛИТЕЛЬНО БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ» И ТОПОЛОГИЯ ХРОНОЛОГИИ

Или, можно сказать, при втором просмотре я смотрел фильм вдвоем, и его возможное время объективировалось, в первом же случае действовал резонанс длительно бессознательного. О длительно бессознательном Фрейд пишет в заключительном пассаже девятой лекции по «Введению в психоанализ»:

«Мы готовы предположить, что в душевной жизни есть процессы, тенденции, о которых человек вообще ничего не знает, очень давно ничего не знает, возможно, никогда ничего не знал. Благодаря этому бессознательное получает для нас новый смысл; понятие “в данное время” или “временно” исчезает из его сущности, оно может также означать длительно бессознательное [dauernd unbewusst], а не только “скрытое на данное время”».

Бессознательное, как известно, не знает времени, работает вне времени, вообще с ним не связано , но при этом — длительно. Оно — dauernd, то есть «продолжительное», «длительное», «постоянное». И таковое оно — dauernd, «надолго», «навсегда». Фрейд сводит и разводит в этом пассаже понятия бессознательного и знания о психических процессах. Бессознательное — знание, о котором человек то ли давно ничего не знал, то ли никогда ничего не знал; то ли долго не будет знать, то ли не будет знать никогда. Бессознательное — незнание знания. Бессознательное — незнание того знания, которое лежит в основании всякого знания. И если уж оно — незнание, то откуда субъекту знать, знал ли он что-то из этого знания, или не знал никогда.

Удивительно то, что одинаково правомерно можно сказать: бессознательное (но не его субъект как субъект со-знания) знает только настоящее, оно со-временно, потому и говорится, что оно не знает времени; и, что оно как раз не знает настоящего, то есть сложно говорить о временной структуре бессознательного, или даже невозможно в силу того, что в бессознательном нет настоящего и, стало быть, нет смысла говорить ввиду отсутствия этой эфемерной точки отсчета ни о будущем, ни о прошлом. С одной стороны, время бессознательного — только настоящее, что не позволяет говорить о какой-либо хронологии. С другой стороны, оно какое угодно, только не настоящее, и это также не позволяет говорить о какой-либо хронологии. Не хронологическое время — не значит время не логическое.

«Длительно бессознательное» не подразумевает хронологии, но «в то же время» откликается «протяженным психическим». Причем и этот отклик тоже сопряжен с незнанием: «психика протяженна, только об этом не знает [Psyche ist ausgedehnt: weiß nichts davon]». От психики ускользает ее собственная протяженность, пространность, топографичность. Эта мысль, которую Нанси называет «самой чарующей и, возможно, самой решающей» , может быть прояснена тем, что психика — представление о себе, основанное на телесной проекции, или скорее, — на забвении этой проекции. Психика начинает простираться в связи с всегда уже имеющимся другим, благодаря раскрывающемуся и не принимаемому в расчет промежутку [espacement] между собой и другим. Этот промежуток оказывается незамеченным в силу того, что зеркальная проекция возвращается, интроецируется без зазора, как будто транзитивность поглощает пространство между собой и другим. Принципиально важно в этом процессе то, что протяженность психического включает временной аспект: ausgedehnt — и дальний, длительный, пространный и продолжительный. Глагол ausdehnen — и растягивать, расширять, удлинять и продлевать время. Так что и чарующую фразу Фрейда можно понимать и так: «психика длительна, только об этом не знает».

«Длительно бессознательное» производит различание [différance] пространства и времени, в нём производится пространство становления-времени, время становления-пространства. Понятно, почему Лакан связывает пространство с воображаемым, а время с символическим. Но также понятно, что нет никакого воображаемого, равно как и нет никакого символического, поскольку становление себя-и-другого, различание промежутка может пониматься и как конституирование этих измерений, временного и пространственного, и как прострочка раскрывающегося воображаемого пространства всегда уже пульсирующим символическим.

Итак, парадокс заключается в том, что, с одной стороны, категория времени всегда уже принадлежит «длительно бессознательному», а с другой стороны, она не принадлежит первичным процессам и относится к логике «бодрствующего я, унаследованного от социального», себя-и-другого: «Процесс обретения времени идет параллельно процессу социализации». В этой удваивающейся точке символизации воображаемого/транзитивного пространства я-другого как пространства открывающегося времени я-и-другого не только воображаемое прошивается символическим, но и происходит различание пространственно-временной протяженности. Можно сказать, как бы «здесь» и как бы «сейчас» производится расстановка, распределение [espacement] пространственных-временных промежутков в отношениях себя и другого. Но происходит — в отсрочке, отложенное на потом, задним числом [nachträglich], то есть — не здесь и не сейчас. Время — это время ни субъекта, ни объекта, ни субъективное, ни объективное; оно — в отношениях, между, в распределяющем, гименоподобном союзе «и», между мной и другим; оно, как говорит Николя Абрахам, трансфеноменально.

