Эрнст Бласс — Макс Брод — Артур Драй — Заломо Фридлендер — Херберт Гроссбергер — Фердинанд Хардекопф — Георг Хайм — Курт Хиллер — Артур Кронфельд — Эльзе Ласкер-Шюлер — Людвиг Рубинер — Рене Шикеле — Франц Верфель — Пауль Цех

Перевод Егора Зайцева

Курт Хиллер. От составителя

(перевод Александра Филиппова-Чехова)

В смысле искусства, которое возникает из бьющей через край жизни и само порождает жизнь, сомневается только отчаянный скептик. Это не обязательно мужиковатый государственный служащий или чиновник от образования, порицающий чувствительность, вальяжный денди, язвительный фабрикант; философы вообще отказывают искусству в ценности в последнюю очередь; по крайней мере, они оказываются последними, кто предает искусство…

Если в искусстве и есть смысл, заключается он в том, чтобы дать человеку возможность тем или иным способом оформить переживание — и дать прочувствовать это воплощенное переживание другим. Однако, поскольку и для первого, и для второго, необходимо определенное устройство души, встречающееся довольно редко, искусство остается уделом немногих. Сделать его общим достоянием по-прежнему остается лишь максимой утопистов, честолюбивым стремлением поборников цивилизации; популярность искусства — дурной критерий. И неискоренимый; особенно там, где материалом искусства служит язык, каждый выпускник высшей школы или не имеющий судимости мнит возможным оценить результат в меру собственных способностей восприятия. Слова служат общению, торговле, науке; служат инструментом каждодневного понимания; и вот некий г-н Майер, который чувствует себя беспомощным перед картиной или симфонией, припоминает стихотворение, на котором учился писать и читать. Стихотворение уподобляется зеркалу; и (предвестником этого откровения был Лихтенберг*) осел, заглянувший в него, не будь он дураком, не удивился бы, когда бы увидел ослиную рожу. Но вместо того, чтобы угадать в отражении собственные черты, он ищет причину уродливого отражения в выражениях поэта; мгновенно объявляет непонятое непонятным и, на всякий случай, ставит диагноз «патология».

Аристократизм искусства не в том, что поэт неустанно заверяет нас в собственном величии и возвышенности; не в том, что кто-то, наморщив лоб и в духе Возрождения, окропляет парчу кровью или кликушествует о мистических средневековых пейзажах, полных благородной любви, монахов и рыцарей. Мы ни в коем случае не против гениев — их мы любим и почитаем (даже если они нас пугают) — но против унылых подражателей, чье сакральное учительство и нелепая выспренная поза нам кажутся невыносимыми. Мы также презираем халтуру на потребу толпе и высоко ценим строгую техничность; однако решительно отвергаем высокомерие как основополагающий принцип сочинительства. Мы также отрицаем убеждение, что употребление слов вроде «дёрн», «сокрытый» или «воды» само по себе является признаком глубины. Как и истерический страх ясности и открытого признания, что, вопреки их собственным прокисшим теориям («образ» нельзя «выстроить», он должен «вырасти»), столь многих заставляет видоизменять еще неоформленные эротические переживания по поводу актрисок и превращать их в Пентесилеи «прекраснее и неизменнее, чем смерть». В заслугу при этом ставят разницу между «изображенным» и «просто сказанным»; при том, что это лишь разница между мошенничеством и правдой.

Не лучше пафосного брюзжания зазнавшихся магистров из семинарии имени короля Георга** и блаженное славословие медуз, которые покинули поток «литературной революции», оставив его добропорядочным латинистам. Безграничное мироощущение, метафизическое визионерство, пантеизм еще не образуют стихотворения; а курьезы зубоскалов не станут искусством только потому, что изложены свободным стихом. Религиозные наставники удовлетворяют запросы общин монистов, но не обладают поэтическим даром.

