Многим зрителям, людям эпохи и вне её, детям перестроечного и постперестроечного времени, всем, кто, распахивая дверь на школьный двор, распевал: «Но если есть в кармане пачка сигарет, / Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день», тем, кто хоть раз возвращался в город поздно вечером или под утро на электричке с деревянными скамьями после выезда на природу, кто хоть раз брал в руки гитару или стоял на прокуренной лестнице рок-клуба в дыму и гуле голосов, должна быть невероятно близка эстетика фильма Кирилла Серебренникова «Лето». У нас должно возникнуть чувство, будто мы только что сдули пыль со старой виниловой пластинки и готовы погрузиться в щемящую ностальгию. У тех, кто родился после нас, должно возникнуть желание хотя бы просто скачать альбом в iTunes.

Сюжет охватывает небольшой временной промежуток начала 80-х годов прошлого века, когда состоялось знакомство тогда еще совсем молодого Виктора Цоя и уже известного в определенных кругах лидера группы «Зоопарк» Майка Науменко, а также его супруги Натальи, воспоминания которой и составили канву ленты.

Рассказывая историю, основанную на реальных событиях, и которая вполне могла бы быть и выглядеть именно так, а не иначе, авторы дистанцируются от событий с помощью нехитрого приёма разрушения четвёртой стены и ввода фигуры скептика, который готов в момент накала страстей выскочить, словно черт из табакерки, со своей вездесущей табличкой «этого не было». Зачем? Предлагается ли зрителю тоже дистанцироваться? Или, наоборот, погрузиться если не в реальность, то в мысли/сон/мечты героев? Приём этот здесь поначалу раздражает, потом кажется уместным, а к концу и вовсе необходимым. Дистанцироваться же на деле невозможно хотя бы потому, что в финале этой полувыдуманной истории мы видим вполне реальные цифры: даты рождения и смерти. Опять же возникает вопрос — зачем? — разве кто-то в этой стране не знает, когда умерли Цой и Науменко? Но если полюбопытствовать подборкой интересных фактов, выяснится, что многие молодые люди, оказавшиеся на съёмках в массовке, вообще не в курсе, кто это. Что ж, так зажигаются и гаснут звезды поколений.

Может, именно ради этого Серебренников и взялся за этот фильм, чтобы не дать погаснуть звездам, по крайней мере, не сейчас. Не сейчас, когда все может повториться, когда, как в одной из самых популярных и тиражируемых песен группы «Кино» — «Перемен», — «Сигареты в руках, чай на столе: так замыкается круг, / И вдруг нам становится страшно что-то менять».

И на что зрителю предлагается взглянуть под новым углом? На первые шаги к славе одиозной фигуры русского рока? На перестройку? На пресловутые перемены, которые вслед за музыкой грянут и в жизни? На то, каково быть художником за «железным занавесом» и творить, будучи закованным в кандалы идеологии? Похоже, теперь режиссер точно знает ответ на последний вопрос.

Невозможно говорить о Серебренникове и не говорить об его аресте (прим.: Кирилл Серебренников арестован 22 августа 2017 года, ему предъявлено обвинение в мошенничестве в особо крупном размере, в настоящий момент к нему применена мера пресечения в форме домашнего ареста). Монтируя эту картину в монтажной, а не дома, контактируя со съемочной группой лично, а не через адвокатов, имея возможность что-то доснять или переснять, сделал бы он ее другой, преподнес бы имеющийся материал иначе? Очевидно, да. Поэтому при просмотре киноленты не может не возникнуть ощущения, что это некий манифест. Хотя, беря в разработку ранние 80-е и романтично-лиричные песни Виктора Цоя, не несущие ни протеста, ни конфликта власти и социума, Серебренников вовсе не собирался протестовать против чего-то, как не протестовали ни сам Цой, ни Науменко, не борясь с системой, а живя в ней и творя вне ее рамок. Очень может быть, что изначальной целью был портрет эпохи, на которую пришлась юность режиссера, через призму знаковых личностей того времени, что с успехом реализовал, например, Алексей Герман-мл. в своем «Довлатове». Но что еще вероятнее, Кирилл просто позвал нас на концерт. Позвал послушать старые песни, вспомнить, как это было, окунуться в ту атмосферу и снова почувствовать себя молодыми. Билетом туда становятся черно-белая гамма и проникающая в коммунальную квартиру, на пляж Финского залива и Ленинградский рок-клуб камера Владислава Опельянца.