В этой связи важным представляется различение, которое Абрахам проводит между регулярностью интервала и ритмом. Для того, чтобы интервал, промежуток стал ритмом, «необходим творческий акт, благодаря которому мы усваиваем и преображаем сырое восприятие интервалов». «Регулярность промежутка», «соразмерность расстояния», «ритмичность интервала» [régularité de l’intervalle] указывают на неразличимость пространства и времени. Здесь как раз — неразвязываемый узел воображаемого и символического. Абрахам прямо на это указывает, говоря, что под сырым интервалом подразумевает «повторяющиеся временные гештальты [Gestalten temporelles répétitives]», то есть расставляемые в пространстве фигуры времени. Это еще не ритм, но уже «априори эвритмии соответствующего распределения последовательности». И последовательность эта может возникнуть там, где всегда уже имеется удвоение, там, где отражаются в воображаемом распределении пространства двое — я и другой.

2. ВНАЧАЛЕ БЫЛО УДВОЕНИЕ

Мы вдвоем перед экраном. Мы разделяем время. Разделенное, раздваивающееся и удваивающееся время фильма. Удвоение в самом We Fuck Alone не одно.

С удвоения фильм и начинается. Можно даже воскликнуть: вначале было удвоение! Своеобразный нарциссический режим задается буквально с первого мгновения. На экране появляется экран телевизора, на котором пульсирует сцена из порнофильма. Удвоение экранов показывается еще до титров. Через несколько секунд оно проходит: телеэкран совпадает с экраном кино. Два приходят к одному. Но в памяти запечатлен след того, что экран — не один.

Телеэкран в этой истории имеет принципиальное значение. Он, кстати, был важен и в первом полнометражном фильме Гаспара Ноэ, “Seul contre tous”, который в английском прокате назывался “I Stand Alone”. Названия, кстати, явно резонируют: “I Stand Alone”/“We Fuck Alone”. В этом резонансе, возникающем, конечно же, в одиноком действии — I/We do (something) alone — изменение оказывается в переходе от первого лица единственного числа, I, к первому лицу множественного числа, We, мы, я и другой, я и другие, или даже — другие я. Притом, что множественное число остается неопределенным, все же возникает искушение сказать, что их двое. Ты да я.

Два действующих лица. Два во второй раз смотрящих. Два на порноэкране телевизора.

Бесконечное число We — бесконечное число пар. Мы все спариваемся? Нет, скорее, сколько бы нас ни было, все мы парами fuck alone. Множество пар трахается в одиночку? Нет: множество парами трахается в одиночку!

В общем, идея о том, что спаривание оставляет нас одинокими, не нова. Согласно этой идее, можно сказать, человек обречен на мастурбацию, и переход от мастурбации к «нормальному сексу», на деле оборачивается лишь новой формой мастурбации. Идея действительно не нова. Об этом в 1894 году пишет Фрейд, правда, в связи с тем, что через сто лет назовут safe sex: использование кондомов делает сексуальные отношения подобными мастурбации. Об этом пишет в своей статье «О мастурбации» в 1912 году и «двойник» Зигмунда Фрейда, Виктор Тауск: «Многие мужчины признаются, что мастурбируют пенисом в вагине женщины… Критерий, по которому можно определить, является ли половой акт мастурбаторным, или сношением, не дан во внешней форме сексуального поведения, но только в психической надстройке физического процесса». Тауск оставляет шанс на сношение психической надстройке, но как раз эта надстройка и делает отношения с другим как с таковым невозможными.

Если Лакан в своей формуле невозможности сексуальных отношений апеллирует как раз к этой надстройке, то Деррида в своей деконструкции Руссо указывает на то, что окончательно прояснить разницу между мастурбацией и сексуальными отношениями невозможно, поскольку половой акт также зависит от самовозбуждения [auto-affection], которое как бы не принимает в расчет другого. Это «якобы» как раз и отмечает его трогающее «присутствие». Это самовозбуждение содержится и в возвратных глаголах совокупляться, спариваться, трахаться, ебаться, наконец. Вновь приходится повторять мысль Фрейда о том, что в жизни любого человека всегда присутствует другой. Даже тогда, когда, казалось бы, мы трахаемся в одиночку.

В том, что «все мы трахаемся в одиночку», мы убеждаемся с первых кадров фильма. На вдавленном в киноэкран порнотелеэкране пара: женщина, раздвинув ноги, стоит лицом к стене с поднятыми вверх руками, мужчина припал своим ртом к одному из ее отверстий и неистово мастурбирует. Остается воскликнуть: «Так вот они какие, сексуальные отношения!» И услышать ответное восклицание: «Сексуальных отношений не существует!» Причем акцент в этой формуле Лакана стоит сделать вслед за Жан-Люком Нанси на слове отношения. Отношения — между в мастурбографии.