Педагогические ассоциации множатся… Третью группу образуют физкультурники: они неразговорчивы, подтянуты, они напрягают мускулы; покрытые потом, они чужды всякой аналитике, выезжают загорать на природу; отправляют мазохистские гимнастические ритуалы, превращая жир своих тел в глыбы, которые массирует плуг, или в фонтанирующие караваи хлеба…

Все, что делают эти персонажи, это не китч, но искусство, причем самого дурного разбора. Но мы считаем это столь же отвратительным, как и самую скверную халтуру фиалкового цвета идиотского Союза имени норны Верданди*** и йодлеобразные бульварные вирши, которыми до сих пор полнятся альбомы.

Кондор — это манифест. Сецессион поэтов; суровое собрание самых радикальных строк. Кондор впервые объединит живых художников стихосложения, и только их. Наброски, которых достаточно, чтобы составить картину: художники поколения. (Старшие родились в конце 70-х, самые молодые — в 1890 г.; общим для всех является разве что противоположение затасканным сортам собратьев по перу и стигма новизны.)

Направление? «Направления» Кондор не образует. Если мы предпочли включить в книгу проявления духовной жизни городских жителей, не опрощенные, но осмысленные и, может быть, нервозные (хотя к динамо-машинам и массовым забастовкам они отношения не имеют!), причиной тому лишь то, что эти проявления в иных местах подвергаются презрению квакерами. Резервуар аграрных эмоций вычерпан; наши же откровения не предметны, и одно из произведений сборника продемонстрирует, что даже самые скомпрометированные слова («пашня» и «скот») могут родиться заново, будучи помещены в нужный контекст, и не могут сдержать художественное воздействие стихотворения.

В момент, когда я записываю все эти разрозненные наблюдения и в радостном гневе смотрю в будущее, меня обуревает желание высказать благодарность. Идеальному издателю, который помог осуществить серьезное художественное, но своеобразное начинание, и всем, кто доверил мне свои произведения.

Особенно ярко в сборнике представлен Георг Хайм; Георг Хайм, который в начале января 1912 г. –– возмутительный промах Бога! — в возрасте двадцати четырех лет утонул в Хафеле. У поэзии Хайма есть критики, неуместно было бы давать им слово. Верно одно, это был прекрасный, гениальный юноша, от которого можно было ожидать тысячелетних революционных пеанов****, которых так и не создал Шиллер. Со своими алыми щеками и необузданной фантазией Хайм был единственным, к кому подобные эпитеты были применимы без иронии… (Опубликованные в данным сборнике его стихи за единственным исключением заимствованы из гранок книги Вечный день, которые он незадолго до гибели передал мне для публикации в Кондоре с любезного разрешения издательства Эрнста Ровольта*****, что в Ляйпциге.)

Еще одно скромное замечание. Составитель сборника совершенно уверен, что на следующих страницах опубликованы самые важные и ценные стихи, что были написаны на немецком языке после Рильке, однако собственные произведения он к таковым не относит. Он видит в себе лишь человека, который в состоянии писать сумбурную прозу, склонного к диалектике и полемике, разве что составителя глосс, но не поэта. Но если он все же, как визжат кастраты, «употребил возможность», чтобы «пропихнуть» в общий список и несколько своих виршей, он сделал это не по просьбам друзей, но лишь из тщеславия.

* Георг Кристоф Лихтенберг (Georg Christoph Lichtenberg, 1742-1799) — физик, математик и писатель. Наиболее известен как автор афоризмов и изобретатель международной системы форматов бумаги, основанной на отношении сторон, равного квадратному корню из двух (позже — ISO 216).

** Имеется в виду ряд поэтов, стихи которых были включены в первый выпуск антологии Георгианская поэзия (Georgian Poetry, 1912), после выхода книги названных георгианцами. Антология объедин.яла поэтов, писавших в ранние годы правления короля Георга V. Всего вышло 5 выпусков антологии (1912, 1915, 1917, 1919, 1922)

*** Такой союз действительно был создан в 1907 г. художником Херманном Хендрихом (1854-1931). В качестве основополагающих принципов союза назывались верность германскому духу и народному искусству.

