В ближайшие три с половиной года под руководством Дональда Трампа нам предстоит увидеть не только привычные скандалы, но и возможные светлые стороны будущего — с оговоркой, что на каждую из них найдётся возражение.

Через неделю после инаугурации администрация объявляет «The Stargate Project» — программу на пол-триллиона долларов, рассчитанную на безусловное лидерство Америки в искусственном интеллекте. В теории сценарий выглядит блестяще: федеральные хабы ИИ разбросаны по всей стране, партнёрства с OpenAI, Google, xAI, миллионы новых рабочих мест, прорывы в медицине, где рак превращается в управляемое заболевание. Подлинный масштаб заявленной скорости впечатляет: системы уровня AlphaFold якобы «просчитывают» эволюцию за миллиард машинных лет, лекарства от онкологии и нейродегенеративных заболеваний обещают к концу календарного года. Инновационный цикл сжимается до недель — то, на что раньше уходило десятилетие.

Однако каждая выгода сопровождается издержкой. Автоматизация вымывает средний класс, социальная лестница распадается на два пролёта — избранные высококвалифицированные специалисты и труд, который легко отдать алгоритму. Неравенство, уже доведённое до исторического максимума, может стать необратимым. Параллельно государственный аппарат получает в свое распоряжение инструменты слежки; понятие «частная жизнь» уходит в архив вместе с бумажной перепиской.

Китай ускоряет собственные проекты, и гонка вооружений перемещается из ядерных шахт в облачные дата-центры. Этика не успевает за протоколами: одни требуют немедленных барьеров, другие предлагают оставить поле свободным ради рывка. Так рождается новая линия разлома внутри нации. Итог зависит от того, кто сформулирует нарратив: Соединённые Штаты как территория технологического Возрождения или как страна, поставившая эффективность выше человеческого.

На горизонте сосуществуют два противоположных лозунга: «Технологии ради прогресса» и «Прогресс ради контроля». Какой из них окажется главным, определит не риторика Белого дома, а степень готовности общества вести дебаты без взаимного уничтожения.

Ставка на дерегулирование и налоговые льготы возвращает производство в «ржавый пояс», биржевые индексы обновляют пики, инфляция выравнивается благодаря внутренней энергетике.

Обратная грань — экологический откат, финансовая соломенная­ крыша без несущих балок регулирования, новый ипотечный стресс. Налоговая выгода оседает в верхней дециле; автоматизация, ускоряемая ИИ, размывает привычные профессии и множит социальное раздражение. При внешнем блеске накапливается вопрос: кому именно принадлежит процветание.

Поляризация усиливается. Право на аборт, гражданские свободы ЛГБТК+, школьные программы — всё это расходится по штатным границам, превращая карту в мозаику несовместимых правовых реальностей. Климатическая политика откатывается: отмена норм ставит страну в хвост мировой гонки за зелёными технологиями.

Культурные войны заполняют публичное пространство, социальные сети становятся ареной тотальных кампаний «за» и «против» — не столько в поиске истины, сколько в подтверждении своей идентичности.

Следующей после технологий приоритетной темой президент объявляет расширение Соглашений Авраама. За спиной на инаугурации — семьи израильских заложников; в тексте выступления — благодарность посредникам и обещание подтянуть к столу ещё несколько арабских государств. Теоретически многообещающий трек может в любой момент сбиться: выборы в Израиле, иранский фактор, колеблющийся саудовский прагматизм. Мирный процесс остается пружиной, напряжение которой неравномерно распределено по региону. Достаточно одного точечного обострения, чтобы положительный сценарий обнулился.

Сценарий оптимизма возможен, но ни один пункт списка «выгод» не отменяет списка «издержек». Придётся вести параллельный учёт и увязывать показатели роста с ценой, которой он оплачивается. Единственная защита от нового неравенства — прозрачность решений. Единственная защита от иллюзий — трезвый разговор о рисках.

Вопрос остаётся открытым: станет ли американский проект на четыре года источником вдохновения или ускорителем раскола. Ответ формируется уже сейчас — в том числе там, где идёт обмен аргументами, а не только взаимными обвинениями.

Если Эр-Рияд подписывает соглашения Авраама, регион получает редкую передышку: коридоры торговли, совместные проекты по зелёной энергетике, технологические кампусы между Иерусалимом и Манамой. Тегеран оттеснён: санкции ужесточаются, внутри — усталое несогласие. Йемен постепенно выводят из хроники вечной войны, поскольку главные спонсоры теряют интерес к прокси-конфронтации.

Но угроза по-прежнему сохраняет свою силу. Чем сильнее сжимается кольцо, тем решительнее ядерные амбиции Ирана и тем активнее сети посредников в Сирии, Ливане, Ираке. Мир, построенный на устойчивости авторитарных режимов, немедленно поднимает вопросы об этической цене американского прагматизма.

Что касается Российско-украинского вопроса, финальных сценария только два. В благоприятной версии — переговоры, признание текущих реалий, в которых Крым остаётся за Москвой, Киев получает письменные гарантии безопасности, Европа чинит инфраструктуру. Санкции постепенно снимаются, Россия возвращается в экономические цепочки. В жёсткой версии — Украина подписывает навязанный мир, превращаясь в де-факто буфер. НАТО трещит из-за требований удвоить оборонные бюджеты. Восточнее Одера накапливается тревога: Калининград, Псков, Сувалкский коридор — новые точки давления.

В обоих случаях репутация Вашингтона меняется. Для одних — президент-«договорник», остановивший войну; для других — архитектор уступок, подорвавший собственный моральный капитал.

Три с половиной года способны перезапустить индустрию, перекроить международные блоки, утяжелить или облегчить повседневную жизнь — в зависимости от того, на какой стороне оказывается наблюдатель. Искусственный интеллект обещает «инструмент для всеобщего процветания», но сам по себе не отменяет старых правил распределения власти.

Будущий архив будет фиксировать одновременно инновационный рывок и углубление разломов. Оценка президентской эпохи, как водится, растянется на десятилетия; промежуточный итог зависит от способности общества вести тяжёлый разговор без иллюзий и без просьбы о простых ответах.