Два главных действующих лица фильма Гаспара Ноэ, девушка и юноша, не встречаются, ни в одном кадре! — Вот еще один показ того, что «все мы трахаемся в одиночку». Каждый занимается любовью в одиночку. Каждый мастурбирует сам. Мы, зрители-созерцатели, это видим. Если в фильме перемежаются две разные сцены — девушка мастурбирует в одиночку; юноша мастурбирует в одиночку, то на порнотелеэкране мужчина и женщина мастурбируют «вместе», а точнее — вместе в одиночку.

Что значит это вместе в одиночку? Мы вообще смотрим вместе в одиночку. Таков закон кинопоказа. При этом остается то, что остается за кадром. Это «за кадром» — всегда уже вместе. Иного не остается. Формула Лакана «сексуальных отношений не существует» предполагает, как бы странно это ни прозвучало, другого, призрачного другого, а то — и множество других призраков, которых мы и видим, и не видим. Как и положено в отношениях с призраками. Усложняя эту ситуацию, скажем: любовная сцена может быть поставлена не для зримого другого, но для другого созерцающего.

Две мысли о созерцающем. Мысль первая: он, этот призрачный вуайер — именно со-зерцающий, то есть он и тот, кто смотрит, и тот, на кого он смотрит. Такая мысль происходит из самого слова созерцающий, как бы совместно смотрящий, одновременно подсматривающий и подсматриваемый. И мысль эта укрепляется той идеей Фрейда из статьи «Ребенка бьют», что все персонажи, задействованные в фантазме, представляют субъекта. Анализантка Чаровница как-то сказала: «Моя фантазия — быть одновременно с тремя мужчинами». Как же распределяются роли в этой фантазии, в которой, по ее же словам, она еще и все остальные действующие лица? А вот как: двое должны быть с ней, а третий — смотреть со стороны. Третий должен быть на расстоянии, он должен быть сторонним соучастником, со-глядатаем, со-зерцателем. На его взгляде держится сцена.

Мысль вторая. У этого созерцателя имеется, как говорит Деррида, характерное для призрака забрало: он нас видит, а мы его нет. Уместный пример дает хорошо известный Человек-Крыса. В рассматриваемой нами сцене ему двадцать один год. У него недавно умер отец. Человек-Крыса, разумеется, ничем не хуже Гамлета, он продолжает общение с призраком отца. Итак, Крыса сидит за учебниками и ждет полуночи, затем открывает дверь в комнату, чтобы призраку было лучше видно, вынимает свой член и принимается за дело, причем так, чтобы дело это еще и в зеркале отражалось. Так взгляд отца оказывается захваченным удвоенным зрелищем, включенным в наслаждение.

Мастурбация — не просто акт «тихо сам с собою». Он, как мы видим, включает самые разные элементы. И призрака с его забралом, и аутоэротические частичные объекты, раскалывающие нарциссически зеркальный образ с его принципом «вначале было удвоение»…

3. ТАКИЕ СУЩЕСТВУЮЩИЕ НЕСУЩЕСТВУЮЩИЕ ОТНОШЕНИЯ

Невозможные сексуальные отношения возможны посредством призрачных других, бестелесных тел. Эти другие — видимые и невидимые. Можно сказать, в акте мастурбации задействованы разные призраки, видимые и невидимые, галлюцинаторно призываемые на службу, и зрящие, но не зримые, те, что с забралом. Призраков в (невозможных) сексуальных отношениях — видимо-невидимо.

Они призваны либидо. Либидо не существует без фантазматики. Эту мысль неоднократно высказывает Жижек, обращаясь к знаменитой сцене из «Матрицы». Он переворачивает банальный вопрос, зачем матрице энергия либидо, в: зачем либидо матрица? Ответ на этот вопрос: либидо поддерживает свое существование исключительно за счет фантазма. Между теми, кто вступает в сексуальные отношения, между их циркулирующими либидо-потоками — фантазмы, прозрачные формулы любви, призрачные матрицы. Здесь вновь стоит сделать акцент на между. Фантазматические матрицы любви в отношениях — между!

Итак, вслед за Лаканом, повторим: сексуальных отношений не существует. Итак, все то и дело занимаются невозможным. Все занимаются тем, о чем можно говорить, но невозможно высказать. Совершенно понятно, что в фильме Гаспара Ноэ никто не произносит ни слова. Ни девочка. Ни мальчик. В одном из интервью режиссер высказывает следующую мысль: «Сексом одержимы все, а те, кто говорят, что секс их не волнует, либо лгут, либо отвергают рептильную сторону их сексуальной жизни. Единственные известные мне люди, которые не одержимы сексом, это героинщики». Люди одержимы сексом, тем, чего нет. И от рептилий их как раз это «нет» и отличает. Рептилии не трепещут на границах невозможного! Отличает людей их одержимость. Одержимость — повторяемость, навязчивая воспроизводимость формулы невозможности, не имеющая ничего общего с наследуемым инстинктом рептилий. Ничего с этим механизмом не поделать, если уж он завёлся. И, похоже, логическое время — время одержимости и одержимости в одиночку.

