Глупый Колпак или астрономический театр
Шуточная пьеса в одном действии с размытым концом
Действующие лица:
Лунный Пьеро
Крошечная обезьянка
Беглые лица
Птица-на-птице
Ночь
Две спящие мухи
Дурак с бубенцами на колпаке
Голос
Голос
Словно понарошку,
Игрушечным ножичком
Прошел и вышел
К черной дыре
Через солнечное сплетение;
Клюквенным соком истекать остался
Лунный Пьеро
Лунный Пьеро:
Ах! Я истекаю клюквенным соком…
«На улицах царит очаровательная сентябрьская пора. Легкие пташки перелетают с места на место, нежась в солнечных лучах, под ногами праздных прохожих хрустят и крошатся рыжие листья каштанов, стая упитанных чаек возле помойки приступает к обеду: голубь еще едва–едва шевелит крылышками. На помойке сидит крошечная обезьянка, сшитая из бурого плюша, совсем изъеденного молью, и бьет в латунные тарелочки»
Крошечная обезьянка:
Динь-дилинь, динь-дилинь
Ах! как глуп был наш Пьеро!
Ах! как глуп!
Динь-дилинь
И даже кровь у него не настоящая, а так!
Но жалко жалко, жалко!
Жалко нашего Пьеро!
В конце концов, из него можно было бы выжать свежий сок!
Хи-хи-хи!
А так — все с пола слижут крысы!
Ах! Как же
«Только иногда крошечная обезьянка говорит что-то умное. Но мы забыли, совсем забыли сказать о Лунном Пьеро! Лунный Пьеро, распростерт, бледен, худ, в скромном полинявшем халатике, лежит на куче рыжих каштановых листьев (эту кучу сгреб к помойке ранним утром дворник). Лунный Пьеро не умер, нет! Его кровь не настоящая — это сок клюквы. Но, теряя ее, Пьеро теряет силы, и вот он уже не может подняться, не может пошевелить рукой, боюсь, он даже не может пошевелить ногой… Так Пьеро лежит на куче рыжих листьев, он немного сопит и свистит. Вернее было бы сказать, что свистит не сам Пьеро, это клюквенный сок с неприличным и смешным звуком вытекает из его раны»
Беглые лица:
Фу, гадость! Уберите эту гадость?! Он скоро начнет разлагаться!
Лунный Пьеро:
Ах, я исте… нет! Послушайте! Это же не я! Это сок! Я не виноват, что во мне течет клюквенный сок! Ах! Поймите, так задумал автор, это он… я не виноват… Ах! Как больно…
«Действительно ли больно Пьеро или ему это все только кажется — этот вопрос мы оставим на вашей совести»
Беглые лица:
Фу, дрянь! Все настроение испортил…
Крошечная обезьянка:
Был месяц далекий, был месяц январь,
Вообще-то, он был не январь, а апрель,
А в точности был не апрель он, а август,
И там под горой
В средиземной пучине -
Под горой и в пучине -
Металась волна.
Там лодка стояла на бреге из пепла,
Там лодка качалась на ветке из хлеба,
Была там безмолвная песенка спета -
И так разошлись они все по домам.
«У помойки стемнело. От голубя остались лишь перья и мало угадываемый скелет. Чайки разлетелись. Растрепанная старушка в коричневом клетчатом пальто, толстых колготках и сандалиях копается в помойке, нырнув в нее с головой. Крошечная обезьянка, оцепенело глядя в одну точку, монотонно бьет в латунные тарелочки и зевает. На Лунного Пьеро садится птица-на-птице»
Птица-на-птице (почти не открывая рта):
Зимовать собрался, Аленький?
На-ка перьев тебе в пазуху!
На-ка перьев тебе в рот,
Маловерный ты урод!
«Птица-на-птице улетает, отщипнув кусок от белоснежной щеки Лунного Пьеро. Теперь там чернеет уродливая дыра. Бедный мой Пьеро…
В город неслышно приходит Ночь. Она ничего не говорит. Ночь замечает: помойку, мерцающую в звездном блеске, сонную обезьянку, вздрагивающую во сне, ее проржавевшие тарелочки еле-еле удерживаются, привязанные к лапкам за серую нитку. Ночь замечает Лунного Пьеро, распростертого на куче сухих листьев в сияющих под звездами одеждах, на бледном лице его темнеет безобразное пятно. Земля под листьями покраснела и сделалась липкой, две мухи с надувшимися животами храпят рядом с Пьеро. Ночь вздыхает и ничего не произносит.
Вдруг появляется Дурак с бубенцами на голове. Он скачет на одной ножке по краю темных крыш»
Дурак с бубенцами на голове:
А ночь кругла! Кругла, как девичьи бока!
Я б эту ночь…
Ее б назвал по имени,
Да взял бы в узелок —
Да только вот дряв мой дорожный мешок…
И
Эх, навожу я на всех бабочек тоску…
Чу! Кто там? Неужто…? Пьеро?!
Ты-ли?
Лунный Пьеро:
Ах…
Дурак с бубенцами на колпаке (шутливо):
Пьеро! Но…что ты бледен так?! Где твой загар? Ты
Да и листья, верно, оттенять тебя должны? Ну! Веки разожми — узнал ты друга?
(Лунный Пьеро, немотствуя, по-прежнему лежит на куче сухих рыжих листьев)
Ай-яй-яй, Пьеро! Ты, видно, не на шутку заболел — ты весь как чайкин труп сопрел! Дай, подниму тебя
«Дурак с бубенцами на колпаке пытается поднять Пьеро за отблеск лунного луча, но, как вы сами догадываетесь, ничего из этого не получается: дурак крутится вокруг Пьеро, пытается его поднять, а лунный луч то и дело выскальзывает из рук. Дурак хохочет и хнычет, хнычет и хохочет, стоит на голове, хватает луч зубами, ногами, но, увы — все тщетно. Бубенцы оглашают глухую улицу нежным позвякиванием»
Лунный Пьеро:
Мой друг, я болен, я нежен, я слаб и бесстыжен.
Я лежу здесь на куче листьев, как в яме — так ближе я к Солнцу…
Хотя мы никогда не были с ним друзьями.
Но вот теперь я могу говорить — клюквенный сок вымывает из моего горла странные разные слова:
Бель, мыло, соль, варенье, стекло, песок, время, асфальт, парус, подкова, мрачеванье, ухмылка, плешь, гром, пращур, пуговица, паровоз, родинка, масло, время, мороз, мороз… Ах, я замерзаю, мой друг… я замерзаю, я покрываюсь глазированной корочкой. Прощай… Меня застрелили игрушечным ножичком. Ах, как это смешно, как потешно… ах! как мне больно, ах как я мал, ах как я наг, ах, как я пах, ах, как я стол, ах, как я плыл…
«Лунный Пьеро начинает бредить в полусне. Он не умирает, он просто тает. Да, он тает, как мороженое, как сливочное масло, забытое летним днем на столе, как звезда. Пьеро тает. Дурак стоит над ним и плачет солеными слезами. Дурак стоит на ушах, и слезы стекают ему на лоб»
------------------------------------------------------------------------------------Занавес