**** Пеан — хоровая лирическая песнь в древнегреч. поэзии, первоначально адресованная Аполлону.

***** Эрнст Ровольт (Ernst Rowohlt, 1887-1960) — легендарный издатель. Издательство было запущено в 1908 г. Начинал в качестве подмастерья в типографии Breitkopf & Härtel. В ранние годы существования издательства у Ровольт печатались Франц Кафка, Карл Хауптманн, Хуго Балль, а в качестве редакторов работали Курт Пинтус и Вальтер Хазенклевер. Один из сотрудников Ровольта, Курт Вольфф в 1913 г. образовал собственное издательство. Сам Ровольт также сотрудничал с издательством Фишера.

Эрнст Бласс

(Ernst Blass, 1890-1939, Берлин)

Выходец из семьи еврейского фабриканта. С 1908 г. страдал эпилепсией, что позже спасло его от участия в Первой мировой войне. Писал со школьных лет. Изучал юриспруденцию. Познакомился с Куртом Хиллером в Café des Westens. Публиковался в важнейших печатных органах раннего литературного экспрессионизма Die Aktion, Der Sturm, а также в журнале Карла Крауса Die Fackel. Как и антология Кондор, первый поэтический сборник Бласса был издан Рихардом Вайссбахом. С января 1914 г. и до начала войны издавал литературно-философский журнал Die Argonauten, среди авторов которого числились Эрнст Блох, Вальтер Беньямин, Франц Верфель, Роберт Музиль. После войны служил в банке, затем обратился к журналистике, кино- и театральной критике. С 1924 г. также работал редактором в издательстве Пауля Кассирера. С приходом к власти национал-социалистов почти полностью лишился средств к существованию. К концу жизни почти ослеп. Умер от туберкулеза. После Второй мировой войны был практически забыт.

Кройцберг*

Весь мир украсил лунный макияж.

Сорвавшись со скамьи старик-скупец,

Чему-то удивившись наконец,

Маша дешевой тростью, входит в раж.

Огромный город: бел, сер и тяжёл.

Дымление, дыхание и вонь.

Пока он темноту не выгнал вон,

Им правит нервный сон, горяч и гол.

Уйти от нежных глаз! Любовь отринуть!

Услышь тревогу ночи, неудачи.

Рассеяны нервические сны.

От ненависти и любви горячих

Построек двери мне отворены.

Там катятся внизу мои машины!

* Знаменитый район Берлина, названный в честь холма, на котором установлен памятник победе в освободительных войнах против Наполеона.

Макс Брод

(Max Brod, 1884, Прага — 1968, Тель-Авив)

Сын пражского банковского служащего. Доктор юридических наук, позже, в т. ч. во время войны, служил в почтовом ведомстве. Музыкальные пристрастия семьи определили и интерес к музыке и музыкальной критике самого Брода. Также сотрудничал в качестве фельетониста с рядом пражских и австрийских журналов. Публиковался в издательстве Курта Вольффа. Брод был видной фигурой сионистского движения, не раз вступал в конфликты с евреем-католиком Краусом. В 1939 г. эмигрировал в Палестину. Собственное творчество Брода, пользовавшееся популярностью в первой половине ХХ в., оказалось в глубокой тени его сомнительной и скандальной известности как душеприказчика и издателя рукописей Кафки.

Мир маленький и мир большой

Мне ближе поиска в бессвязном мире связи

Твой пояс розовый особо тонкой вязи,

Бальзамного дыхания морей

Целебней запахи между твоих грудей —

Как если комнату проветрить не успели,

Густые, теплые, как в заспанной постели.

Артур Драй

(Arthur Drey, 1890, Вюрцбург — 1965, Нью-Йорк)

Доктор юридических наук. С Хиллером познакомился в Новом клубе, там же свел знакомство с Хаймом, Блассом и Эльзе Ласкер-Шюлер. Публиковался в журналах Die Aktion, Der Sturm. Убежденный пацифист. В 1936 г. эмигрировал в Италию, оттуда, в 1938 г., в США.

Отчаяние

Как тяжелы на веках моих цепи!

Клещами духоты теснит угроза,

Крапива слез глаза палúт и слепит,

В щеках блестят стеклянные занозы.

Я этой ночью ухвачусь за звезды…

О, как они касались пальцев светом.

Но мне петлею шею давит воздух,

И руки рассыпаются, как ветошь.