4. ВОСПОЛНЕНИЕ НЕВОЗМОЖНО? — ВОСПОЛНЕНИЕ НЕВОЗМОЖНОГО

Еще раз скажем, что в строгом смысле слова герои фильма не одиноки, not alone в своей мастурбации. Они фантазируют, даже если этого не замечают. По меньшей мере то, что они видят на телепорноэкране, можно воспринимать как их фантазии. Либо можно предположить, что телепорноэкранные фантазии стимулируют их, скрытые от наших глаз фантазии. Другие на телепорноэкране выполняют ортопедическую функцию. Экран — экран нарциссического удвоения. В этом отношении неудивительна мысль Фрейда, высказанная им в одном из писем другу Флиссу: «Что бы ты сказал, если бы мастурбация сводилась к гомосексуальности, а последняя, мужская гомосексуальность (у обоих полов) была бы примитивной формой половой жажды [Geschlechtssehnsucht]?» Так, само-возбуждение оказывается сопряженным с гомосексуальным выбором объекта, с собой другим.

Мастурбация — черта человеческой сексуальности. Вместе с фантазированием она представляет нулевую степень письма человеческого , слишком человеческого, черту самой человечности. Не без доли пафоса можно сказать: мастурбирующая рука делает человека человеком. Она приводит себя в возбуждение и производит пертурбацию естественного порядка. Рептилии не мастурбируют. Это прекрасно понимал Жан-Жак Руссо, для которого мастурбация дополняет и замещает половой акт, восполняет то, что считается естественным. Человек мастурбирует, всегда уже восполняя то, что Фрейд называл органической беспомощностью [organische Hilflosigkeit], нехваткой естественного, ведущей к зависимости от Другого, к структурированию психического, протезирующего нехватку, к зеркальному другому в его ортопедической функции, к транзитивным другим идентификации.

Руссо говорит о двух человеческих формах восполнения — письме, которое дополняет и замещает речь, и мастурбации, которая дополняет и замещает присутствие женщины. Руссо движим желанием овладеть естественным, присутствием. Желание это вызывается нехваткой присутствия. Восполнение становится опасным, или, как называет его Руссо, «пагубным преимуществом [funeste avantage]». Восполнение, по словам Деррида, «уводит желание с прямой дороги, заставляет его блуждать вдали от путей, проложенных самой природой, приводит к потере себя». Роковое преимущество, ведущее к самообладанию. Все ведущее в обход и ведущее.

Письмо в нашей истории тоже важно, если понимать его в деконструктивном расширенном смысле. Фильм Гаспара Ноэ — ведь очевидное кинематографическое письмо без единого слова. Сам фильм — восполнение невозможного, но само восполнение как таковое всегда уже за кадром. Возможность восполнения оказывается невозможной для разума. Так пишет в «Исповеди» Руссо. Более того, «неспособность видеть восполнение есть закон. И, прежде всего, это — слепота к самому понятию восполнения». Закон восполнения потому и действует как закон, что всегда уже бессознателен.

Восполнительность — одновременно замещение и дополнение. Она не тождественна самой себе, себе инакова, инакова в себе. Восполнение указывает на то, что нечто, казавшееся целостным, самодостаточным, таковым не является. И таков «естественный» человек. Дополняющее в восполнении еще и замещает. Оно появляется, чтобы нечто вытеснить и занять его место, точнее, чтобы занять место нехватки бытия, изначального отсутствия присутствия. Кинопоказ дополняет (невозможные) сексуальные отношения и их замещает. Мастурбация дополняет (невозможные) сексуальные отношения и их замещает. В режиме восполнительности формула Лакана становится еще более очевидной.

Мастурбация для Руссо, с одной стороны, осуждается как обман природы, с другой, она развивает богатое воображение, протезирующее нехватку естественного. Именно отсутствие женщины приводит к непосредственному воображаемому овладеванию ею. Пагубное преимущество обманывает природу, успокаивает, но при этом порождает чувство вины, которое интроецируется в связи с угрозой кастрации, и «потому наслаждение переживается как невосполнимая потеря жизненной субстанции, как незащищенность перед безумием и смертью».

