Глупый Колпак или астрономический театр

Шуточная пьеса в одном действии с размытым концом

Действующие лица:

Лунный Пьеро

Крошечная обезьянка

Беглые лица

Птица-на-птице

Ночь

Две спящие мухи

Дурак с бубенцами на колпаке

Голос из–за спины

Голос из–за спины:

Словно понарошку,

Игрушечным ножичком

Прошел и вышел

К черной дыре

Через солнечное сплетение;

Клюквенным соком истекать остался

Лунный Пьеро

Лунный Пьеро:

Ах! Я истекаю клюквенным соком…

«На улицах царит очаровательная сентябрьская пора. Легкие пташки перелетают с места на место, нежась в солнечных лучах, под ногами праздных прохожих хрустят и крошатся рыжие листья каштанов, стая упитанных чаек возле помойки приступает к обеду: голубь еще едва–едва шевелит крылышками. На помойке сидит крошечная обезьянка, сшитая из бурого плюша, совсем изъеденного молью, и бьет в латунные тарелочки»

Крошечная обезьянка:

Динь-дилинь, динь-дилинь

Ах! как глуп был наш Пьеро!

Ах! как глуп!

Динь-дилинь

И даже кровь у него не настоящая, а так!

Но жалко жалко, жалко!

Жалко нашего Пьеро!

В конце концов, из него можно было бы выжать свежий сок!

Хи-хи-хи!

А так — все с пола слижут крысы!

Ах! Как же все–таки жалко глупого Пьеро!

«Только иногда крошечная обезьянка говорит что-то умное. Но мы забыли, совсем забыли сказать о Лунном Пьеро! Лунный Пьеро, распростерт, бледен, худ, в скромном полинявшем халатике, лежит на куче рыжих каштановых листьев (эту кучу сгреб к помойке ранним утром дворник). Лунный Пьеро не умер, нет! Его кровь не настоящая — это сок клюквы. Но, теряя ее, Пьеро теряет силы, и вот он уже не может подняться, не может пошевелить рукой, боюсь, он даже не может пошевелить ногой… Так Пьеро лежит на куче рыжих листьев, он немного сопит и свистит. Вернее было бы сказать, что свистит не сам Пьеро, это клюквенный сок с неприличным и смешным звуком вытекает из его раны»

Беглые лица:

Фу, гадость! Уберите эту гадость?! Он скоро начнет разлагаться!

Лунный Пьеро:

Ах, я исте… нет! Послушайте! Это же не я! Это сок! Я не виноват, что во мне течет клюквенный сок! Ах! Поймите, так задумал автор, это он… я не виноват… Ах! Как больно…

«Действительно ли больно Пьеро или ему это все только кажется — этот вопрос мы оставим на вашей совести»

Беглые лица:

Фу, дрянь! Все настроение испортил…

Крошечная обезьянка:

Был месяц далекий, был месяц январь,

Вообще-то, он был не январь, а апрель,

А в точности был не апрель он, а август,

И там под горой

В средиземной пучине -

Под горой и в пучине -

Металась волна.

Там лодка стояла на бреге из пепла,

Там лодка качалась на ветке из хлеба,

Была там безмолвная песенка спета -

И так разошлись они все по домам.

«У помойки стемнело. От голубя остались лишь перья и мало угадываемый скелет. Чайки разлетелись. Растрепанная старушка в коричневом клетчатом пальто, толстых колготках и сандалиях копается в помойке, нырнув в нее с головой. Крошечная обезьянка, оцепенело глядя в одну точку, монотонно бьет в латунные тарелочки и зевает. На Лунного Пьеро садится птица-на-птице»

Птица-на-птице (почти не открывая рта):

Зимовать собрался, Аленький?

На-ка перьев тебе в пазуху!

На-ка перьев тебе в рот,

Маловерный ты урод!

«Птица-на-птице улетает, отщипнув кусок от белоснежной щеки Лунного Пьеро. Теперь там чернеет уродливая дыра. Бедный мой Пьеро…

В город неслышно приходит Ночь. Она ничего не говорит. Ночь замечает: помойку, мерцающую в звездном блеске, сонную обезьянку, вздрагивающую во сне, ее проржавевшие тарелочки еле-еле удерживаются, привязанные к лапкам за серую нитку. Ночь замечает Лунного Пьеро, распростертого на куче сухих листьев в сияющих под звездами одеждах, на бледном лице его темнеет безобразное пятно. Земля под листьями покраснела и сделалась липкой, две мухи с надувшимися животами храпят рядом с Пьеро. Ночь вздыхает и ничего не произносит.

Вдруг появляется Дурак с бубенцами на голове. Он скачет на одной ножке по краю темных крыш»

Дурак с бубенцами на голове:

А ночь кругла! Кругла, как девичьи бока!

Я б эту ночь…

Ее б назвал по имени,

Да взял бы в узелок —

Да только вот дряв мой дорожный мешок…

И карманы-то полны песку!

Эх, навожу я на всех бабочек тоску…

Чу! Кто там? Неужто…? Пьеро?!

Ты-ли?

Лунный Пьеро:

Ах…

Дурак с бубенцами на колпаке (шутливо):

Пьеро! Но…что ты бледен так?! Где твой загар? Ты все–таки под солнцем тут весь день лежал!

Да и листья, верно, оттенять тебя должны? Ну! Веки разожми — узнал ты друга?

(Лунный Пьеро, немотствуя, по-прежнему лежит на куче сухих рыжих листьев)

Ай-яй-яй, Пьеро! Ты, видно, не на шутку заболел — ты весь как чайкин труп сопрел! Дай, подниму тебя

«Дурак с бубенцами на колпаке пытается поднять Пьеро за отблеск лунного луча, но, как вы сами догадываетесь, ничего из этого не получается: дурак крутится вокруг Пьеро, пытается его поднять, а лунный луч то и дело выскальзывает из рук. Дурак хохочет и хнычет, хнычет и хохочет, стоит на голове, хватает луч зубами, ногами, но, увы — все тщетно. Бубенцы оглашают глухую улицу нежным позвякиванием»

Лунный Пьеро:

Мой друг, я болен, я нежен, я слаб и бесстыжен.

Я лежу здесь на куче листьев, как в яме — так ближе я к Солнцу…

Хотя мы никогда не были с ним друзьями.

Но вот теперь я могу говорить — клюквенный сок вымывает из моего горла странные разные слова:

Бель, мыло, соль, варенье, стекло, песок, время, асфальт, парус, подкова, мрачеванье, ухмылка, плешь, гром, пращур, пуговица, паровоз, родинка, масло, время, мороз, мороз… Ах, я замерзаю, мой друг… я замерзаю, я покрываюсь глазированной корочкой. Прощай… Меня застрелили игрушечным ножичком. Ах, как это смешно, как потешно… ах! как мне больно, ах как я мал, ах как я наг, ах, как я пах, ах, как я стол, ах, как я плыл…

«Лунный Пьеро начинает бредить в полусне. Он не умирает, он просто тает. Да, он тает, как мороженое, как сливочное масло, забытое летним днем на столе, как звезда. Пьеро тает. Дурак стоит над ним и плачет солеными слезами. Дурак стоит на ушах, и слезы стекают ему на лоб»

------------------------------------------------------------------------------------Занавес