Заломо Фридлендер

(Salomo Friedlaender, 1871, Голаньч — 1946, Париж)

Выходец из семьи врачей. Изучал стоматологию, но отдал предпочтение философии, позже так и не смог определиться между археологией, германистикой, историей и историей искусств. Под псевдонимом Mynona публиковался в экспрессионистских журналах Die Aktion, Der Sturm, Jugend, Die weißen Blätter. Произведения Фридлендера балансируют между экспрессионизмом и дадаизмом. Автор нескольких биографий философов. В 1933 г. эмигрировал в Париж, где умер в нищете.

Осень

Птицы летят прочь.

Облачного народа

Штурм и шторм небосвода.

Пёстро смерть цветет на ранах рощ.

Всюду жизнь угасает,

Гниль вдыхая и вонь,

Ликующей смерти огонь

Рьяно ветра разжигают.

Звук трубы — красного цвета,

Словно в сердце кинжал. Вверх

Летит кровь, как ракета;

Вниз. Ненавидит всех.

Херберт Гроссбергер

(Herbert Grossberger, 1890, Боденвис — 1954, Хайфа)

Выходец из еврейской семьи. С ранних лет предпринимал попытки основать собственное издательство. Гроссбергер — единственный автор антологии Кондор, которого не связывало с Хиллером личное знакомство. Участник Первой мировой войны. По возвращении с фронта изучал историю искусств. Заметный деятель сионистского движения. В 1939 г. эмигрировал в Тель-Авив.

Эксгибиционист

Я страшный сон: такого не бывает.

То обнажен, а то опять укрыт,

Я то, чего они не забывают.

В кругу луча стоят, сплетясь в кружке,

Три девушки, то слышится их смех,

То звук замрет у них на языке.

Глаза не сводят с моего филе,

Их взгляды изгибаются, как мост,

Моим рукам даруя дефиле…

Фердинанд Хардекопф

(Ferdinand Hardekopf, 1876, Фарель — 1954, Цюрих)

Сын текстильного промышленника, Хардекопф изучал германистику, романистику и философию, среди его преподавателей был Георг Зиммель. После окончания курса занимался литературной и театральной критикой. Зарабатывал на жизнь в качестве парламентского стенографиста. Публиковался в журнале Die Aktion. В 1916 г. эмигрировал в Швейцарию, где сблизился с дадаистами. Не сумев найти себе места в послевоенном Берлине, куда вернулся в 1920 г., Хардекопф уезжает в Париж, где работает переводчиком (среди его переводов произведения Шарля Фердинана Рамю, Андре Жида, Жана Кокто и целого ряда французских классиков) и журналистом. После Второй мировой войны эмигрировал в Швейцарию. Умер в университетской психиатрической клинике Цюриха. Основной корпус литературных произведений Хардекопфа относится к 1910-1920 гг. Значительная часть произведений была утрачена во время ареста, которому Хардекопф подвергся во время оккупации Франции войсками национал-социалистов.

Замок нимф

Дрожь — счастливая лихорадка лба и качели груди — входит в растянуто-серый и газонно-зеленый Парк-Авеню.

Заклинанье: да треснут ядовитые обои! С тех пор как я ищу (с тех пор как вижу где-то свет), — они меня лишают светлой силы различенья.

… Был выпучен зеленый глаз.

В диком шелке, пропитанном цветом мальвовых рельс,

Растянулся Пьеро, умнейший, правовернейший американский католик,

Поседевший распутник с волосами юнца, распалившийся от вина, лаврового венка и женских ногтей.

Из лакированных туфель, блистательнейшей из келий, журчали нежные как облака, бело-голубые вены светлой ноги нервов

(Сколько воды, туалетной воды, сколько нежности!).

Темный рот вежливо разделял осторожный дым.

Звучала орфическая проповедь.

Я, отравленный, утопал, улыбаясь.

Теперь я знал в себе веселую опасность

И, удостоен благородной ноши, ступил в непопулярную страну.

… уже растет во мне под колкой оболочкой то,

Что сквозь дыхание тумана и аромат эмали познáет холодную землю;

Авеню мыслит роскошные желтые мысленные деревья, далекие, гористые, прихотливые, как желанье (…желанье…).