Мастурбация — очевидная форма самовозбуждения. Деррида подчеркивает, что возбуждение, испытываемое нами от присутствия другого человека, «изменяет и нас самих». Само возбуждение — всегда уже возбуждение само, самовозбуждение. Деррида отмечает, что «Руссо не хочет и не может понять, что это изменение не врывается извне, но изнутри порождает человеческое я», что «сама вещь не может появиться вне символической системы, существование которой предполагает возможность самовозбуждения». В этой ситуации восполнение включает воображение и с помощью желанного образа обеспечивает фантомное «присутствие»: «осуществляя это посредством знака как полномочного представителя, оно держит отсутствующее наличие на расстоянии и управляет им. В самом деле, ведь это наличие внушает одновременно и желание, и страх». Присутствие оказывается «на расстоянии», не здесь (Da), где-то там (Fort). Присутствие представлено в замещении, отложено в сторону, отсрочено, на потом.

Это восполнение в дополнении-замещении Фрейд описывает, как известно, в фигуре человеческого субъекта как бога на протезах. Протез действует всегда уже в режиме восполнения. Он не присутствует. Протезировать — восполнять. Протезы — между (ни) внутренним и (ни) внешним. Человеческий субъект — между (ни) живым и (ни) мертвым. «Начала» человеческого существа — (ни) в естественном, (ни) в искусственном. Они, как говорит Деррида, — в артефактуальности, в актувиртуальном психотехнопротезировании. Человеческий субъект обнаруживается в восполнении пограничной недостаточности технопризраками, в телетрансляции себя за свои невозможные пределы.

5. ТЕХНИКА СЕКСА

«Начала» человеческого субъекта в удвоении, в машине ортопсихического. «Начала» человека в машине письма, в машине представлений, реорганизующей внешнее и внутреннее, психическое и непсихическое, живое и мертвое. «Машина — и, значит, представление — есть смерть и конечность внутри психического». Жизнь смерти вписана в работу мастурбационной машины.

Мастурбационная машина по определению [лат. manus — рука + turbare — тревожить] работает благодаря руке. О руке же «невозможно говорить, не говоря о технике». О технике письма, и о технике мастурбации. О технике мысли, и о технике секса. Причем говорить о руке в непосредственной связи с машиной психического письма, с ее фантазмографической работой. Рука руке рознь. Левая — не правая. Сгладится ли она с переходом к работе двумя руками на компьютере? Ведь в былые времена человек и писал, и мастурбировал одной рукой.

Фантазматические представления киногероев We Fuck Alone поддерживаются протезами мастурбации. Аутоэротизм опосредован технологическими орудиями. Сексуальная одержимость действующих лиц очевидно проходит через кукол. Такова буквально техника секса. Девушка мастурбирует с помощью огромного плюшевого мишки, а мальчик — надувной куклы. Ей — плюшевый друг, ему — безволосая сили-коновая кукла. Если девушка удовлетворяется мишкой, то юноше и куклы мало. Он в своем жестоком отчаянии, мастурбируя куклой, вставляет ей в рот пистолет. А начинается с того, что, мастурбируя одной рукой, другой он умудряется еще пить и курить, то есть стимулировать свой рот. Двойное самовозбуждение в одержимом дви-жении самообладания!

Казалось бы, эти, так сказать, переходные объекты фантазии, все эти куклы, не имеют между собой ничего общего. Надувная кукла используется по назначению. Это — продукт порно-индустрии, неизбежно жутковатый, отдаленно напоминающий о гофмановской Олимпии.

Так или иначе, но для того ее на свет и произвели, чтобы помочь юноше с мастурбацией, а вот мишка… На первый взгляд, именно девушка перверсивна. Её агент смещен: что она позволяет себе вытворять с любимой детишками игрушкой!

Однако достаточно заглянуть на эротические и порнографические сайты, чтобы убедиться: плюшевый мишка — не такая уж невинная игрушка! Мишка настолько не безобиден, что американским законодателям пришлось встать на его защиту и запретить его использование в порноиндустрии. В свою очередь Мэрилину Мэнсону пришлось встать на защиту мишки и его любительниц. Так начиналась война за мишку.

ИНТЕРВАЛ-2. «ОТНЮДЬ НЕ НЕВИННЫЙ МИШКА»

Приведем в качестве примера отнюдь не невинного мишки одну из удивительных историй, обнаруженных в интернете:

