На улицах Софии проходят массовые демонстрации против коммунистической угрозы. Лозунги, например, такие: «Освободимся от красного мусора!». На заборах — народные граффити: «коммунистическая звезда = фашистская свастика». Открылись архивы тайной полиции, где позаботились о комфорте населения: пришел — заказал досье — получил по почте — прочитал — пришел в ужас. Вот и впечатлительная Божина Панайотова начинает свое расследование.

Слово «расследование» надо бы взять в кавычки, и я объясню почему. Расследование — это стадия уголовного процесса или работы журналиста, в ходе которой обычно выявляют состав преступления, его признаки, виновных, причиненный ущерб и причины. Расследование по умолчанию длится долго (в силу своей тщательности), обращается к источникам и экспертному мнению, предполагает некоторую доказательную базу и анализ фактов. Состав преступления вроде бы обозначен. Нам то и дело твердят про жестокость режима, интеллектуальный и промышленный шпионаж, тайную полицию, массовые убийства и даже концентрационные лагеря. При этом за все те долгие 83 минуты фильма нам бегло показывают всего одну (!) неясную схему на болгарском языке, которая вроде бы должна что-то объяснить и доказать. Еще есть «работа с архивами» — только это не фотографии-кадры-хроники кроваво-красных преступлений системы, «которая апеллирует к самым низменным инстинктам человека», а запись пионерской песенки, которую героиня, несмотря на 25 лет, проведенных во Франции, запомнила на всю жизнь.

Общение с экспертами ограничивается родными и близкими режиссера, которых она доводит чуть ли не до нервного срыва, потому что интервью с незнакомым человеком и интервью с собственной матерью — это два разных жанра. Дедушка с бабушкой Божины были партийцами, тетя служила секретарем в партии, а после переключения Болгарии в режим «посткоммунистической паранойи» семья Божины в полном составе уехала во Францию, где благополучно живет до сих пор. Но призраки прошлого не дают 30-летней героине покоя: вдруг кто-то из ее родственников сотрудничал с тайной полицией и оказался замешанным в страшных преступлениях? Переживания на экране (не на словах, которых много и от которых не знаешь куда спрятаться, — документальное кино сегодня почему-то стали снимать словами, а не картинками), — это вовсе не переживания, а нелепая буря в тазике. Вместо серьезных доказательств или взрослой аналитики Божина получает водительские права и рожает ребенка (за прошедшую неделю это третий или четвертый по счету фестивальный фильм с таким финалом). Все любят детей и приветствуют способность к вождению автомобиля, но при чем тут тогда тайная полиция? Даже разговор с бывшим сотрудником той самой тайной полиции оборачивается сенсационным признанием: они сами выдумывали угрозу, чтобы было о чем писать в отчетах.

Режиссер называет себя «тоталитарным солдатом», пытается убедить нас в своей правоте с помощью крупных ярко-красных титров (опять текст), использует несколько технологий съемки. Зум ее камеры говорит «Я обвиняю» собственной матери, кто-то в кадре даже произносит умное слово «люстрация». При этом фильм «Я вижу красных» снят НЕ политически, это не политическое кино и никак не тянет на расследование. Картина «Я вижу красных» могла бы стать частью социальной истории, если бы не явная эксплуатация такой с восторгом принимаемой в прессе — вспомним недавнее ликование СМИ по поводу Юлии Кристевой или Донатаса Баниониса, которые якобы работали на советские спецслужбы, — и популярной сейчас темы «красной угрозы», особенно комичной в условиях недавних забастовок в Греции, настоящих массовых протестов в Румынии и в той же Болгарии — протестов против реальной коррупции и преступлений не прошлого, а нынешнего правительства. Эпопея со страшным семейным скандалом, скелетами в шкафу и коммунистическими ужасами (слова, слова, слова) оборачивается не более чем заурядными девичьими мемуарами.