Белый фонтан, шепчущий обвинения, маркиза в припудренном парике из волн;

Слушают мраморные божки и, хихикая, выскальзывают из одежд

(Что за доктор вам выписал эту косметику, ноги Дианы?).

За стеной замка дают священных прудов зеркалистые тела

(Лебеди — это их груди,

Груди),

Уложить себя в крепостные валы, —

Блестящие рыцари с галантно опущенными плечами,

Плечами пажей.

Георг Хайм

(Georg Heym, 1887, Хиршберг — 1912, Гатоу)

Сын крупного военного чиновника, изучал юриспруденцию. Неоднократно пытался записаться добровольцем в армию. Наследие Хайма составляют около 500 стихотворений и множество неоконченных драматических произведений. В 1911 г. в издательстве Эрнста Ровольта вышел единственный прижизненный сборник поэзии Хайма Вечный день (готовится к публикации в издательстве libra в переводе А. Прокопьева). Погиб, спасая провалившегося под лед друга, поэта Эрнста Бальке. После смерти Хайма вышла еще одна книга стихов Umbra vitae, а также книга новелл Вор (libra, 2020, перевод А. Чёрного и К. Матросова).

Сны в светло-голубых тонах

Пейзажи полны светло-голубым,

Все деревья и все кустарники вдоль реки,

Размытой вдали, как дым.

Эскадра лёгкая, облака, парусов круг,

За нею побережья неба

Тают в свете и на ветру.

Когда отступает вечер,

И мы засыпаем, сны

Наши прекрасны, тихо

Музыка входит в сны.

Будут во тьме кимвалы

До конца бряцать.

Люди смотрят на сны и держат

Свечи у их лица.

Курт Хиллер

(Kurt Hiller, 1885, Берлин — 1972, Хамбург)

Сын фабриканта еврейского происхождения. Изучал юриспруденцию и философию у Георга Зиммеля. Доктор юридических наук. Считается пионером немецкого литературного экспрессионизма. После прихода к власти национал-социалистов пацифист, социалист, еврей и гомосексуал Хиллер неоднократно подвергался аресту. В 1934 г. был освобожден по ходатайству Рудольфа Хесса и бежал в Прагу, откуда, в 1938 г. — в Лондон. В 1955 г. вернулся в Германию.

Ранний вечер. Флоренция

О облака, мягки, как оперенье,

Вы цедрой апельсина перевиты,

В вас ароматы щедро перелиты

Сухого олеандра и сирени,

Парите скромно вдоль белесых пашен,

Голубых долин,

И у трёх вдали

Высоких к небу вытянутых башен.

Я же ищу, ищу в тумане

Удачи дикий дар:

Поля и города

Давно устали от моих касаний.

Артур Кронфельд

(Arthur Kronfeld, 1886, Берлин — 1941, Москва)

Знаменитый психотерапевт, сексолог еврейского происхождения. Доктор философских и медицинских наук, профессор. Во время Первой мировой служил фронтовым врачом (в т. ч. в битве под Верденом), имел множество наград. С 1919 г. занимал пост руководителя Отделения душевных половых расстройств в основанном Магнусом Хиршфельдом Институте сексуальных наук. Среди знаменитых пациентов Кронфельда — старшая дочь Троцкого Зинаида Волкова (об этих сеансах в 1985 г. был снят фильм Зина с Йеном МакКелленом в роли доктора Кронфельда). В 1935 г. был лишен права преподавать, эмигрировал в Швейцарию, оттуда в СССР. В 1937 г. получил советское гражданство, в то время как в Германии был лишен даже титула доктора наук. В эмиграции работал в Московском институте психиатрии (Отделение экспериментальной терапии). В 1941 г., ввиду возможной оккупации Москвы немецкими войсками, совершил самоубийство вместе с женой Лидией, приняв значительную дозу веронала. Литературное наследие Кронфельда исчерпывается несколькими публикациями в экспрессионистских журналах.

Знакомство

Сально улыбаясь, австрияк

Мне руку оживлённо подает.