«Я нормальный парень, с совершенно здоровой сексуальной ориентацией и соответствующими желаниями и потребностями. Но у меня есть огромная проблема. У нас в параллельной группе учится одна замечательная девчонка. Редкая красавица, лицо, фигурка просто умопомрачительные (модели увидят — обзавидуются), кроме того она умница, учится на отлично, не потаскуха, порядочная, из обеспеченной семьи (родоки её живут в соседнем городке, а единственной дочурке снимают здесь маленькую квартиру и регулярно снабжают денежными средствами). Многие к ней пытались подкатить, но почему-то она всех отшивала. Я тоже на неё запал и, не знаю отчего, но у меня пошло всё лучше других. Сначала я, в течении некоторого времени, потихоньку закидывал на неё удочки, когда сидели вместе в компаниях, а потом как-то очутились вместе на дискотеке и она признала во мне победителя её нежного сердца. После этого прогулка по ночному городу, стихи, романтика, страстные поцелуи и вот мы оказываемся у неё в квартире. Едва войдя в комнату, она начинает нетерпеливо раздевать меня, срывает с себя одежду, спрашивая хочу ли я её. А чего спрашивать, если я весь обкончался пока шёл. Остается она в кружевном белье и говорит: «Я безумно хочу тебя, давай займемся любовью, но сначала ты должен удовлетворить Михаэля» — и сажает на диван игрушечного медведя, большого такого, в пол человеческого роста. Мои мозги заскрипели так что, наверное, стало слышно. А она, приговаривая, «ну, трахни его, ну, трахни», ставит медведя в коленно-локтевую позицию и приоткрывает на его промежности небольшую щель, в которую вшито что-то эластичное. Тут мой член, до этого весь вечер мешавший ходить, моментом сник. Моя красавица не растерялась, стянула с меня штаны, и, продолжая щебетать, начала мять и ласкать моё хозяйство. Её руки удивительно быстро возбудили меня, а перспектива овладеть такой симпатюлькой (да и выпил я для храбрости), позволили ей втянуть меня в это дикое мероприятие. Она смазала мой член и щель медведя кремом, и я начал потихоньку трахать его. И вот занимаюсь я этим сумасше-ствием, а в голове бродят грустные мысли: «куда же я попал». Ощущения так себе ни рыба, ни мясо, одно слово — плюшевый медведь. Это все равно, что подрочить. А судя по внешнему виду, я у этого медведя первый. И тут мои ритмичные движения прерываются истошным воплем сбоку. Оборачиваюсь я, а там в кресле моя мучительница совсем голая сидит, ноги на подлокотники закинула, одной рукой за грудь держится, а другой свою киску яростно теребит. Между стонами кричит мне: «Сильней его трахай! Сильней!!!» Я уже плохо соображаю что происходит, начинаю долбить медведя изо всех сил, а он вдруг как заревёт (оказывается в нем встроена кричалка, а мне-то показалось, что он кончил). Вы представьте себя на моём месте, что мне пришлось испытать. Так вот импотентами и становятся. Но близость её восхитительного тела и мастурбация с применением медведя, привели меня к завершению. Перед самым извержением подруга выхватила моё орудие труда и отправила кончать к себе в рот. Весь остаток ночи мы занимались здоровым, восхитительным сексом, без участия этого игрушечного хозяина тайги. После такого начала мы с ней сильно сблизились. При встрече поцелуи, после занятий гуляния — обжимания, хотя я часто с ужасом вспоминал, что мне пришлось пережить. Через несколько дней она повела меня ночевать к себе домой. Я думал что тот случай был единичным, однако, и на этот раз всё повторилось. Сначала медведя раком, пока она наблюдает, а уже потом неземной секс с подругой. И так стало каждый раз. Даже когда у неё были месячные, она упросила меня трахать плюшевого зверя, а сама, она-нируя, залила кровью полкресла. Хотя после этого пустила в свою девственную попочку, и это было бесподобно. А теперь она меня полюбила безумно. Все вокруг мне жутко завидуют, что у меня такая прекрасная девушка и что я сплю с таким чудом, они то не знают, через что мне для этого приходится пройти. Отношения у нас прекрасные, и с головой у неё все в порядке: всегда проявляет невиданную логику и сообразительность, пока я не встречаюсь с Михаэлем — тут всё идёт наперекосяк. Я убеждаюсь в наличие у себя психических отклонений: это игрушка — значит я фетишист, это животное — значит я зоофил, и, наконец, у него мужское имя — значит я голубой. Все мои попытки узнать о смысле этого медведя натыкаются на её полное молчания, а разговоры о том, что он лишний в нашей половой жизни — на её успокоения, что это всего лишь игра, которая не может не нравиться мне. Дело в том, что я постепенно тоже полюбил её, и мне очень не хотелось бы с ней расстаться. Вот я и метаюсь в поисках верного решения. Люди! Помогите мне! Посоветуйте что делать. С одной стороны девчонка замечательная, хочу с ней быть всегда, с другой стороны нет никакого желания каждый раз трахать плюшевого медведя».