Однако Серебренникова арестовали во время съемок, и окончательный вариант превратился в декларацию бунта. Причем сцены, которых как бы не было, являют собой бунт самый разрушительный. Бунт того, кто не смог посетить премьеру собственного фильма и представить его на суд публики и критиков. Бунт тех, кому не суждено было увидеть результат своей незапланированной революции, не суждено было просто дожить до нынешнего времени и услышать, как занавес снова со скрежетом поползет вниз.

И для выражения авторского замысла смешиваются мюзикл и буффонада. Мюзикл выбран не столько потому, что речь идет о лидерах музыкальных групп и без их песен здесь не обойтись, сколько потому, что призван, в основном, выражать доброе, светлое, вечное, и в эту концепцию романтизм молодого Цоя с его немного легкомысленными текстами и мелодикой ритмов вписывается, как нельзя лучше. Буффонада же является той едкой сатирой в адрес государства и общества, без которой нынешнее положение режиссера представить трудно. С другой стороны, это мелодрама с классическим любовным треугольником, участники которого ведут себя неистово благородно и наивно. Собственно, этот заход на территорию частной жизни позволяет увидеть в них прежде всего людей и только потом знаковых персонажей.

Если же абстрагироваться от удручающей реальности и говорить о проекте как таковом, то это же вообще фантастическая штука. Кто-то из журналистов удивлялся, почему у нас до сих пор нет 50 фильмов о Цое. Отсутствие документальных картин, конечно, упущение. Но сделать художественное высказывание о Цое катастрофически сложно, хотя бы в плане выбора актера на его роль. Дело даже не во внешней схожести, нужна энергетика, харизма, душа. При том, что человек жил всего лишь несколько десятилетий назад, и его образ навеки запечатлен в глазах смотрящих. Все то же самое в полной мере можно отнести и к Майку Науменко, проблема с исполнением роли которого, тем не менее, решилась значительно проще. Оказалось, что Рома Зверь (Роман Билык, солист группы «Звери»), чья стилистика и поведение на сцене, казалось бы, не имеют ничего общего с Науменко, в кадре стал идеальным его воплощением. Тео Ю, безусловно, спас ситуацию, хотя над образом работало аж четыре человека (реплики озвучил певец Денис Клявер, вокал взял на себя музыкант из Якутии Павел Погодаев, а гитарные партии — гитарист группы «Звери» Герман Осипов), став не столько лицом солиста «Кино», сколько его духом. Нельзя не отметить и Ирину Старшенбаум, все–таки одно дело играть (или не играть — быть, а не казаться) символов эпохи, а другое дело — женщину, которая живет здесь и сейчас, которая придет в зал и посмотрит. Не обидеть, не скатиться в пародию или гротеск, не «проиграть» мужским персонажам сложно, и здесь Ирина на голову выше самой себя.

Но главное, команде пришлось потрудиться, потратив время и силы на поиск и приведение в рабочее состояние гитар начала 80-х, на подбор песен из весьма ограниченного репертуара тех лет. На звукорежиссеров и музыкантов лег титанический груз ответственности за аутентичность. Сохранить дух времени и во времени этом не потеряться однозначно удалось. Недаром на Каннском кинофестивале была отмечена именно музыкальная составляющая фильма. Впрочем, звук в ленте исполнением произведений советских и зарубежных музыкантов не ограничивается. Звук — это еще и шум волн залива, ветер в волосах героев, стук колес той самой электрички.

Это кино станет личным для тех, кому небезразличны Цой и Науменко, сам Серебренников, кому небезразлична страна, в которой мы живем. Но это не значит, что это наша местечковая история про романтиков, вынужденных стать бунтарями. Ведь, в конце концов, почти всем нам небезразлична музыка, песня, которая, как известно, «строить и жить помогает». Сами того не замечая, мы обращаемся к музыке и в минуты сильнейшего смятения и страха, и в минуты радости. Искусство вообще целительно.

Но если хочется помимо голосов эпохи услышать голос самого Серебренникова, понять, какое место художник в самом широком смысле этого слова занимает в обществе, помните, что не случайно он начинает свое «Лето» легким, расслабленным «Летом» Науменко, а заканчивает безнадежным «Летом» Цоя. Так замыкается круг. И вдруг нам становится страшно что-то менять.