Франциска жалко искривила рот,

Бледна и зла, на нас уставясь так,

Что молнии летят. Нас австрияк

Знакомит и берет самоотвод.

Я вежлив, как заправский доброхот.

Она убита. Тут я весь размяк

И говорю: «Испуганный зверек,

Тебе противно? Страшно? Разве нет

Соблазна преступить порог

И полностью войти в горячий свет?

Ты мне писала… Что ж твой взгляд жесток?»

Она молчит, и я молчу в ответ.

Эльзе Ласкер-Шюлер

(Else Lasker-Schüler, 1869, Эльберфельд — 1945, Иерусалим)

Дочь банкира еврейского происхождения. После развода с издателем экспрессионистского журнала Der Sturm Хервартом Вальденом жила в нужде, неоднократно получала материальную помощь от Карла Крауса. К 1912 г. относится знакомство с Готтфридом Бенном, которое стало началом многолетней романтической дружбы. Близкая дружба связывала Ласкер-Шюлер с художником Францем Марком. В 1933 г. эмигрировала в Швейцарию, однако подверглась запрету на работу. В 1934 и 1937 гг. предприняла поездки в Палестину. В 1938 г. была лишена немецкого гражданства, после чего, в 1939 г. снова уехала в Палестину, откуда уже не успела вернуться из–за войны. Ласкер-Шюлер не нашла себе места в Иерусалиме. Живя в нищете и одиночестве, не зная языка, она была объектом постоянных насмешек со стороны местной культурной элиты. Умерла от сердечного приступа.

Старый тибетский ковёр

Душа, меня любившая в тебе, те-

перь сошлась с моей в ковре-Тибете.

Луч в луче и поцелуи цвета,

Шепот звёзд от света до ответа.

Стопы наши тонут в ковре млечном

Бесконечномалобесконечном.

Милый ламы сын сквозь мальвы цвет

Сколько твои губы льнут к моим

Лет цветных, сплетающихся в век?

Людвиг Рубинер

(Ludwig Rubiner, 1881-1920, Берлин)

Выходец из галицийской еврейской семьи. Изучал медицину и философию. Публиковался во множестве экспрессионистских журналов, но также был близок и дадаизму. Активно занимался литературной критикой, переводил на немецкий язык произведения Федора Сологуба, Михаила Кузмина, Николая Гоголя. В 1912 г. перебрался в Париж, но, будучи убежденным пацифистом, вынужден был в 1915 г. бежать в Швейцарию, откуда был выдворен в 1918 г. за пропаганду русской революции. Рубинер вернулся в Германию и стал сотрудником издательства Густава Кипенхойера. Умер от пневмонии.

Властитель

Он впереди видит твердую тучу,

Но мягко парит под ним полое небо.

Где долгие года, уносящиеся на глазах?

Сереют в их тени все складки камня.

Где бремя времени, где его рана?

Властитель помнит только складки платья.

Года касаются проглоченных червей,

Под ними голубая пуля дали.

Он ничего не видит кроме тучи.

Он знает: высоко над каменной складкой платья,

На черепе оглохшем от дождя

Стервятника перо лежит вуалью.

Рене Шикеле

(René Schickele, 1883, Оберенхайм — 1940, Ванс)

Сын эльзасского винодела и чиновника полиции, изучал историю литературы, естественные науки и философию. Один из издателей экспрессионистского журнала Die weißen Blätter, который в годы Первой мировой стал важным печатным органом пацифистского движения. Рано распознав угрозу прихода к власти национал-социалистов, в 1932 г. эмигрировал во Францию, в рыбацкое поселение Санари-сюр-Мер, в котором жили и Хайнрих и Томас Манны, Арнольд Цвайг, Франц Верфель, Лион Фойхтвангер, Эрнст Толлер и Берт Брехт. Умер от сердечной недостаточности.

Фридрихштрассе на закате

Мужчина стоит за углом

С просветленном лицом.

Толкаешь его —

Ему не до того.

Взгляд застыл у небес.

Руки легче теней.

Он всё глубже в судьбе.

А небо цветней.