6. АВТО-ТЕХНО-ЭРОТИКА, ИЛИ КАЖДОМУ — СВОЁ, НО ВСЕМ ЕЩЕ И ИНДУСТРИАЛЬНОЕ

В фильме Гаспара Ноэ девушка, как в детстве, окружена плюшевыми игрушками, игрушками для детей. Плюшевый мишка, разумеется, будучи пушистым двойником, оказывается среди них в привилегированной позиции. Время от времени этот свидетель и соучастник ласк попадает в диспозицию того самого со-зерцателя, о котором говорилось выше. Во-первых, его морда с радостно открытой пастью смотрит с портрета, расположенного над ее диваном. Во-вторых, время от времени он оказывается опрокинутым мордой прямо к девичьим прелестям, которые Мишка в порыве соглядатая скрывает от глаз зрителя, но дает возможность идентифицироваться с его взглядом в позиции à la “L’origine du monde” , в невозможной позиции «ещё, ещё!»

Пока девушке в самовозбуждении содействует пушистый медвежонок, молодому человеку помогает возбуждать себя силиконовая девушка, игрушка для взрослых. Взрослые играют в секс, и делают это, разумеется, серьезно, и даже, подобно герою фильма, — отчаянно. Игрушки ему при этом мало. И резиновой куклы мало, и плюшевого мишки мало! Фантазии мало! Жан-Жак Руссо пришел бы в недоумение: вот люди пошли, всё им мало! Так или иначе, повторим еще раз: каждому нужен ещё и экран, да к тому же не простой белый экран, а экран с порнографическим фильмом. И девушка, и юноша — перед своими теле-порно-графическими гимен-мембранами. Каждый — в своей опосредованности. Или, словами Фридриха Киттлера, «есть много медиатехник без любви, но не бывает любви без медиатехники».

Мы между двумя экранами как между двумя смертями. Мы, зрители-со-зерцатели, как бы пересекаем мастурбаторный экран, приближаясь к экрану порнографическому, невозможному в его нацеленности показать всё. Мы, Fuck Alone, между символическим экраном репрезентации и экраном невозможного, непредставимого, реального. Удвоение экранов, между тем, еще и аннулирует порно-эффект. We Fuck Alone предъявляет нам непристойную формулу сегодняшней индустриально протезированной сексуальности — порноэкран + надувная кукла + пистолет — но при этом остается вне порнографии. Говоря об индустриализации сексуальности, следует отметить, что сексуальность не может не быть пропущена сквозь горнило идеологии массового потребления. Об этом свидетельствует то, что сама сексуальность сегодня чаще всего понимается и как развлечение, и как объект необходимого и потребляемого прибавочного наслаждения [plus-de-jouir]. Ты должен это делать! Даже, если не хочешь! В конце концов, этим необходимо заниматься ради здоровья! Короче, надо, Teddy, надо!

Как мы видим, это уже не старая добрая формула Руссо: фантазия + рука = удовлетворение желания! Индустриализованная мастурбация пульсирует индустриализованным техно-временем, временем плюшевого мишки и временем порноэкрана; временем синхронизации и расстроенным временем. Девушка и юноша в их одинокой мастурбации одиноки вместе. Они никогда не встретятся, но, как мы, синефилы, видим, они синхронны в индустриально-монтажном техно-порно-времени. Неудивительно, что название фильма не «Каждый трахается в одиночку», а «Мы трахаемся в одиночку». Мы синхронно трахаемся в одиночку. Мастурбаторное время необратимо. Необратимость временит время из будущего. Время разрушает все. Синхрония нарциссизма стирает все, останавливая время.

Происхождение времени для Фрейда связано с прерывным характером регистрации записей в психическом. Речь идет не только о длительно бессознательном с его дискретностью , но и о дискретности стратификации психического письма. Дискретность в записях — разрывы между психическими инстанциями. Промежутки [espacement] между записями, различание [différance] между ними уже задают диахро-ническое измерение. Техноаппарат письма структурирует то самое время, которое расстраивается синхронизирующими теле-техно-протезами. Еще! Еще!

7. ОТЧАЯННЫЕ ОТЛОЖЕННЫЕ ПУЛЬСАЦИИ РЕГУЛЯРНОГО ИНТЕРВАЛА СВЕТЯЩИХСЯ ПРОМЕЖУТКОВ НА ПУЛЬСЕ ВРЕМЕНИ

Время мастурбации — время повторения, время растраты времени в повторном недвижении. Вновь и вновь исполняемые неисполняемые движения. Вновь и вновь одно и то же. Повторы в фильме Гаспара Ноэ действуют повсеместно: в мастурбационном ритме, в чередовании сцен, в звуковой дорожке. Все это производит эффект вечного двигателя, вечного возвращения и вечного вращения. Время как бы становится еще и невременем, замирает в удвоениях. Оно может длиться 11 минут, 22 минуты, 44 минуты, 88 минут… Оно как бы возвращается к своему безначальному началу, к себе как к удвоению, к своему различанию [différаnce].

