Create post

маленький панегирик

Как тварь сделалась тленною, когда тело твое стало тленным, так и тогда, когда тело твое будет нетленным, и тварь последует за ним и сделается соответственною ему (Иоанн Златоуст. Беседы на Послание к Римлянам, XIV, 5)

…Поставлен он господином и царем всех тварей… по его пленении, пленена уже с ним вместе служащая и покорствующая ему тварь; потому что чрез него воцарилась смерть над всякою душою… (св. Макарий Великий. Беседа 11)

Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучается доныне (Рим. 8, 19-22)

Наверное, моя собака — единственное, что заставляет меня жить. Мне привиделись глаза моей собаки, когда в очередной раз я лежала и воображала, как перерезаю себе вены левой руки опасной бритвой. Мне представлялось, как я лежу с окровавленной рукой, забыв закрыть дверь комнаты, и собака подходит ко мне медленно, кладет голову на кровать и смотрит этими протяжными собачьими глазами. Потом бы она залаяла в нетерпении и растерянности. Мне становится стыдно.

Каждый день, я стараюсь обещать себе не думать эти пагубные мысли. Тем не менее, надо признать, что в способах достижения исхода я весьма ограничена: под рукой лишь колющие и режущие предметы, включающие в себя материнский арсенал кухонный утвари и опасную бритву друга. Не смотря на огромное количество электрических розеток в доме (хотя бы только в одной моей комнате величиной не более 13 квадратных метров их 10 штук) все они в моем деле бесполезны. В медикаментах я ничего не смыслю, а вынужденно осваивать фармакологию слишком тоскливо. Никаких крючков, отвесов, перекладин в доме нет, даже лестница — и та без перил. В большой деревянной комнате, которая задумывалась как «зимний сад», а теперь завалена ненужными книгами, аппаратурой, гамаком, зеркалами, подушками, сыну человеческому, списавшему и себя в утиль, увы, голову преклонить негде. Ведь даже для того, чтобы приспособить гамак, три года лежащий там, меняя лишь углы своего нахождения, необходимо ввернуть в потолок крюк, а потолков под весь этот вес не находится.

Перебирая домашние предметы, я их, неповинных, желающих мне только добра, словно обижаю своей неучтивой инвентаризацией. Будто стоит за ними всеми кто-то очень маленький и слабый, некий хрустальный младенческий дух, не могущий сдвинуть с места груду душного, спертого, отравленного воздуха, дабы вернуть вещам новую подлинную жизнь, в которой они все так нуждаются… Но что и говорить: в доме, где грудятся самые разные вещи, привольнее всего гуляет эхо. Странно вообразить себе эхо, разрастающееся по типу грибковой плесени, захватывающее себе все новые и новые свободные комнаты, даже самые маленькие. Только свободные от чего? В каждой комнате — эхом гул. Будто сказанное некогда слово продолжает носиться где-то под потолком и оседает только в том случае, если становится понятным. Только тогда его останки можно с чистой совестью вымести с прочим каждодневным сором. А на чердаке, недосягаемом для моего трусливого существования, гниет заживо больной ангел, некогда случайно залетевший туда. Он лежит там весь в сочащихся струпьях, и черви бесшумно падают с его ресниц. Ангел чёрной меланхолии, ангел злой печали. Такие долго не умирают. Они умирают неспешно.

И вот в этом большом доме — собака. Моя собака. Другие, в большинстве своем, способны заметить в ней лишь собаку, просто собаку, которая «друг человека», безымянную собаку, которую жалко, но, впрочем, можно заменить другой собакой. «Каждый кот — это один и тот же кот». То же самое они говорят про собаку. «У тебя ведь была такая же собака в детстве?» Поднимите глаза свои с места, на котором стоите, возьмите постели ваши и отправляйтесь в поисках собаки — чтобы только взглянуть ей в глаза! Вдохнуть аромат ее мудрого детского взгляда. Может быть тогда откроются вам и лицо коня, и улыбка рыбы, и песня дрозда, и крик муравья, и скромная душераздирающая красота медузы, выброшенной на берег. Был дождь. Много зонтиков, все глядели в пол, и я глядела, и мне навстречу двигались собачьи лапы, обутые в синие галоши. Собака цвета молочной пенки, большая, лохматая, шлепала по лужам терпеливо, с простотой утомившегося животного, так ласково и доверчиво, что я вдруг заплакала от болезненного чувства неуловимой красоты и какой-то неотменимости. Простые жесты честного природного тела — благая весть, непереводимая на языки мира.

Как-то мы шли по полю, было уже темно, много комаров, и я заговорила про долготу дней человеческих, вспоминая 89 Псалом: «70 при большей крепости 80»; а один как бы между прочим сказал, будто бы за мою собаку: «а у меня только 20». Невыносимо. Они говорят: разве можно так беречь ее, это же не ребенок, «я бы сбежал», говорят они. Не понимают. Я могу им рассказать, но почему-то стыдно; потому часто и звучит словно оправдание: «ну вы понимаете, просто много опасностей, а он не слишком воспитан, да и подраться любит, а не умеет» и так далее в таком же духе. А надо бы просто: «вы не понимаете и потому думайте себе, как знаете». А как можно не понять? — Ведь не мохнатый же заводной механизм перед тобой машет хвостом, не средство передвижения, не инструмент прикладного ума. Но — подумать только — некто отзывчивый к моему голосу, тончайшим образом умеющий, даром наделенный слышать. Живое разумное зеркало простеца. Чистой воды лужа, найденная в непроходимом лесу. И если лес может быть городским, то это именно такой лес. Среди всей этой огромной помойки, грязи, сора и мучительной тесноты на меня смотрят и спасают глаза моей собаки, в которых одна только душа.

Молчаливые, терпеливые животные быть может одни на всем свете безукоризненно от начала жизни выполняют самую важную заповедь памяти о мире. Неподдельное собачье веселье, радость от встречи с другом — видели ли вы как радуется собака? Как она, пританцовывая в своей собственной манере, бежит вам навстречу? Как дико было бы не заметить и не ответить на эту радость хоть толикой доброжелательности. Дайте ребенку собаку — он будет расти под опекой добра, под защитой нежных чувств. Не отнимайте и не лишайте ребенка зверя. Собака-поводырь это не профессия, а тайный ответ на людские стенания о жестоком мире. Собака — поводырь в мире, в котором каждый привык быть один. Животные несут тайную, великолепно благородную миссию — научить человека отношениям. И они несут ее так игриво и весело, потому что нет ничего легче, ничего веселее и проще на всем белом свете, чем рай.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About