Франц Верфель

(Franz Werfel, 1890, Прага — 1945, Беверли-Хиллз)

Популярный австрийский писатель и драматург еврейского происхождения, сын успешного производителя перчаток. Входил в т. н. «Пражский круг» писателей, поддерживал дружбу с Райнером Марией Рильке, Вальтером Хазенклевером и Карлом Краусом. С 1912 по 1915 гг. работал редактором в издательстве Курта Вольффа. С 1915 по 1917 гг. служил на фронте в Восточной Галиции, после чего был переведен в королевскую и императорскую Службу военной прессы в Вене. После «аншлюса» Австрии вместе с женой Альмой Малер эмигрировал во Францию. Вместе с Хайнрихом, Нелли и Голо Маннами Верфель с женой пешком перешли границу с Испанией, откуда Верфель с женой отправились в Португалию, в 1940 обосновавшись в США. В 1941 г. получил американское гражданство. Умер от инфаркта.

Поэт

Я, только я — стекло.

Сколько мира сквозь меня течет и текло.

Другие — дерево и металл.

Каждый непроницаем и горд тем, кем навеки стал.

Их редким взглядам из всех времен

Я зрим, лишь когда слепящим током пронизан и прокопчен.

Пауль Цех

(Paul Zech, 1881, Бризен — 1946, Буэнос-Айрес)

Один из 22 детей канатчика из западной Пруссии, Цех приложил массу усилий к мифологизации собственной биографии. Мы считаем неуважением развенчивать и опровергать здесь те или иные выдуманные детали его яркой жизни. Он якобы (или действительно) был подмастерьем пекаря, легкоатлетом, изучал греческий и даже стал доктором наук, а также горнорабочим, странствовал по Бельгии, Франции, Англии. Однако совершенно точно известно, что Цех активно писал с 1901 г. К 1904 г. он стал отцом мальчика, в 1906 г. — девочки. В первом свидетельстве о рождении он значится складским рабочим, во втором — кондитером. Примечательно, что Цех состоял в переписке с Ильзе Ласкер-Шюлер, публиковался в журнале ее мужа Херварта Вальдена Der Sturm, она же свела его с Хиллером, Верфелем и другими экспрессионистами. В 1912 г. Цех перебрался в Берлин и стал издателем нерегулярного журнала Das neue Pathos. Цех активно занимался переводом с французского, пусть некоторые переводимые им поэты и были вымышлены. Начало Первой мировой вызвало у Цеха приступ поэтического патриотизма, однако на фронт, сначала на Восточный, а потом на Западный, он попал лишь в 1915 г. и в качестве писаря, однако в письме к Стефану Цвейгу описывал свои впечатления от битв под Верденом и на Сомме. Был контужен и награжден Железным крестом. Участие в войне нашло отражение сразу в нескольких поэтических книгах Цеха. После войны Цех обрел некоторую известность как поэт и переводчик (среди его переложений поэзия Артюра Рембо, Луизы Лабе и др.) В 1925 г. получил должность помощника библиотекаря в Берлинской городской библиотеке. После исключения Цеха из Союза писателей за плагиат, был дан ход делу о краже 2500 неинвентаризованных книг, совершенной Цехом в 1927 г. Опасаясь ареста, Цех навсегда бросает семью и в 1933 г. бежит в Вену, откуда отправляется в Триест, а затем — в Монтевидео и Буэнос-Айрес к брату. Цех становится активным деятелем антифашистского движения, отправляется в экспедиции по Бразилии, Перу и Чили (документально подтверждены лишь 3 месяца, проведенных им в северной Аргентине) и пишет объемные описания этих территорий для публикации на родине. Множество произведений Цеха, в т. ч. около 7 романов, так и осталось неопубликованным.

К утру

Дома у канала, с отраженьем совпав,

Похожи на плавучий погост.

Башня заглядывает за мост,

Шею изгибая, как жираф.

Дымки желтые ползут от дамбы в дол

И волнуются, и свиваются, как моря.

Бродит в пустоте ноября

Деревьев бесчисленный ствол.

Со скошенных улиц упал

Крик выпи из холода мглы.

Вот и ветер встал

И болтает на каждом углу…

Все окна уже светлы —

Обратились в слух.