Повторение вписано в техне фильма и в промышленные пульсации нейро-атак стробоскопа. Весь фильм, с первого кадра до последнего просвечен стробоскопическим эффектом. Вот где возможно головокружение от просмотра. Еще бы время не расстроилось! Еще бы оно не удвоилось! We Fuck Alone предупреждает :

ЭТОТ ФИЛЬМ СОДЕРЖИТ ЭФФЕКТЫ СТРОБИРОВАНИЯ, КОТОРЫЕ МОГУТ ПРИЧИНИТЬ ВРЕД ЗРИТЕЛЯМ, СТРАДАЮЩИМ ЭПИЛЕПСИЕЙ

Стробоскопический эффект показывает не иллюзию непрерывности, но дискретность, периодически следующие один за другим интервалы времени, светящиеся промежутки. Эффект этот обусловлен сохранением в сознании-восприятии следа увиденного. В основании фильма Гаспара Ноэ мерцает след, в котором нет места иллюзии непрерывности. Непрерывность смещена в жуткие световые промежутки.

Стробоскопируя невозможные сексуальные отношения, Ноэ обращается к самим основаниям кинематографа: если двадцатому веку «удалось перенести эффект кинематографа назад в повседневность», то век девятнадцатый «чтобы вообще сделать возможным создание фильмов, должен был сначала открыть эффект стробоскопа». Кинематографическое письмо — разновидность стробоскопа. Отсутствие непрерывности, след не-присутствия, смещенная иллюзия, предупредительная надпись, пульсация — все это не может не производить в той или иной мере эффект жуткого. Гаспар Ноэ обнажает швы [sutures], возвращает на экран никогда не обманывающий страх. Страх перед невозможным — невозможной полнотой присутствия, невозможными сексуальными отношениями, невозможностью вновь овладеть вещью, самим собой наконец. Где здесь самообладание?! Найти себя в самовозбуждении и овладеть?! Нет, вновь найти себя и овладеть! Вновь и вновь, ещё и ещё находить себя через другого! Это движение обнажает световые промежутки влечения, пробуждает в мастурбационной регулярности интервала доисторические времена, времена пульсирующей рефлексии без субъекта.

Вновь и вновь пульсация задает будущее время, время отсроченное на потом. Ещё и ещё пульсар резонирует двойниками We Fuck Alone. Вновь и вновь время бежит из жуткого сочленения техно-опосредованной фантазии. Это сочленение поддерживается повторяющимися еле слышимыми вскриками младенца, поддерживается и разрывается. Рождение субъекта вновь и вновь откладывается. Пока пульсирует влечение, пока пульсирует pulsion, пока

«влечение можно разложить на отдельные, разделенные во времени и одинаковые в рамках (любого) временного отрезка всплески [in einzelne zeitlich geschiedene und innerhalb der (beliebigen) Zeitenheit gleichartige Schuebe zerlegen], которые ведут себя по отношению друг к другу подобно последовательным извержениям лавы».

Повторение — черта влечения. Оно, как известно, принадлежит принципу навязчивого повторения. Его цель — вечное возвращение, вечное самовозбуждение и вечное самоустранение. Цель пульсации влечения — пульсировать. Замкнутый путь — бесцельная цель. Наслаждение сочится на обходном пути повторения. Но повторение само — еще и настойчивость означающей цепи, еще и настойчивость повторяющейся буквы, еще и навязчивость формулы невозможных отношений. Повторение это воз-вращение на пути потустороннего наслаждения.

Фильм приближается к временной развязке маленькой смерти. Все ближе к развязке. Жизнь и смерть, любовь и отчаяние, наказание и вознаграждение мерно удваиваются в пульсации.

Навязчивые движения Фрейд возводит к движениям повторяющимся, восходящим к мастурбации. 27 октября 1897 года он пишет Флиссу: «Мне стало ясно, что различные навязчивые движения [Zwangsbewegungen] означают замещение неисполняемых движений при мастурбации [einen Ersatz der unterlassenen Masturbationsbewegung]». Навязчивое повторение настолько же производит время в длительно бессознательном, насколько его удаляет в пульсации регулярных интервалов.

Время удваивается изначально, в утраченном начале оно уже раздваивается. Оно на грани меланхолии, ресемиотизации, на пределе символического, в удвоении, которое вновь и вновь пытается овладеть Вещью в ее невозможной извечной промежуточности. Задним числом можно повторить: Omni animal post coitum triste. В этой невозможности, в этом световом промежутке, в этом просвете между всегда еще рано и всегда уже поздно остается, вслед за Фрейдом, добавить: «Различение времен здесь уместно [Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

[Die Zeitdifferenzen wuerden stimmen]».

Текст был опубликован в журнале «Лаканалия» № 4 «Плюшевый мишка» (2010)/ lacan.ru